Потерявшие солнце - Максим Есаулов

– Там Толя Исаков будет работать. Он парень опытный, работать умеет. Когда не пьет, конечно. Я скажу, чтобы он от тебя не скрывал ничего. А я, честно говоря, рад, что главк забрал. Там совещаний, справок всяких бредовых море будет. Нам бы свое дерьмо разгрести.

Совсем стемнело. Ветер резко бросал в лицо сгустки дождя. На Соляном машин заметно поуменьшилось. Во дворе обреченно мок постовой.

– Чего внутрь не зайдешь? – Михаил взялся за дверную ручку бревенчатой избушки, которая, как уже понял Антон, являлась художественной студией.

– Там прокуратура приехала, – махнул рукой постовой, – следователь молодая такая, злющая. Всех выгнала. – Он понизил голос: – Даже начальников построила.

Чувствовалось, что воспоминание о последнем еще долго будет греть его душу. Антон и Михаил улыбнулись одновременно. Оба сразу поняли о ком идет речь.

Следователь прокуратуры Елена Колобочко была действительно выдающимся человеком. Несмотря на иногда крутой нрав, это дитя теперь уже суверенной Украины являлось полной противоположностью своей фамилии. Как внешне, так и внутренне. Стройная и изящная, она представляла собой неистребимый сгусток энергии. Было удивительно смотреть, как она одновременно успевает лучше всех расследовать уголовные дела, вести культурную жизнь, поддерживать всех вокруг и оставаться интересной женщиной. Работать с ней было крайне приятно.

Вот и сейчас она быстро писала протокол осмотра, умудряясь перешучиваться с находившимися здесь Смотровым и работающим экспертом-медиком Чановым. Антон осмотрелся. Студия походила на склад. Куски гипса, камни, инструменты – все валялось на полу в страшном беспорядке. Книги с полок сброшены. Одежда из шкафа выброшена. На столе остатки трапезы. Он отметил, что нет пустой посуды, хотя фужеры и рюмки присутствуют. Хозяин лежал на диване. Возле него и возился Чанов. Лампа под потолком светила тускло. За окнами уже стало совсем темно. Антон физически почувствовал, как напрягает Лена глаза, чтобы видеть, что пишет. Он взял из угла комнаты торшер и, поднеся к ее стулу, подключил. Поток света хлынул на бумаги. Лена улыбнулась.

– Спасибо, Антуан! От вас, товарищ Максаков, не дождешься.

Она посмотрела на Михаила. Он виновато развел руки.

– Буду исправляться. Можно пару вопросов?

Лена кивнула.

– Как давно его?

Чанов обернулся:

– От двадцати до двадцати двух часов назад.

– То есть где-то между десятью вечера и нулем. Колото-резаные?

– Пока восемь. Все в область груди. Отсутствуют уши и половой член. Вот смотри…

Антон присвистнул.

– Не свисти, денег не будет. – Лена оторвалась от протокола.

– И так нет.

– Где мой дежурный? – Максаков отошел от трупа.

– На кухне, – Лена показала себе за спину, – со свидетелем разговаривает.

– Что, есть свидетель? – обрадовался он.

– Который труп обнаружил.

– А-а.

Антон посмотрел на часы.

– Лен, отсюда можно позвонить?

– Наверху телефон. Иди, там уже все обработали.

Узкая лесенка вела в импровизированную спаленку. Здесь тоже царил беспорядок, но скорее обыденно-бытовой, чем привнесенный преступниками. Стены были деревянными, неоклеенными. От них несло сыростью. Прямо на полу стоял телефон.

– Але, Оля, это я. Я задерживаюсь.

– Как? А Паша ждет тебя поиграть в мяч.

– У меня работа.

– Мы соскучились. Когда ты…

– Не знаю. Позвоню еще.

Он повесил трубку, гадая, заплакала она или нет. Снова накатила злость на себя. Можно было поговорить и по-другому. Он подумал и опять взял трубку.

– Да? – Мужской голос не излучал доброжелательности.

– Привет, Виталик. Это Челышев. Помнишь такого?

– Вас забудешь.

– А ты попробуй.

– Шутка.

– Разговор есть.

– Сейчас, что ли?

– Минут через пятнадцать, минут на десять.

– Где?

– Где в прошлый раз. Я рядом.

– Буду.

Антон спустился вниз.

– Член и яйца нашли, – сообщил Андронов, – во рту.

– У кого? – не понял Антон, думая о другом.

– У дежурного опера! – Андронов постучал его по голове. – У трупа, разумеется. Проснись!

Сергей Сергеевич Смотров достал свой радиотелефон:

– Дежурный! Записывай информацию: во рту трупа обнаружены отрезанные яичники.

Лена удивленно подняла глаза от протокола, встала и, подойдя к Смотрову, надвинула ему кепку на глаза:

– В вашем возрасте пора бы знать: у кого яички, а у кого яичники.

– Ой, блин! – сконфузился Смотров и снова схватился за телефон.

Антон прыснул и, зайдя в кухню, тронул за рукав Максакова:

– Я отскочу на полчаса. Пока все равно не нужен.

– Давай, – Максаков оторвался от свидетеля – плотного лысого мужичка, – но, если можешь, после к себе в отдел подтягивайся. Тут интересно…

Антон кивнул:

– Нет проблем.

