ПОНЕДЕЛЬНИК - Дима

бабская болтовня мне уже порядком надоела. Переходи к главному, красотка, словами тут не

поможешь, – поверь моему опыту, уже неоднократно пытался. Давай-ка я слегка остужу пыл

этой женщины и направлю ее мысли в нужное русло…

Лидия стоит возле окна, глядит на тебя в упор и будто бы примеряется, хватит ли тебе

духу ей ответить. И вдруг прямо у нее под боком раздается громкий, резкий хлопок, словно

большая лампочка взорвалась. От неожиданности хозяйка разом теряет самообладание,

вскрикивает, подскакивает на месте и даже, как тебе кажется, смешно прогибается в

пояснице, выпячивая живот. Короче, ведет себя, как обыкновенная женщина, испугавшаяся

паука. Секунду хозяйка дома озирается в растерянности и задерживает взгляд на телевизоре,

около которого стоит. Это внутри него что-то лопнуло или хрустнуло от перепада

32

температуры: может быть, в ящике тлела какая-нибудь деталь, не выдержала и, наконец,

шикнула. Осознав это, Лидия моментально берет себя в руки, но взирает на тебя очень

недобро – похоже, обиделась, считает, будто все подстроено. Она не довольна, что дала

слабину и выглядела глупо перед недостойным человеком. Грозы как будто не миновать, но

вместо того, чтобы сорваться на тебе, Лидия вдруг спрашивает:

- Разве не противно жить в таких условиях? – она брезгливо рассматривает грязные бинты

на твоих руках и ноге и добавляет, - Да, что с тобой вообще такое? Что здесь за бардак?

Воняет, как в лазарете, всюду грязь, ошметки, пол заляпанный, этот телевизор – я

спрашиваю, как надо не уважать себя, чтобы допустить такое? Ты только посмотри на себя,

иди к зеркалу и посмотри на себя. Да ты выглядишь, как… как конченый человек. Вот

именно – конченый человек, такие еще на вокзалах сутками спят, потому что им деться

некуда. Ты, между прочим, снимаешь квартиру в центре нашего города, у тебя есть какое-то

пристанище, и я даже на первых порах назначила не очень высокую квартплату. Чего еще?

Иди спать на вокзал, раз ты настолько себя не любишь. Мне еще надо о тебя мараться. Что с

тобой? Ты болеешь чем-то, у тебя смертельная болезнь какая-нибудь, я спрашиваю?

- Вроде нет, - отвечаешь не совсем уверенно.

Дело дрянь – вот, что я΄ скажу, если даже такая нечуткая и заземленная женщина

начинает тебя сторониться. Наверно, она инстинктивно учуяла твою пустопорожность. И,

по-видимому, надо хорошенько напугать Лидию, чтобы она начала говорить разумные вещи,

в экстремальных ситуация все вы люди предпочитаете говорить то, что думаете на самом

деле – никак хотите, чтобы последнее слово осталось за вами? А я больше скажу, мне

виднее, я человеческую натуру в университете и на практике изучаю, так что запомни: Ты –

то, что ты думаешь в первую секунду. От этого не уйти, и свою внутреннюю суть не

замаскировать, не приукрасить.

Людям свойственно думать, что их потаенные слабости не видны – какая глупость! Ты –

то, что ты думаешь в первую секунду, и от себя уже никуда не деться, степень твоего

самообмана зависит только от того, перед кем ты держишь ответ: перед другими, перед

собой или перед всем миром. О каком снисхождении судьбы можно говорить, если человек,

сотканный из тысячи мелких и больших слабостей-пороков, вместо того, чтобы избавляться

от них, муштровать себя, тратит собственную жизнь черт знает на что? Я лучше скушаю вот

это, куплю ту штуковину, посмотрю телевизор, схожу выпить с друзьями, развлекусь, ведь

так мало хорошего. А потом оборачиваешься на прожитую жизнь и понимаешь, что главное

как раз упущено – типично и горько, никому не пожелаю.

- Вроде нет, - передразнивает тебя Лидия. – Нет, ты точно того. Таких, как ты, в

наркологических клиниках полно. Сидят, в одну точку уставятся и изредка воют, точно

зверье. Мне врач говорил: они душу наркотикам продали, а теперь вернуть ее не могут. Вот и

ты так. Мне даже странно, жутковато – такое ощущение, будто ты не помнишь, как

разговаривают…

Все правильно, Лидия, наблюдения верные, только что же ты скромничаешь? Как-никак

в ту клинику ты и сама с передозировкой попала, разве нет? Смешная, честное слово!

