Добро пожаловать в Некрополь - Сергей Бортников

— Я ещё подумаю.

— Думай. Только недолго. Нам как раз одного человека не хватает.

— Что, нет желающих?

— Полно! Но наш шеф кого попало брать не хочет. А ты по всем критериям подходишь. Грамотный, вежливый. Нам такие кадры позарез нужны.

— Хорошо. Завтра зайду, познакомлюсь с твоим высоким начальством.

— Давай на десять утра.

На календаре была среда.

Ковальчук встал рано, по привычке искупался в Стоходе, доплыв по течению до старой пристани, хотя входить в реку кроме него уже больше месяца не отваживался никто из земляков. «По Илли — и по тепли»[34], — утверждают волыняне и обходят открытые водоёмы десятой дорогой.

Обратный путь, как всегда, капитан преодолевал бегом. В одних семейных трусах. Под недоумёнными взглядами редких односельчан — «моржи» в Кашовке отродясь не водились.

Дома ещё все спали. В том числе и Катя, ранее не раз жаловавшаяся на сон.

Разведчик впервые после знойного лета надел прямо на нижнее бельё тёплый свитер и, прикрыв двери, отправился в дальнюю дорогу.

В самом начале странствий, на околице Пидрижжя, ему вдруг улыбнулась удача — из двора как раз выезжала телега, и извозчик — дядя Леонтий — сам предложил подвезти его в Сельцо, если, конечно, Ивану по пути.

А ещё через несколько метров на возу нашлось место и для Алексея, ежедневно пользующегося гужевым транспортом для того, чтобы добраться на работу.

Так, неразлучной парой, они и предстали пред ясны очи начальника полицейского участка.

— Познакомьтесь, Свирид Гнатович, цэ мой родыч — Иван Ковальчук. Я вам рассказывал о нём.

— Это его отец принимал участие в национальном рухе[35] на Дальнем Востоке?

— Так точно! Его.

— Ну, здравствуй, Иван Иванович. Заходи, располагайся, будь, как дома.

— Спасибо.

— Да присядь ты, наконец, не стесняйся!

— Я лучше постою…

— Значит, ты решил вернуться домой на советских штыках?

— Вроде того.

— Зачем?

— Всю жизнь мечтал об этом.

— Коммунист?

— Нет.

— В Красной армии служил?

— Не пришлось.

— А хотелось?

— Если честно, я не возражал. Но долго учился и поэтому всё время получал отсрочки. Позже как один из лучших специалистов был направлен на родину — поднимать сельское хозяйство. Как говорится, попал в струю, — чётко повторил хорошо заученную легенду капитан.

— И как Советы? Много ли платили своим верным слугам?

— Я не Советам служил, а своему народу! Зарплату имел высокую плюс льготы, обеспечение…

— Мы уже интересовались твоей биографией. Никаких пятен в ней пока не обнаружили. Ни белых, ни чёрных… Если хочешь и дальше служить неньке-Украине, принимай Кашовку, там как раз есть вакансия. Лады?

— А если я ещё немного подумаю?

— Да сколько можно? — «возмущённо» закипел Семенюк. — Давай уже — соглашайся! Немецкая власть тебя не обидит, назначит приличное денежное содержание плюс продовольственный паёк: харчи, сигареты, водка. С голоду не сдохнешь!

— К счастью, у нас в Украине очень плодородная почва. Воткнёшь в землю палку — весной зацветёт, летом принесёт первые плоды. Голодать на такой земле, если есть руки и ноги, — грех, преступление.

— Ну, не хочешь, как хочешь…

— Я не сказал ни да, ни нет, — в очередной раз уклонился от прямого ответа Ковальчук.

— Если в понедельник не явишься на службу, пиши пропало! — завершил разговор Свирид и незаметно подмигнул соратнику.

— Понял… — широко растянул рот в довольной улыбке Иван Иванович.

— Наши сдали Киев, — вполголоса сообщил Семенюк, оставшись наедине с Иваном. Ещё десять сотрудников полиции разбрелись по своим участкам, а Ковальчуку, уже две недели служащему в полиции, он велел остаться. — Германское радио передало, что погибло всё командование Юго-Западного фронта: Кирпонос, Бурмистренко, Тупиков[36]… Потапов попал в плен вместе с ещё шестистами тысячами наших командиров и солдат, в качестве трофеев враг захватил 3700 орудий разного калибра, 850 танков…

— Брешут фрицы!

— Непохоже…

— Что ты предлагаешь? Усердно и честно делать свою теперешнюю работу?

— Нет. Что ты…

— Если мы с тобой, кадровые чекисты, будем сомневаться в нашей победе, что тогда взять с рядовых бойцов? Вот и бегут они, точно крысы с тонущего корабля!

— Им проще — поднял руки и сдался в плен. А нас с тобой немцы, ежели разоблачат, не пожалеют — шлёпнут на месте, — устало согласился Семенюк.

— Вот-вот… Поэтому мы обязаны драться до конца.

— Согласен.

— Ты уже договорился насчёт командировки в Шацк?

— Да. Совсем скоро нас привлекут к карательным акциям против партизан совместно с бойцами триста четырнадцатого полицейского батальона.

— Этого ещё не хватало!

— А что нам остаётся делать? — развёл руками Семенюк. — Служба!

— Стоп! Мне ж туда нельзя… — вдруг пронзила мозг Ивана Ивановича неожиданная догадка.

— Поясни…

— Меня могут узнать германские диверсанты, о которых я тебе рассказывал. Исключать возможность того, что кто-то из них остался служить в Любомле или Шацке, нельзя.

— Точно! Что же делать? Я уже подал две фамилии для участия в операции.

— Какие?

— Семенюк, Ковальчук…

— Возьмёшь моего родича!

— Олексу?

— Ну, да…

— А что, это идея! Хотя нет… Не удастся тебе сачкануть, братец! Как бы того ни хотелось.

— Это почему же?

— Ты должен будешь показать место, где базировались диверсанты.

— Так я и покажу — на карте.

— Отставить! Собирайся в дорогу. Это не просьба, это — приказ!

— Слушаюсь и повинуюсь! — шутливо рявкнул Ковальчук и для пущей убедительности приложил руку к непокрытой голове.

Буквально с первых дней Великой Отечественной войны в этом районе начал активно действовать партизанский отряд под командованием коммуниста Степана Алексеевича Шковороды[37], в мирное время — заведующего сельпо в городе Шацке.

Уже тогда в его составе было свыше двадцати бойцов в основном из числа местных крестьян, уроженцев и бывших членов комсомольской организации деревни Кропивники[38].

Народные мстители не давали угонять людей и скот в Германию, вели среди населения разъяснительную работу, отбивали у фашистов обречённых евреев, коммунистов, пленных красноармейцев, но, самое главное, — беспощадно отстреливали старост, полицейских и других предателей Родины.