Купите Рубенса! - Святослав Эдуардович Тараховский

над другом и над покойной бабушкой, проповедовавшей коммунизм и милые человеческие предрассудки. Дружно и весело было решено с первобытными суевериями покончить и антикварным зеркалом-псише пользоваться по прямому его назначению. Вася чмокнул жену в макушку и уехал в офис на поиски денег в карманах богатых клиентов.

Утром жизнь всегда кажется простой и ясной.

Суеверия рождаются к вечеру и к ночи достигают совершеннолетия.

Вы не ошиблись, следующей же ночью все повторилось. На этот раз Вася увидел жену у зеркала со свечкой в крепко сжатом кулачке и неподвижным, уехавшим в зеркальную глубь взглядом.

– Ты чего? – снова напористо спросил Вася, потрясенный торжественной и жуткой картиной.

– Тсс, – зашептала Лариса и поманила его пальцем… – Смотри. Видишь?

Вася добросовестно переместил взгляд в зеркало. Он, можно сказать, глаза сломал, но ничего, кроме себя в трусах и Ларисы в ночной рубашке да плясавшего на них огня свечи не увидел.

– Боже, – задрожав, прошептала Лариса, – кажется, мужчина.

– Голый? – на автомате поинтересовался Вася.

– Уйди, мешаешь, – поморщилась Лариса… – Боже, я, кажется, его узнаю. – Она ахнула и, утратив речь, умолкла.

– Кто? – не терпелось Василию.

– Боже, он, кажется, меня зовет… – Лариса все больше воодушевлялась, потому что впервые в жизни почувствовала зов любви.

– Да кто это?! Я ему морду набью!

– Не посмеешь.

Василий шумно дунул на свечу и впервые задумался о том, что люди называют сложностями жизни. И еще он подумал о том, что ему в жизни снова повезло. Сошел с ума не он, а его жена Лариса.

В ту ночь Лариса уснуть так и не смогла. Сперва она истерически смеялась, потом плакала, потом, когда Вася решил ее успокоить известным всем супругам способом, она снова стала смеяться, потому что Вася впервые в своей богатой практике оказался неубедителен. Последняя, миленькая новость встревожила и напугала его больше, чем вся женина зеркальная придурь.

Уролог, к которому он бросился за надеждой, оказался неторопливым и опытным ветераном старого закала. К Васиному кошмару, к позору всему двадцать первому веку, он запросто вошел в него пальцем в резиновой перчатке и объявил, что положение серьезное. Ветеран подумал и добавил, что у Василия ни к черту нервы. Вася смолчал, но догадался, что он имеет в виду, и чуть не заплакал. Он знал, что нервы практически не лечатся. Тем более с такой женой, как Лариса.

Интересное зеркало, одеваясь, говорил себе Вася. Пятнадцать лет живу с Лариской и, если б не оно, никогда бы не узнал, что у меня такие плохие нервы.

Однако Вася был упорен и сдаваться обстоятельствам без боя не собирался.

Желая научно переубедить Ларису, он вместе с ней провел подробный и разоблачительный осмотр псише.

«Видишь, – как ребенку объяснял он ей, – это просто старое дерево и больше ничего». – «Вижу», – соглашалась Лариса. «А это просто старое зеркало с подтеками и трещинами амальгамы, – говорил он, постукивая пальцем по стеклу. – Ничего в нем мистического быть не может по определению, ты согласна?» – «Согласна, – отвечала Лариса, – ничего в нем не может быть по определению. Но ведь есть! И Генку Сарайкина со второго этажа я видела в нем лично». – «Генку? – потрясенно переспросил Вася. – Так это он был голый, сучок?» – «Он, – кивнула Лариса. – Голый и звал». – «Куда?» – спросил Василий, с ужасом предчувствуя ответ. «Куда-куда, – передразнила Лариса. – Маленький, сам не понимаешь?» – «Ладно, – сказал Василий, – фиг он больше тебя позовет».

Повторяя последнее, как заклинание, он достал с антресоли старое черное покрывало и набросил его на зеркало.

Лариса заревела и впервые за всю их совместную жизнь дала ему официальное и ко многому обязываюшее прозвище. Причем сделала это при малолетней, но уже сознательной дочери Тане. «Сними сейчас же покрывало, идиот, сказала Лариса. Зеркало занавешивают, когда в доме покойник!»

Идиот Вася покрывало, конечно, сдернул, потому что насчет покойника и сам слегка струхнул. Но зеркало развернул лицом к стене и лишил Ларису самого дорогого: нового ночного свидания с Генкой Сарайкиным. Лариса обиделась и сказала, что бабушкины приметы все равно одолеют насилие.

В воскресенье, как нарочно, Василий встретил Генку у подъезда. Генка, как обычно, копался в своих «Жигулях». Он не любил машины, на которых надо ездить, но обожал машины, которые надо постоянно чинить.

– Здорово, Василий, – приветствовал соседа Геннадий.

– Здорово, – ответил Вася и посмотрел на него как-то не так.

– Ты чего? – удивился Геннадий.

– А ты чего? – переспросил его Вася.

– Я – ничего, – сказал Геннадий.

– Ну-ну, – сказал Вася. – Поживем – увидим.

Оба обменялись настороженными взглядами и разошлись без всякой дружбы.

А Лариса изменилась. И раньше не отличавшаяся красноречием и открытым проявлением чувств, она окончательно, как на засов, замкнулась, превратившись в молчаливое, отрешенное существо с лицом выключенного телевизора. По причине плохих нервов Вася не делал новых попыток вернуть супругу к моральному равновесию, но как мужчина и человек понимал: надо предпринимать что-то решительное. И предпринял – посадил в самолет и отправил жену и дочь на двадцать четыре дня на Кипр.

Первой же своей одинокой ночью, он, заслуженный бизнесмен и везунчик по жизни, запалил свечу и стал в темноте перед зеркалом как в карауле. И собака пудель, заскулив, уселась у левой его ноги как служебная и сильно преданная.

Потрескивая, чудесно горела свеча, роняя на руку и на пса горячие капли.

Спроси сейчас Василия, зачем он это делает, он бы не смог ответить. Абсолютный материалист и прагматик, он знал, что ни автолюбителя Сарайкина, никого другого он не увидит. Но любопытство гнало его вперед. Любое предположение Василий привык проверять на практике, и, уж если взялся он до конца разоблачить Ларису, надо было сперва полной мерой испытать зеркальный бред на себе.

Плясал огонек, вихрились разводы, но, как и предполагал Василий, ни одно знакомое существо на встречу с ним являться не желало.

И вдруг, когда свеча оплыла и превратилась в огарок, когда глаза от напряжения застлало слезами, а собака пудель, устав быть верной, умотала на диван, Василий увидел.

Поначалу это было непонятное, бесцветное, как червь под камнем, существо о двух небольших головах и с хвостом. Не Сарайкин, подумал Вася. У того вроде бы хвоста нет. Инопланетянин? Но зачем он в зеркале? Что ему, на фиг, там нужно?

Ждать ответа пришлось довольно долго.

Существо то искривлялось, дрожало и дробилось в зеркале, то принимало вдруг соблазнительно-похабные позы и вроде как предлагало себя Васе. «Баба, – с облегчением установил Вася. – И неплохая, я бы с ней стал». И только он так подумал, как двухголовая тетка до бесконечности раздвинула пасть и, беззвучно заржав,