Девятый круг - Алекс Белл

Я вышел на улицу и направился в магазин, где купил оберточную бумагу и скотч, и вернулся домой, испытывая некоторое облегчение. Дома я извлек книгу из тайника под шкафом и положил ее лицевой стороной на лист оберточной бумаги, разостланный на столе. Я начал было заворачивать книгу в бумагу, а потом помедлил. Я вдруг почувствовал, что это опасно. Я не должен отсылать книгу подобным образом. Это ее как-то разозлит.

Раздосадованно покачав головой, я перелистал ее обветшалые страницы, перелистал с той же неприязнью, что и прежде. Я заметил, что заплатка из желтоватого пергамента отстает от кожи переплета и отгибается кверху. Нахмурившись, я прижал ее большим пальцем, но, как только я убрал палец, она снова отогнулась. Тогда, осмотрев это место более тщательно, я обнаружил следы ее реставрации — ряды аккуратных черных стежков, скреплявших желтый пергамент с кожаным переплетом.

То, что произошло дальше, трудно объяснить, если не счесть меня за безумца, коим, вне всяких сомнений, я не являюсь. Меня самого потрясло, когда, вскрикнув от ужаса, я вскочил и сделал несколько неверных шагов назад, опрокинув при этом стул. Что-то относящееся к этой книге вызывало у меня беспокойство с самого начала. Я связывал это с естественным чувством отвращения к ее содержанию. Но теперь я знаю, что это было нечто большее. Эта книга излучала невидимые, но вполне ощутимые волны зла. И они погубили бы меня. Я уверен в этом. На этих невинных страничках обитали реальные дьяволы, они ненавидели меня и были бы несказанно рады погубить при малейшей возможности. Ну, так у них не будет этой возможности! Я им ее не предоставлю!

Я рывком выдвинул ящик кухонного стола и схватил разделочный нож. Издав дикий звериный крик, нечто среднее между рычанием и всхлипом, я вонзил нож в книгу по самую рукоятку. Моя сила меня удивила — лезвие ножа проткнуло книгу и вошло в столешницу так легко, словно в масло.

А мгновение спустя, к моему ужасу, я услышал, как кто-то окликает меня: «Габриель, привет!»

Я узнал этот голос, а когда глянул в сторону двери, то понял, что, возвратившись в квартиру, не запер ее. Когда пришедший постучал в дверь, она распахнулась перед ним. Стефоми огляделся, и его глаза последовательно останавливались на лежащей на кухонном столе красной книге с воткнутым в нее большим ножом, на опрокинутом стуле, а затем на мне, прислонившемся к кухонному шкафу и усиленно пытавшемся выглядеть спокойной и разумной личностью, а не полоумным и опасным субъектом.

— Я не сумасшедший! — выпалил я, стремясь разубедить его.

Мне не следовало говорить этого. Большинству людей нет надобности доказывать свое здравомыслие. Нужно было просто обратить все в шутку. Рассмеяться и отшутиться. Но мой ум не сработал достаточно быстро.

— Сумасшедший? Ты что, Габриель? — спросил Стефоми с улыбкой. — Разве кто-нибудь сказал что-нибудь о сумасшествии?

— Я… — начал я, совершенно не представляя, что буду говорить дальше, но чувствуя настоятельную необходимость что-то сказать, как-то объяснить ситуацию.

— Не объясняй ничего, — перебил меня Стефоми, предостерегающе подняв вверх ладонь. — Автор оказался тенденциозным ублюдком, да? Должен признаться, что иногда и у меня появляется сильное желание искромсать какую-нибудь книгу, — продолжал он с улыбкой. — Правда, я не делал этого ни разу.

Я рассмеялся — надеюсь, не очень истерическим смехом, — почувствовав облегчение оттого, что Стефоми не посчитал меня безумцем и не намеревается поспешно покинуть мой дом.

— Я сожалею, если пришел… не вовремя, — сказал Стефоми, снова бросив взгляд на книгу. — Я только хотел вернуть тебе вот это. — Он протянул мне бумажную карточку, и я увидел, что это мой недельный билет для поездок на метро. Я не обнаружил его у себя, когда вошел в метро после нашего застолья, и мне пришлось тогда купить разовый билет. — Он действителен еще несколько дней, и я подумал, что лучше вернуть его тебе. Наверное, ты оставил его на столе, когда доставал бумажник, а я случайно прихватил его вместе со счетом.

— Спасибо, — сказал я, забирая билет. — Не желаешь ли выпить стаканчик?

— Нет, спасибо, не сегодня. Как-нибудь в другой раз.

Взглянув в последний раз с насмешливой улыбкой на пришпиленную к столу книгу, Стефоми плотно прикрыл за собой дверь.

Этот инцидент, который мог закончиться и гораздо хуже, убедил меня, что от проклятой книги надо немедленно избавляться. Нельзя держать ее дома ни секунды. Как только Стефоми ушел, я схватился за рукоятку ножа и рванул ее кверху, но проклятый нож так крепко засел в столешнице, что вытащить его не удалось. Мне не верилось, что я смог всадить его с такой силой. Я ухватился за рукоятку обеими руками и потянул нож изо всех сил. Но этим я только поднял над полом чертов стол вместе с книгой, а лезвие освободить все равно не смог. Книга… издевалась надо мной!

В конце концов я в порыве отчаяния протащил книгу через лезвие и рукоять ножа, в результате чего старинный том оказался разрезанным пополам. Когда я взял его в руки, из переплета что-то выпало. Я подумал, что это части страницы, разрезанной ножом, и нагнулся, чтобы поднять их. Но нет, то, что выпало, вовсе не намеревалось оказаться всего лишь безобидной, ничего не значащей страницей. Это было бы слишком легко и просто.

В действительности это были две половинки фотографии. А когда я увидел, что изображено на снимке, сердце у меня сжалось. Я медленно опустился на пол, приложил половинки фото друг к другу и какое-то время в смятении рассматривал изображение. Позже, при более внимательном осмотре книги, я понял, что фотография была спрятана в переплете под заплаткой из желтого пергамента. Я уже видел эти аккуратные, ровные черные стежки, вызвавшие во мне внезапный взрыв ярости.

На фото была изображена женщина. Она шла по какой-то улице, но по какой и где — определить невозможно. Объектив камеры настроили так, чтобы снять крупным планом ее голову и плечи, и располагался чуть выше ее. Этой женщине с умным лицом и длинными каштановыми волосами было чуть за сорок. Ошибки в том, кто она такая, быть не могло — это та убегавшая от меня женщина, с которой мы случайно встретились около трех недель назад. Женщина, пытавшаяся скрыться от меня в глухих закоулках Будапешта, а потом незаметно исчезнувшая, пока я разбирался с пятью громилами.

Я аккуратно склеил половинки разрезанной фотографии скотчем, а потом сидел и смотрел на нее в надежде, что если буду делать это достаточно долго, то, возможно, сумею понять смысл случившегося. Снимок был слегка поцарапан, вероятно в процессе его вкладывания внутрь переплета. В целом же он пребывал в хорошем состоянии и наверняка сделан был недавно. Когда я его перевернул, то увидел на обороте надпись, сделанную красными чернилами по-английски аккуратными заглавными буквами печатного шрифта: