Большущий - Эдна Фербер

и прочих газет и журналов, Селине представлялось, что ему следовало бы тотчас же повернуться, не выдержав магнетического взгляда дамы, и улыбнуться в ответ исключительно нежной улыбкой, которая озарила бы его молодое суровое лицо. Вместо этого мужчина неожиданно широко зевнул. Прихожане разочарованно отвернулись. «Да, он, безусловно, красив, – подумала Селина, – но и Клас Пол тоже, наверное, был когда-то хорош собой».

Служба закончилась, пошли разговоры о погоде, рассаде, поголовье скота, приближающемся празднике. Мартье, занятая мыслями о воскресном ужине, пробивалась к выходу. По пути она быстро представляла Селину знакомым женщинам:

– Миссис ван дер Сейде, это школьная учительница.

– Мама Агги? – вежливо спрашивала Селина, но Мартье тут же тащила ее по проходу дальше, к двери.

– Миссис фон Мейнен, познакомьтесь со школьной учительницей. Это миссис фон Мейнен.

Женщины угрюмо смотрели на Селину. Селина улыбалась и нервно кивала, чувствуя себя юной, легкомысленной и в чем-то виноватой. Когда они с Мартье добрались до церковного крыльца, Первюс де Йонг отвязывал свою понурую лошадь, запряженную в разбитую кривобокую телегу. Стреноженное животное стояло с безнадежно жалким видом, как будто его специально подобрали к этой развалюхе. Быстро отвязав вожжи, де Йонг только-только собрался сесть в перекошенную колымагу, как со ступенек церкви на весьма приличной скорости для дамы столь пышных форм выплыла вдова Парленберг. Она шла прямо к нему. Юбки дамы вздымались волнами, оборки развевались на ветру, на шляпе раскачивались перья. Мартье схватила Селину за руку:

– Вы только посмотрите, как торопится! Могу поспорить, она хочет пригласить его на воскресный ужин! А теперь поглядим, как он замотает головой.

Селина вместе со всеми прихожанами, без стеснения наблюдавшими эту сцену, в самом деле увидела, как мужчина покачал головой. Все его тело словно говорило вдове «нет» – красивая голова, широкие выносливые плечи, мощные мускулистые ноги в черных воскресных штанах не по размеру. Первюс де Йонг покачал головой, подобрал вожжи и уехал, поставив вдову Парленберг пред необходимостью проявить исключительное мужество перед всем приходом Голландской реформаторской церкви Верхней Прерии. Надо сказать, что она и в самом деле сумела совершить этот подвиг с довольно величественным видом. Ее круглое розовое лицо, когда она обернулась, было спокойно, а большие коровьи глаза смотрели на собравшихся без эмоций. Селина отказалась от сравнения с откармливаемой свиньей и придумала другое: с огромной персидской кошкой, жирной и коварной, чьи когти спрятались в бархатных лапках. Вдова ловко села в собственный изящный фаэтон, запряженный ухоженной лошадью, и по твердой бесснежной дороге отбыла восвояси с высоко поднятой головой.

– Вот это да! – воскликнула Селина, словно стала зрительницей первого акта увлекательной пьесы.

Она глубоко дышала. Так же как и прочие зрители-прихожане. Словом, можно сказать, что вдова удалилась весьма эффектно. По дороге домой Мартье рассказала Селине всю историю, с наслаждением смакуя подробности.

Два года назад Первюс де Йонг овдовел. А еще через два месяца умер Лендерт Парленберг, оставив своей вдове самую богатую и доходную ферму в округе. Первюс де Йонг, наоборот, получив наследство от отца, старого Йоханнеса, владел скудными двадцатью пятью акрами самой плохой – расположенной исключительно в низинах – земли во всей Верхней Прерии. Все знали, что эти поля бесплодны. Весной, когда приходило время сажать рассаду для раннего урожая, шестнадцать из двадцати пяти акров практически всегда оказывались под водой. Первюс де Йонг терпеливо сеял, сажал, собирал урожай, возил его на рынок, но, казалось, ему никогда не встать вровень со своими соседями, хозяйственными голландцами, для которых преуспевание было настолько очевидной вещью, что даже не воспринималось как достоинство. Создавалось впечатление, что от Первюса де Йонга отвернулись и удача, и природа. Его рассада погибала, на скот вечно нападала какая-нибудь хворь, капусту пожирали вредители, жук-долгоносик съедал ревень. Если Первюс в надежде на сырую весну сажал больше шпината, то весна оказывалась сухой. Если же на следующий год, когда все предсказывали сухую весну и лето, он переключался на батат, то наступившее лето выходило самым влажным за последние десять лет. Словно какая-то злобная сила притягивала к его полям насекомых и плесень. Был бы Первюс мал ростом, тщедушен и ничтожен, его невезение вызывало бы презрительную жалость. Но он был ярок и хорош собой, как попавший в беду великан. В довершение всех неприятностей его домом неумело управляла страдающая от ревматизма пожилая родственница, чьи пироги и хлеб соседские кумушки называли не иначе как позором.

И вот к этому самому Первюсу де Йонгу воспылала страстью вдова Парленберг, обладательница богатейших земель, благоустроенного дома, золотой цепочки на шее, шелковых нарядов, белых и нежных рук и кулинарных талантов. Она ухаживала за ним открыто, прилюдно и с типично голландским упорством, которое уже давно покорило бы любого другого. Рассказывали, что она каждую неделю посылает ему пироги, пирожные и хлеб, настаивает, чтобы он брал у нее отборные семена и рассаду из теплиц, но он упорно от всего отказывается. Лестью и обманом она затаскивала его к себе, чтобы угостить сытным ужином. Даже, бывало, просила его совета в делах, а ведь это самая утонченная форма лести. Она интересовалась, что он думает о глубоком рыхлении, гумусе, севообороте – это она-то, которая так умело действовала на своих полях, что с одного акра они давали такой же доход, как его поля с десяти. Фермой вдовы под ее надзором прекрасно управлял некий Ян Брас.

Де Йонг был человеком простодушным. Вдова начала с того, что обратилась к нему грудным и ласковым голосом:

– Мистер де Йонг, не могли бы вы дать мне совет в одном небольшом деле? Я одинокая женщина, ведь нет больше со мной Лендерта, а посторонних людей моя земля совсем не заботит! Я про редиску, салат, шпинат и брюкву. Из-за этого Яна Браса в прошлом году они уродились не такие нежные, как обычно, и даже наоборот – были жесткие и волокнистые. Он настаивает на медленном выращивании, хотя, по-моему, эти овощи должны созревать быстро. Брас говорит, что мои удобрения ни к чему, но я с ним не согласна. А вы как думаете?

Ян Брас, узнав об их разговоре, с мрачным сарказмом поведал о нем всем соседям. И после этого мужская часть населения Верхней Прерии, встречая на дороге Первюса де Йонга, приветствовала его словами:

– Ну что, де Йонг, говорят, ты теперь даешь вдове Парленберг ценные советы по выращиванию овощей?

С погодой Первюсу в тот год особенно не везло. Столкнувшись с такими подтруниваниями, он понял, что хитрая вдова обвела его вокруг пальца. И тогда в его груди по-голландски медленно поднялась волна ярости: