Шаровая молния 3 - Александр Викторович Горохов

Хотя, конечно, было и такое, что списать было необходимо. Например, преступления, совершённые до неё, но искупленные кровью на фронте. Да зачем далеко ходить? Буквально через несколько дней после отъезда Розы куда-то на Юго-Западный фронт, где сейчас колесила концертная бригада Аркадия Шварца, Николаю пришлось столкнуться со старым знакомцем. И эта встреча вызвала очень даже неприятные воспоминания.

Проезжая по Кузнецкому мосту, почти напротив опустевшего здания наркомата иностранных дел (НКИД и в этой истории был эвакуирован в Куйбышев, а в здании обитала лишь немногочисленная оперативная группа из числа сотрудников) глаз Демьянова заметил в веренице пешеходов очень запомнившееся ему лицо. Быстро затормозив и выскочив из машины, он нагнал здоровенного мужчину и, расстегнув на всякий случай кобуру ТТ, потребовал:

— Гражданин, предъявите документы.

— А, это ты, краснопёрый, — неприязненно глянул на майора ГБ Вася Подольский, который вместе с родственником Федотом Маленьким когда-то пытался «отжать» у него комнату на Солянке. — Жив всё-таки… Не поднимай хипеж, чист я перед законом.

Ну, да, «чист». По дошедшим до Демьянова данным, Вася недолго погулял на воле после задержания Федота, и сейчас должен не ходить по Москве, а где-нибудь в Сибири или на Урале валить лес.

На сотрудника в форме ГУ ГБ, что-то захотевшего от разношёрстно одетого прохожего (армейская шапка-ушанка со следами снятой звёздочки, синяя потрёпанная телогрейка, галифе от красноармейской формы и валенки), тут же обратил внимание милиционер.

— Что здесь происходит? — козырнув и представившись, спросил постовой.

— Я знаю этого человека как уголовника с кличкой Вася Подольский, и по моим данным он должен сейчас находиться в местах лишения свободы, — объяснил Николай.

— Должен, да не обязан, — недовольно пробурчал Василий, протягивая какие-то бумаги сержанту.

— Так. Василий Евдокимович Клушин 1908 года рождения. Добровольно вступил в ряды Красной Армии после гибели конвоиров, сопровождавших заключённых на новое место отбывания заключения. Проявил в боях с немецко-фашистскими захватчиками мужество и героизм. Комиссован после тяжёлого ранения, кровью искупил вину за совершённые ранее преступления. Амнистирован по решению номер…

— Я говорил тебе, начальник, что чист я перед законом. Воевал я, пока ты тут, в тылу, штаны просиживал да девок щупал.

— А вы, гражданин Клушин, не оскорбляйте красного командира, между прочим, всё ещё находящегося на излечении после тяжёлого ранения! — прикрикнул на Подольского милиционер, успевший глянуть и на документы Демьянова.

Вася недоверчиво глянул на давнего недруга и уже собрался идти дальше.

— Постой, Василий, — остановил его майор. — Расскажи, как ты на фронте оказался? Да не придраться я к тебе хочу, а… В общем, извини за подозрение. Но сам ведь понимаешь, что повод для этого у меня был. Особенно — после твоих слов о том, чтобы я почаще оглядывался, когда по Москве хожу.

Отодвинулись к стене, чтобы не мешать другим прохожим, Клушин закурил.

— Ну, раз знаешь, что посадили меня, то про это и рассказывать не стану. А отбывать наказание отправили под Полоцк, дороги строить. Там, на зоне, уже и встретил своего родственничка, — криво ухмыльнулся бывший уголовник. — И твоего, кстати, знакомца, Тютю, Никифора Тарутина, там же повстречал. Он-то нам и рассказал, что ты, после того, как тебя «при попытке к бегству» вертухай пристрелить пытался, оказался бо-ольшим чекистским начальником. Только понять, как это получилось, Тютя никак не мог: он же тебя знал как мелкого шныря Стёпку Шеина.

— Неважно, — махнул рукой бывший Шеин.

— Вот мы там, под Полоцком, и строили дороги до самого момента, пока немцы не подошли. Дороги строили, потом траншеи и противотанковые рвы рыли. А когда канонада совсем уж близко греметь начала, нас погнали в сторону города, чтобы в теплушки посадить и в другой лагерь отправить. Да только не дошли мы. Немецкие самолёты колонну сверху расстреляли и бомбами «угостили». Многие там полегли. И Никифор, кстати, тоже. Но и вертухаев не осталось, кажется, никого. Не знаю. Мы сразу, как налёт начался, врассыпную в лес кинулись. А леса в тех местах — будь здоров! Двадцать с лишним рыл собралось вместе, и никто про нас и не знал.

Две недели по лесам прятались: мы ж беглые, считай, а за побег ещё три года срока добавят. Ну, и допрятались до того, что немцы пришли. Как раз Федотка в ту деревню и ходил, чтобы жратвы добыть. А вернулся с белой повязкой на рукаве и начал агитировать нас в полицию, которую германцы начали создавать там, куда дотянулись. Мол, работа непыльная, не только платить и пайком снабжать за неё будут, но и можно будет разжиться тем, что у крестьян отберём.

Многие уши распустили. Почти половина. И я тоже. Остальные разбрестись решили: кто по деревням, кто на восток, к нашим податься. Да только когда Федот нас к немцам вёл, наткнулись мы на место, где те людей расстреляли. Ладно, если бы каких окруженцев, принявших бой. Мужики старые, бабы, сопляки лет пятнадцати-шестнадцати, девки молодые. Над теми вообще поизмывались перед тем, как порешили. В общем, там же, возле той ямы, я и сказал Федоту, что передумал. И ещё пятеро со мной назад в лес пошли. Его отговаривал, но он упёрся: «Мне с красной сволочью не по пути, я воли хочу». Ещё бы! Это мне, даже с учётом рецидива, оставалось четыре года чалиться, а ему после того, как он тебя пытался подрезать, пятнашку впаяли.

Уже за рекой — Двина, кажется — встретили окруженцев. Они на нас, конечно, косо смотрели, да только, когда бой случился, а у них потери появились, и мы винтовки подобрали, поверили. В общем, пока до линии фронта добрались, взвод тех окруженцев, несмотря на потери, до роты вырос. Официально, конечно, целый полк во главе с капитаном, но по численности — только рота.

Фронт перешли, особисты на нас, добравшихся живыми, насели. Хотели срок набавить и снова на зону послать. Да тот самый капитан, комполка, заступился. И прочие его командиры дали показания, что мы воевали не хуже прочих. Вот нас четверых и зачислили в полк красноармейцами. Ну, а пальцы мне осколком срезало уже под Можайском, — покрутил в воздухе искалеченной кистью Клушин. — Тогда и документы мне справили. А ты, начальник, как ранение получил? Тоже на фронте был? Встречал я там и чекистские полки.