Плач юных сердец - Ричард Йейтс

Но внутри у него что-то оборвалось, как будто его заставили предать друга.

— Ты только не думай, ничего лично против него я не имею, — продолжал Пол. — Уверен, что он очень приятный человек и все такое. Просто не могу представить, о чем мы будем с ним разговаривать. Понимаешь, мы с ним на противоположных концах спектра.

Довольно долго, как показалось Майклу, они пили молча, и потом Пол спросил:

— А с Биллом вы общаетесь?

— Время от времени. Кстати, он обещал приехать к нам в эти выходные. По-моему, хочет показаться с новой девушкой.

— Это хорошо, — сказал Пол. — Слушай, если он действительно приедет, позвонишь нам? — Но он тут же стукнул себя ладонью по лбу. — Нет, подожди, на этих выходных не получится: Диана с этим своим — как его там? — тоже приедут на эти выходные. Вот незадача! Почему все время приходится выбирать между кем-то?

— Действительно.

Пол стукнул стаканом по столу и знаком попросил еще по одной. Пить три виски подряд на голодный желудок, когда впереди тебя ждет еще полдня тяжелой плотницкой работы, было, наверное, несколько опрометчиво, но, с другой стороны, Мэйтленд вроде бы всегда знал, что делает.

— Билл мне всегда нравился, — сказал он. — Знаю, что горлопан, наглец и самовлюбленный эгоист, да и вся эта марксистская лажа тоже кого угодно достанет. То немногое, что я у него читал, отлично сошло бы за пародию на линию партии, если бы он не писал все это на полном серьезе. Помню, один из его рассказов начинался примерно так: «Джо Недоеда бросил свой гаечный ключ прямо на конвейер. „Да пошло оно все!“, — сказал он». Но все-таки с ним весело, он забавный и компанейский. В общем, я всегда был ему рад.

У Майкла слегка отлегло от сердца. Если Мэйтленд был способен сначала обругать человека, а потом заявить, что тот ему очень дорог, то, быть может, его собственный прогиб в случае с Томом Нельсоном тоже не был таким уж позорным.

И когда они снова стояли на улице, щурясь на свет и обмениваясь прощальным рукопожатием, Майкл знал, что единственное, на что он сегодня еще способен, — это довезти до дому эту чертову зимнюю резину и завалиться на весь день спать, а Пол Мэйтленд будет тем временем лазить на солнце по лесам, прилаживая друг к другу тяжелые доски, и загонять в них шестипенсовые гвозди — или чем он там занимался, чтобы заработать на жизнь.

— …А это Карен, — сказал Билл Брок, галантно помогая ей выйти из машины.

Карен была невысокой, смуглой и худощавой и с живущими за городом друзьями Билла Брока вела себя очень застенчиво.

— Знаете, на что похож этот дом? — сказал Билл, остановившись посреди поляны. — Это нечто в духе Скотта Фицджеральда. Слегка обветшалый, конечно, но это только усиливает сходство. Так и вижу, как он подходит в своем халате вон к тому окну с полбутылкой джина — посмотреть, не рассвело ли. Всю ночь работал над очередным рассказом, чтобы дочь смогла еще год проучиться в Вассаре[32]; и теперь — быть может, уже сегодня вечером — сядет писать «Крушение»[33].

— Но в любом случае, — заключил Билл, обводя все поместье широким взмахом, — это куда как круче по сравнению с Ларчмонтом.

Когда они вчетвером разместились в гостиной («Нам отчего-то полюбились все эти закутки и щелочки», — объяснил Майкл), разговором продолжал заправлять Билл.

— Карен все это, наверное, неинтересно, — начал он. — Потому что уже несколько недель она только это и слышит, но я предпринял несколько жизненно важных шагов. Во-первых, я забил на левые идеи. Как писатель, естественно. Взял два своих пролетарских романа и все рассказы, сложил все это в коробку, хорошенько перевязал и задвинул поглубже в кладовку. Не передать, какое я почувствовал облегчение. «Пиши о том, что знаешь» — господи, мне же это всю жизнь говорили, но я всегда считал это какой-то наивностью или думал, что это меня недостойно, — но ведь это же единственно верный совет, да? Может, мне все же удастся спасти кое-какой материал из романа про электриков, но идею придется полностью изменить. Основной проблемой будет, почему прилежный студент и выпускник Амхерста вообще захотел работать профсоюзным администратором, — вот что самое важное. Понимаете, о чем я?

Они все прекрасно понимали, но увлекало это, похоже, только Карен. И вторым жизненно важным шагом, заявление о котором прозвучало с необычной для Билла застенчивостью, стало его обращение к психоанализу.