В темноте дождь казался еще холоднее и тоскливее. Ветер отчаянно штурмовал усталые дома и теплые квадраты окон, с протекающей за ними чужой жизнью. В черном цвете Михайловский садик казался непроходимым лесом. Мрачная громада Инженерного замка скалой нависала над ним. Тускло блестела под водяными струями статуя Петра.

Антон опоздал. «Восьмерка» Кропивина с погашенными фарами примостилась у чугунных ворот. Он открыл пассажирскую дверцу и сел.

– Привет.

– Здравствуйте.

Антон достал папиросы и посмотрел на Виталика. Покрытое оспинами, одутловатое лицо Кропивина не выражало особой радости. Антон закурил:

– Ты же хорошо знал Фуню, Виталий?

Кропивин удивленно посмотрел на него своими рыбьими глазами:

– Ну, как хорошо… Друзьями не были. Когда-то «катали»* вместе. А вы этим делом занимаетесь, Антон Владимирович?

– И я тоже. А что?

– А меня уже завтра вызывают к вам в отделение. И Леху, и Аксена. Всех.

– Кто?

Кропивин достал электронную записную книжку и начал тыкать кнопки.

– Сейчас… Вот: Тортюхин Сергей Валерьевич, одиннадцать утра, кабинет пятьдесят два.

«Ледогорова, Сергеева и Беню выселили, – подумал Антон. – Полянский был прав: в главке и РУВД мест не нашлось».

– Так мне идти или не надо? – Кропивин смотрел с надеждой.

– Иди. – Антон выбросил окурок в окошко. – Когда вы с Фуней разошлись?

– Ну год, может, полтора.

– Поругались?

– Нет, чего нам ругаться. У него чего-то в башке поехало. Ушел в «лобовики»**. Решил, что пора играть честно, мол, уже солидный человек… Это «откатав» десять лет.

– А отношения поддерживали?

* «Катать» – заниматься шулерством. Зарабатывать деньги нечестной игрой в карты.

** «Лобовики» – игроки на большие суммы, играющие честно.

– Ну бывало, конечно, пока он динамить меня не начал.

– Каким образом?

– Ну, он думал, что крутой игрок. А «катать» и играть нормально – разные вещи. У «лобовиков» играют честно и по-крупному. Короче, он опустился. Несколько раз у меня занимал. У ребят занимал. Начал от меня ныкаться. Потом как-то еду, смотрю – он с бабой стоит. А меня как раз приперло: тачку разбил. Я вылез, подошел, поднаехал на него. Говорю: «Проблемы будут». А баба, только я подошел, развернулась и пошла прочь. Так Фуня дернулся за ней, потом ко мне. Заменжевался весь. Хватает меня за рукав и бормочет, что я дурак, что он на днях отдаст все, если я ему не буду мешать.

– Ну?

– Ну чего, я ему сказал, что смотри, мол… И уехал. А через тройку дней он пришел и все вернул.

– Как?

– Ну я откуда знаю. Я не спрашивал. Все отдал, еще бутылку коньяку французского принес. Недешевого, кстати. И ребятам все отдал. Они говорили.

– Как думаешь, мог Фуня на хату Каретникова навести?

– Каретников – это кто? Олег, что ли?

– Да.

– Может, и мог. Он вообще дурной был. А так хер его знает.

– А с кем он крутился последнее время?

– Не знаю. Он же ныкался.

– А кто может знать? У него друзья близкие были? Баба?

– Бабы не было. Он не боец был. А друзья? – Кропивин подумал. – Не, не знаю.

– Та, с которой ты его видел, она как выглядела?

– Блондинка, подстрижена под каре, фигура хорошая…

– Лет сколько?

– Под тридцать.

– Рост.

– Невысокая. Как и он. Метр семьдесят.

– А лицо?

– Скуластое такое. Она отвернулась сразу.

– Одета во что?

– Пальто кожаное, дорогое… Кажется, темно-зеленое.

Антон помолчал. Вода заливала лобовое стекло машины. Несмотря на работающую печку, было зябко.

– Где ты их видел?

– Здесь.

– В смысле?

– Вот здесь, у памятника.

– Когда?

– Перед праздниками. Недели три назад.

– Ладно, спасибо. – Антон открыл дверцу.

– Антон Владимирович…

– Ну?

– Мне про это завтра говорить?

Антон подумал.

– Пока не надо.

В дежурной части «восемьдесят седьмого» царил нормальный для этого времени бедлам. Сквозь толстое стекло, отделяющее дежурку от лестницы, Антон разглядел, как Костя Новоселец, грамотный и спокойный дежурный, невозмутимо пытается одновременно разговаривать по двум телефонам и разъяснять лиловой гражданке в кокетливо надетом берете причины задержания ее пятидесятилетнего бой-френда. Получалось у него довольно неплохо. Со стороны «аквариума» неслись леденящие душу вопли с требованиями «прекратить беспредел», «предоставить адвоката», «отправить всех ментов в космос» и т. д. Второй и третий этажи обезлюдели уже давно. Кадры, бухгалтерия, штаб и прочие основные службы отдела в изнеможении разъехались после напряженного трудового дня. На четвертом этаже, в отсеке розыска жизнь била ключом. Он толкнул дверь в кабинет Ледогорова.