Трансформация - Люк Рейнхард

– А! Правильно!' Ну, например здесь. Почти весь тренинг я скучал.

– Хорошо. Теперь ты живешь. Подумай о каком-нибудь определенном моменте тренинга, когда тебе было скучно.

– Хорошо… вот когда ты говорил об уровнях…

ммм… я не уверен, что помню… уровнях уверенности.

– Хорошо. Как ты сидел? Какие были физические ощущения?

– Правильно. Хорошо. Теперь я тебя понял.

– Потрясающе! Ты собираешься отвечать на мой вопрос?

– Правильно. Я сидел, наклонившись вперед, голову держал в руках. Я чувствовал оцепенение в мозгу.

– Оцепенение в мозгу?

– Да.

– Слушай, Джек, никто никогда не переживал оцепенения в мозгу. Оцепенение означает отсутствие ощущений. Как ты мог пережить отсутствие ощущений в месте, в котором нормально не бывает ощущений?

Джек смотрит на тренера.

– Неудачное слово, – говорит он, – тяжесть в мозгу.

– Мозг – это тоже концепция. Говори «голова». Где в голове?

– Задние две трети.

– Хорошо, Джек, вот твоя тема. Тяжесть в двух третях головы, когда я говорю. Правильно?

– Правильно! – улыбаясь говорит Джек, и ему, явно, больше не скучно.

(Аплодисменты.)

– Мой барьер – мое эго, – говорит Том, бородатый парень с четками. – Я пытался достичь непричастности к эго целых…

– Эго?! – спрашивает тренер, расширяя глаза в карикатурном ужасе. – У тебя проблема с твоим эго?

– Да, – говорит Том, – мне кажется, что для всех, стоящих на Пути, эго – проблема номер один.

– Том, – начинает тренер с деланным уважением, Том, покажи свое эго.

– Показать мое эго?

– Да, покажи свое эго.

– Я не могу.

– Хорошо. Это решает проблему. У тебя есть другая?

– Но как это решает мою проблему?

– Если ты не можешь найти свое ебаное эго, то как оно может тебе мешать?

– Но оно мешает.

– Том, – говорит тренер мягким вежливым тоном, тебе являются призраки?

– Нет.

– Хорошо. Тебе является эго?

Том молчит.

– Эго – это концепция, – неуверенно говорит он.

– ЭГО – ЭТО КОНЦЕПЦИЯ! – кричит Дон. – Да, эго это концепция. Теперь, если ты хочешь пережить постоянный, устойчивый барьер, я предлагаю тебе рассмотреть специфическое место, время и ситуацию, которая вызывает у тебя напряженность, причастность, избыток эго называй как хочешь – и обнаружить, что ты действительно переживаешь. И я не хочу больше этого говна про эго.

Если ты скажешь, что, когда проигрываешь в бридж, ты чувствуешь боль в левом боку, – это прекрасно, но не говори мне, что проигрыш в бридж создает проблему эго.

– Это напряжение в животе.

– Хорошо, теперь ближе. Точно локализуй ощущения, и в процессе правды мы увидим, какие другие чувства, точки зрения, позы, выражения лица у тебя с этим ассоциируются. Понял?

– Понял. Спасибо, Дон.

(Аплодисменты.)

– Вы, ребята, которые занимались Дзэном и другими восточными вещами, очень озабочены тем, чтобы избавиться от так называемого «эго». На следующей неделе мы увидим, что это действительно есть, но сейчас я хочу сказать, что большая часть вашей борьбы со своим эго это все те же безнадежные попытки измениться. У тебя есть так называемое «эго»? Грандиозно! У тебя есть эго.

У тебя также есть большой нос и лысина. Что есть, то есть.

В попытках отделить свое эго не больше смысла, чем в попытках отрастить волосы на лысине. Ты можешь искусственно замаскировать свое эго и свою лысину, но, когда подует ветер, все на месте – эго и лысина.

Но ты мне симпатичен, Том. Когда я начал тренироваться на тренера, я был весь в Дзэне и, как бешеный, трудился над своим эго. Я около двух месяцев был лидером семинара, когда Вернер спросил меня: «Дон, пока ты был лидером семинара, ты переживал какое-нибудь эго?»

Свят, свят, сказал я себе, вот попался. Он видит меня насквозь. Ну и парень! Да, Вернер, все-таки немного было, сказал я вслух. "Брось, Дон, – сказал Вернер, – все – эго.

Ты стоишь и излучаешь эго, как пятисотваттная лампочка". Я засмеялся и сказал, что мне действительно нравится быть лидером. «Ну и прекрасно, – сказал Вернер, – если ты принял то, что ты называешь своим эго, и движешься с ним, все в порядке. Только не надо претендовать, что это не приносит удовлетворения». Такие вот дела, – заключает Дон, – если ты любишь победы – наслаждайся победами. Если тебя не волнуют ни победы, ни поражения – не волнуйся ни из-за побед, ни из-за поражений.

Только помни, что необходимость избавиться от эго не больше, чем необходимость избавиться от лысины-пусть сияют. Эй! Куда это ты идешь?

Хэнк, невысокий плотный человек средних лет, идет по центральному проходу к выходу. Ассистент Ричард встает в конце центрального прохода. Когда тренер кричит, Хэнк останавливается и оборачивается.

– Я ухожу, – объявляет он.

– Нет, ты не уходишь. Вернись и сядь.

– Я терпел эту чушь, сколько мог, – говорит Хэнк, настаивая на своем, – я и так уже потерял полтора дня.

Ты нас оскорбляешь, разглагольствуешь на тривиальном жаргоне и не обращаешь внимания на наши рациональные возражения. С меня хватит. Я ухожу. Я хочу предложить всем, кто уже понял, что это все – колоссальное надувательство, пойти со мной в мое бюро на Пятой Авеню. Кто хочет пойти со мной?

– Сядь, Хэнк, – твердо говорит тренер, – мы организуем доставку позднее.

(Смех.)

– Но…

– Мы организуем доставку в бюро в конце дня, Хэнк, не сейчас. Вспомни, что ты согласился остаться в зале и выполнять инструкции.

– Хватит с меня ваших глупых соглашений.

– Они не наши, Хэнк, они твои. У тебя была возможность уйти вчера утром, и ты решил остаться. Ты решил выполнять соглашения, когда ты решил остаться…

– Хорошо, а теперь я решил нарушить соглашения.

– Сядь, Хэнк. Подумай, сколько еще ты сможешь рассказать в своем бюро, если ты продержишься до полуночи. А кроме того, если ты нарушаешь соглашения и уходишь сейчас, ты не можешь иметь к нам никаких претензий, так как ты сам нарушаешь контракт.

Эта мысль заставляет Хэнка замолчать. В зале начинают смеяться. Хэнк вспыхивает.

– Ну ладно, – говорит он и идет на место.

– Поблагодарим Хэнка за то, что он поделился с нами, – говорит тренер и отхлебывает из своего термоса.

Аудитория аплодирует.

* * *

– Я бы хотела, чтобы ты не кричал, – говорит Линда тренеру, который только что закончил на кого-то кричать.

Линда красивая женщина с длинными темными волосами, красивыми глазами и полной фигурой.

– Тебе не нравится мой крик? – спрашивает тренер, подходя ближе к ней.

– Нет, не нравится. Я из-за этого нервничаю. Я бы хотела, чтобы ты разговаривал с людьми более спокойным голосом.

– ПОЧЕМУ ТЕБЕ НЕ НРАВИТСЯ МОЙ КРИК, ЛИНДА? внезапно кричит тренер.

– НЕ КРИЧИ! – кричит Линда.

– ПОЧЕМУ ТЕБЕ НЕ НРАВИТСЯ МОЙ КРИК? – снова кричит тренер, подходя еще ближе к ней.

– Прекрати! Прекрати! – гневно кричит Линда

– Кто кричал, Линда? – спрашивает он громким голосом чуть ниже крика.

Линда злобно смотрит на тренера.

– Кто кричал, Линда? – повторяет он более тихим голосом, берет у нее микрофон и держит его у ее лица.

Глаза Линды увлажняются, плечи опускаются.

– Мой отец, – тихо говорит она.

– Спасибо. На кого он кричал, Линда?

– На всех. Он кричал на всех…

– Я хочу, чтобы ты закрыла глаза и вошла в свое проргранство… С какими образами из прошлого ассоциируется у тебя крик отца? Туда! Прямо туда! Что ты видишь?

– Ничего… ничего. Я не помню…

– Я не хочу, чтобы ты вспоминала. Я хочу, чтобы ты сказала, что из прошлого ассоциируется у тебя с криком твоего отца.

– Ничего… только темнота…

– Хорошо. Какой возраст ассоциируется у тебя с криком отца? Не думай! ГОВОРИ!

– НЕ КРИЧИ!

– КАКОЙ ВОЗРАСТ?!

– ЧЕТЫРЕ! МНЕ ЧЕТЫРЕ ГОДА! НЕ КРИЧИ!

– Хорошо. Тебе четыре года, Линда, тебе четыре года… твой отец кричит… На кого он кричит?

– На мать, мою мать, – тихо говорит Линда. Ее лицо неподвижно.

– Что он говорит, Линда? Скажи, что он кричит твоей матери?

– Он… он… называет ее… шлюхой… дешевой… деревенщиной… шлюхой…

– Хорошо, – говорит тренер после короткого молчания, – почему он кричит?

– Он всегда… кричит на нее. Он всегда называет ее шлюхой… деревенщиной. Он был богат, она была бедна… когда они поженились…

– Что ты хочешь сказать своему отцу?

– Я хочу сказать, чтобы он не кричал.

– СКАЖИ ЕМУ!

– НЕ КРИЧИ!

– СКАЖИ ЕМУ!

– Я ГОВОРЮ ЕМУ! НЕ КРИЧИ! НЕ КРИЧИ НА МАМУ! ТЫ ИЗМЕНЯЕШЬ МАМЕ! НЕ КРИЧИ!

Лицо Линды напряжено, глаза плотно закрыты, голова поднята.

– Что Случилось, когда тебе было четыре года, Линда? – спрашивает тренер. Его голос тверд и безымоционален.

Линда долго молчит. Ее лицо сведено напряжением. Она говорит шепотом:

– Он выгнал ее, когда мне было четыре года. Она исчезла. Он кричал… и она исчезла.

– Хорошо, Линда, это хорошо. Ты прикоснулась к чему-то важному. Но мы только нашли это. Хочешь ли ты пере-пережить это, быть с этим и не сопротивляться этому?