Он объяснил, что это решение далось ему нелегко: пожалуй, никакой другой поступок в жизни не требовал от него столько мужества, но, что хуже всего, могут пройти годы — годы! — пока терапия, которой он сейчас занимается, начнет оказывать благоприятное воздействие на его жизнь. Но все равно он дошел в своей жизни до точки, когда других возможностей просто не было. Нет, правда: ему кажется, что если бы он не предпринял этого шага, то мог бы сойти с ума.

— Как именно все это происходит, Билл? — спросила Люси. — Ты лежишь на кушетке и пускаешься в свободные ассоциации? Или как?

И Майкл удивился, что ей не скучно было обо всем этом расспрашивать.

— Нет, никакой кушетки — мой врач в кушетки не верит — и никакой техники свободных ассоциаций тоже на самом деле нет, по крайней мере во фрейдистском смысле. Мы сидим на стульях у него в кабинете, друг напротив друга. И разговариваем. По большей части все очень буднично. И вот что еще: думаю, мне страшно повезло, что я нашел именно этого врача. Его ум внушает уважение; думаю, и как человек он бы мне понравился, если бы мы общались вне профессионального контекста, хотя это, конечно, только предположения. И у нас, судя по всему, много общего: он вроде тоже старый марксист. Но знаешь, такие вещи почти невозможно объяснить тем, кто в это не вовлечен; тут нельзя подвести какой-то итог или что-то — понимаешь?

Потом, как будто осознав, что говорит уже как-то очень долго, он обратился к своему виски и умолк, предоставляя инициативу Майклу. А Майклу было о чем рассказать: он начал с того, что работал все это время как проклятый.

— Так что, думаю, мне удастся закончить новую пьесу к концу года, — сказал он. — И похоже, в ней проступает какой-то коммерческий потенциал…

Прислушиваясь к тону и ритму своей речи — она оживилась, когда речь зашла о пьесе, окрепла, когда вступила тема высоких надежд и скромных ожиданий, и достигла апогея на ноте самоуничижительной насмешливости, — Майкл осознал, что он делает: он пытается произвести впечатление на сидевшую рядом с Броком и внимающую ему застенчивую незнакомку. Он даже не была особенно красивой, но она была тут, совсем новая, а Майкл никогда не мог отказать себе в удовольствии покрасоваться перед новой девушкой.

— Давайте выпьем еще по одной, — сказал он, — и потом прогуляемся и осмотрим все, что еще не видели, пока солнце не зашло.

И вскоре они уже обходили гигантскую иву — «величественную», по словам Карен; а потом, следуя маршруту, который показала им когда-то Энн Блейк, карабкались вверх по ступеням в окружении поднимающихся уступами цветочных клумб.

— Вон в том дурацком сарайчике наверху я работаю, — говорил Майкл. — Выглядит так себе, но мне нравится уединение… И кстати, о закутках и щелочках, — продолжал он, когда они огибали большое здание общежития. — Есть здесь один закуток, или щелочка, в которой нашел прибежище актер-педик — один из самых знаменитых в Америке. Этот старикан до того не в себе, что полиции однажды пришлось выкинуть его из Уэстпорта, потому что он взял в привычку показывать мальчишкам непристойные фильмы.

— Добрый вечер, — сказал едва видневшийся в тени дверного проема Бен Дуэйн.

На нем были мятый костюм, чистая рубашка и галстук-шнурок, и он как раз поправлял на нем бирюзовую заколку, как будто готовился спуститься вниз к обеду в доме Энн Блейк. Было непонятно, слышал ли он, что говорил Майкл, но вероятность этого была достаточно велика, чтобы помешать Дэвенпортам остановиться и представить Бену Дуэйну своих друзей.

— Здравствуйте, мистер Дуэйн, — быстро проговорил Майкл, и они удалились еще быстрее, чем пришли. — Бог мой! — воскликнул он, колотя себя рукой по лбу. — Какой же я дурак, какой я круглый дурак! Ничего тупее я не делал с тех пор, как мы сюда переехали.

— Не думаю, что он тебя слышал, — сказала ему жена. — Но твоим звездным моментом это назвать трудно.

И он все еще горел от досады, когда они завершили обход хозяйских владений и вернулись в гостиную, где он упал в кресло, чтобы упокоить свои чувства.

Люси стала энергично накрывать на стол — ужинаем сегодня рано, объяснила она, потому что после этого едем все вместе на вечеринку к Нельсонам.

— К Нельсонам? — переспросил Брок. — Ах да. Тот самый крутой чувак с акварелями. Что ж, замечательно. Должно быть весело. Вечеринка так вечеринка.