- Ладно, нет у меня времени с тобой болтать, - решает она. – В последний раз спрашиваю,

будешь платить или нет? В этом доме бесплатно не живут – не на тех напали – здесь все

платят.

- Даже матрешка? – спрашиваешь ты явно невпопад.

- Какая еще матрешка? Что за шутки? – Лидия сбита с толку, но лицо ее постепенно

каменеет, а тон становится ледяным. – Кривляешься? – спрашивает она жестко. – Ну что же?

Твое право, только пусть уж нам всем будет весело.

На этих словах Лидия идет к входной двери, отпирает ее и запускает в квартиру четырех

мужчин – все коренастые, широкоплечие, под два метра ростом, а лицом отнюдь не добрые –

похоже, во время твоего разговора с хозяйкой они дожидались на лестничной клетке. Это и

есть «крепыши», сподручники Лидии: ее дядя шестидесяти лет с лагерными татуировками,

выглядывающими, будто им любопытно, из расстегнутого ворота рубахи, и три мрачных

33

брата, в одинаковой одежде и абсолютно не различимые. Короче говоря, самая неуместная

компания, в какую только можно угодить поздно вечером. Никто на тебя не смотрит, а

Петрович – дядя Лидии – тихо спрашивает племянницу:

- Есть контакт?

В ответ Лидия делает неопределенный жест рукой, открывает сумочку и подходит к тебе

вплотную. Ваши глаза встречаются. Ее – ничего не выражают, из твоих мгновенье погодя

фонтаном брызжут слезы. Ты чувствуешь резкий, нежданный приступ боли в области

солнечного сплетения – дыхание спирает, мышцы разом опадают, в ушах шумит. Удивляться

нечему. Это Лидия саданула тебя кастетом поддых, и ты желеобразной массой

обваливаешься на пол. Сознание не утеряно. Удар, то ли намеренно, то ли случайно

нанесенный в очень болезненную точку, обездвижил твое тело, но ты все еще

воспринимаешь окружающую реальность, относительно четко. Все твое тело как будто

налито свинцом: конечностей не чувствуешь, но боль почему-то не ослабевает – наверное,

это она и разлилась по телу. Боль подхватывает тебя и обнимает, словно невесомость.

- Хренотень, а не разговор, - слышишь ты. – Мне так и не удалось выяснить, есть тут

деньги или нет. Ищите давайте. Ломать ничего не надо, все-таки это моя квартира, но бабло

может оказаться в любом месте, так что уж постарайтесь. Прям форт Боярд.

Лидия хохочет, смеются и мужчины. Краем глаза ты замечаешь, что «черная вдова»

стоит около телевизора, а ее приспешники, судя по звуку, шустро обыскивают квартиру. На

пол летят и иногда задевают тебя шкафные ящики, журналы, одежда, постельное белье,

коробки, пенопласт, кухонная утварь, сумки, пакеты разной величины, обувь, банные

принадлежности и даже плюшевый медведь, одноглазый и с полу оторванной лапой. Что

жалостливая игрушка делила с тобой одну квартиру, ты узнаешь только сейчас.

- Вспарывайте верхнюю одежду, - скучным тоном приказывает Лидия. – Заглядывайте во

все карманы. Работайте, мальчики. Потом в кабак поведу – напьемся, блядей снимем.

Хозяйка опять заливисто смеется. Мужланы хрюкают. Ты видишь, как один из братьев

Лидии подходит к ней с твоими мочой провонявшими, до сих пор не стираными джинсами –

что-то показывает, протягивает.

- Фу, как пахнет, - Лидия брезгливо отстраняется. – Брось куда-нибудь. А это что?

- Похоже на кредитную карточку, - замечает крепыш.

- Кредитка? У этих провинциальных идиотов? Ой, не смеши!

Лидия вертит в руках пластинку, которую ты позаимствовала у мертвеца в

троллейбусном парке. Внимательно ее изучает, осматривает с обеих сторон, но довольно

скоро недоуменно пожимает плечами.

- Ума не приложу, - говорит женщина, сдаваясь. – Наверно, какая-то грязька. Положи на

место.

Подчинясь неуместному приказу Лидии, «браток», действительно, запихивает

пластиковую карточку обратно в карман джинсов, а затем, с прищуром улыбаясь, кидает

штаны тебе прямо в лицо – мол, нюхни, тефтель. К сожалению, запахи ты чувствуешь, и из-

за болевого шока они только обострились. Постепенно, очень медленно, украдкой по

конечностям, к тебе возвращается способность двигаться – вся боль концентрируется в

области солнечного сплетения и вскоре оборачивается невыносимой, уже знакомой тебе

пульсацией. Тем же пульсом отзываются раны на ногах и руках. Тело вновь признало тебя,