Книга тайн - Том Харпер

— Золото, которое вытекает из формы, когда мы делаем отливки, — куда оно девается? — спросил он. — Тут должно быть целое состояние в поде, но я не нахожу ни грана. Тебе что-нибудь об этом известно, Иоганн?

Я ничего не ответил. Решетки должен был очищать Петер, но вместо него это делал я. Я ему сказал, что так будет лучше — у него останется больше времени закончить работу в мастерской — и что если его отец узнает, то лишь добавит ему еще какую-нибудь работу. Я подбирал крошки перелившегося золота и держал их в мешочке под половой доской на чердаке. Это было, конечно, не состояние, но вполне достаточно для того, чтобы я мог изготовить мой шедевр, когда придет время.

Настроение Конрада отвечало уменьшению его достатка. Он колотил меня и Петера за малейшие огрехи и злобно ругал Герхарда за воображаемое отсутствие усердия. Герхард вымещал свое раздражение на мне и Петере, еще больше колотя нас. В ту зиму мы не засиживались допоздна. По ночам мы лежали голые на кровати и сравнивали наши синяки, а я при этом пытался скрыть свою похоть.

В доме стали происходить странные вещи. На полках в мастерской появились новые склянки и кувшины с загадочными символами, которые ничего мне не говорили. Конрад запретил нам даже открывать их. Раз в месяц, нередко в канун полнолуния, он отправлял нас в постель пораньше, и до поздней ночи из мастерской доносились звуки серьезного разговора. Мы никогда не видели, кто приходит к нему. Как-то раз вечером, выйдя на лестницу облегчиться, я увидел раскаленную кузню. Перед ней сидел Конрад с обнаженной грудью. Щипцами он держал что-то вроде большого яйцеобразного сосуда, засовывая его в огонь и бормоча слова, которые я не мог разобрать. Он не видел, что я наблюдаю за ним.

Однажды майской ночью я раскрыл тайну Конрада. Он отправился на встречу с приятелем в таверну. Я дождался, когда Петер, уснув на подушке рядом со мной, принялся привычно похрапывать, выбрался из комнаты и спустился по лестнице в мастерскую. Я взял с собой кошелек и ключ. Конрад теперь постоянно наблюдал, как Петер вычищает под, но ему приходилось ждать до утра, когда угли остынут. Я обнаружил, что если буду спускаться ночью, то смогу извлекать для себя самые большие зерна и при этом оставлять достаточно, чтобы Конрад не замечал обмана. Иногда я обжигал руки, в особенности если мы делали отливки ближе к концу работы, но ожоги и мозоли были ценой, которую я охотно платил.

Я лежал на животе перед жаровней и держал руку над углями, чтобы она привыкла к жару. Я уже готовился запустить руку внутрь, когда вдруг услышал какие-то звуки с улицы перед мастерской. Шаги нескольких пар ног приблизились к нашей двери, до меня донесся сухой кашель, я сотни раз слышал его в мастерской.

Я вскочил на ноги, обжег тыльную сторону ладони о решетку и побежал к двери, которую оставил открытой. Но любопытство остановило меня. В углу комнаты стояли две бочки с водой, и я спрятался за ними как раз в тот момент, когда передняя дверь распахнулась.

Кто-то зажег лампу. Дешевое масло зашипело, забрызгалось, по лавке разлился дьявольский свет, который, к счастью, не достигал угла, где я спрятался. Я смотрел в просвет между двумя бочками.

Вокруг стола стояли четверо. Мой хозяин, спиной ко мне, горбоносый человек, в котором я узнал аптекаря с соседней улицы, дьякон из собора, чье имя мне было неизвестно, и четвертый, которого я видел в первый раз. Он был карликом или, по крайней мере, таким коротышкой, что вполне мог сойти за карлика, у него была щетинистая борода и надетая набекрень шапка. Он на моих глазах подтянул табуретку от жаровни и запрыгнул на нее, чтобы быть вровень с остальными, потом отстегнул небольшой мешочек от ремня и положил его на стол.

— Аптекарь сказал мне, что вы потерпели немало неудач. Возможно, я могу предоставить то, чего вам не хватает.

Голос у него был резкий, хриплый, как у совы. Он вытащил что-то из мешочка. За его руками я почти ничего не видел, но сумел-таки разглядеть маленькую коробочку.

— Я купил это в Париже под сенью церкви Невинных. — Злобный смешок. — Человек, который продал мне это, не знал подлинной стоимости товара. Но я знаю — и вы узнаете, если сумеете убедить меня расстаться с ним.

— Покажи. — Дьякон протянул руку над столом.

Когда его рука прошла над лампой, на стене появилась жуткая тень, задрожавшая как-то так, что я подумал: нет, причина этой дрожи не свет.

— Все, кто хочет, могут посмотреть, — пренебрежительно сказал карлик и протянул коробочку дьякону.

И только когда церковник открыл ее, я увидел, что это не коробочка, а книга. В свете лампы поблескивали бронзовые ремешки на обложке.

Дьякон перевернул несколько страниц и без слов передал книгу аптекарю, который уже исследовал ее внимательнее.

— И Фламель[6] пользовался только этим? — задал он загадочный вопрос.

— Все его секреты из Книги Авраама,[7] — последовал не менее загадочный ответ карлика.

Аптекарь передал книгу Шмидту.

— Что ты думаешь?

Конрад долго молчал. Лица его я не видел, но заметил, как он сутулится над книгой, разглядел узлы на его руках, упирающихся в стол. Колени у меня начали болеть, бедра затекли от долгого сидения в неудобной позе.

Наконец Конрад заговорил.

— Если все, что ты сказал, правда, то почему ты предлагаешь книгу нам?

Карлик рассмеялся — резкий, неприятный звук.

— Почему люди продают тебе слитки золота, когда могут сделать из него кубок и продать за более высокую цену? Да потому что я не владею ни мастерством, ни знаниями, ни инструментами. Да и исходных материалов у меня нет. У меня есть лишь эта книга. А вам только ее и не хватает для доведения вашего искусства до совершенства.

Он, злобно ухмыляясь, уставился на Конрада и потянулся, чтобы забрать книгу. Конрад тяжело шлепнул рукой по книге, останавливая карлика.

— Мы ее берем.

Он снял с шеи шнурок с ключом и отпер шкаф. Карлик спрыгнул с табуретки и последовал за Конрадом — принялся разглядывать кубки, чаши, тарелки и блюда на полках. Потом облизнул губы. Взял одну из вещиц, осмотрел ее, потом — другую. Иногда ему приходилось показывать на вещи, стоящие на верхних полках, куда ему было не дотянуться. В том, как он прикасался к этим драгоценным вещам, я почувствовал трепет, родственную душу.

— Вот это. Вот это за книгу.

Он поднял повыше богато разукрашенный кубок. Основание было расписано сценами из жизни Иоанна Крестителя, чаша покоилась на опорах из замысловато сплетенной проволоки. Кубок этот заказал настоятель, который вскоре после этого умер; его преемник, монах более аскетический, отказался выполнить контракт. Конрад пришел тогда в бешенство, но, я думаю, отчасти испытал облегчение, когда вещица осталась у него, потому что это была великолепная работа. Такую и я бы выбрал.