Наследство от Данаи - Любовь Овсянникова

— Такого не может быть. Мы получаем деньги вовремя. Ты что? — начал горячиться гость.

— Ну вот, пожалуйста, а мы уже полгода не видим ни копейки.

— Не заливай.

— А я тебе говорю, что полгода не получаем денег. Вон, спроси у моей жены, — показал кум Ролит на Лидию, мотавшуюся по двору.

— Нечего и спрашивать, этого просто не может быть. Подумаешь, почтарка вам здесь погоду строит! Кто она такая? Деньги на почту приходят? Приходят. Куда же они деваются?

— Вот прицепился! — сердито ударил ладонью по скамейке кум Ролит. — Лида, иди сюда, — позвал он на помощь жену.

— Что такое? — вышла та за ворота и стала рядом с мужчинами.

Павел Дмитриевич не мог успокоиться: мало того, что этот сонный кум ничего не знает про бензин, так еще и про пенсию выдумки выдумывает, брехун.

— Кума, — обратился к Лидии сам гость, — сколько месяцев вы не получаете пенсии?

— Мы? — удивилась та. — Все вовремя получаем. Вчера, вот, принесли за этот месяц.

— Таки получаем? — деловито переспросил Иван.

— Вечером, — напомнила ему жена. — Ты что, забыл? Мы тут сидели возле ворот, когда почтарка пришла.

— Разве это была пенсия? За какой месяц? — бросился уточнять оскорбленный спорщик.

— Пенсия, конечно! Ты, Иван, иной раз, ей-богу, как придурок.

— И что, нам не должны ни копеечки?

— Не должны, — терпеливо доложила Лидия. — К сожалению. Это я к тому, что денег всегда мало, — объяснила она гостю свою шутку.

— Ну, тогда я не знаю. Я денег в руках не держал. Не знаю.

— А в чем дело? — обратилась кума Лидия к Павлу Дмитриевича.

— Кум жалуется, что вам полгода не приносят пенсию. Позвал, чтобы ты подтвердила.

— Что вы его слушаете? — всплеснула она руками, потом показала в сторону: — Вон видите пенек?

— Ага, — у Павла Дмитриевича от внимания засветились глаза, он даже прикусил уголок нижней губы: вот сейчас услышит что-то интересное.

— Так вот лучше у него спросите. Не получите ответа, так хоть не наслушаетесь глупостей. Он у меня мелет, что в голову стукнет.

Гость махнул рукой, дескать, бывает иногда, и вздохнул. Говорить было не о чем. Уже и длинные тени легли на землю, расстелили по ней плоские отражения людей, деревьев, зданий, изменили пропорции, удлинили их, добавляя всему стройности и неопределенно-мистического значения. Все на миг замерло перед вечерними хлопотами.

Будут дела, будут и разговоры.

Кум Ролит сосал размоченный табак, смотрел вдаль, не обращая внимания на критику со стороны жены, на обидные сравнения. Ничто земное его не задевало в высоком созерцании жизни. Жена даже опустилась на скамейку и минуту посидела рядом, она молчала и озадачено покачала головой, имея в виду что-то свое, невысказанное, возможно, и не понятое самой. Отдохнула немного и пошла работать дальше.

Приглашенный на вечерние посиделки Павел Дмитриевич поднялся и потопал вслед за кумой, посмотреть, с чем она толчется у порога. Кума возилась с краской — пробовала «освежить» входную дверь. Гость остановился и начал наблюдать. Движения у женщины были медленные, выверенные, ловкие, вызывали любование, как вызывает его всякая работа, выполняемая с удовольствием.

Павел Дмитриевич перевел взгляд на банку с краской, где виднелось что-то грязное: или жидкость с вяжущим материалом, или вяжущий материал с весьма сыпучим. Невольно взглянул на дверь. Там краска расплывалась бесформенными пятнами, стекала вниз, твердея на ходу, образуя маленькие колючие комочки, высыхающие и отпадающие на землю.

— Что это у тебя в банке? — не понял Павел Дмитриевич.

— Краска, — терпеливо объяснила Лидия, словно слепому или малому.

— Какой-то она странный вид имеет, — гость деликатно кашлянул.

— Это ребята в «пожарке» выбросили, так как она засохла, а я подобрала, размочила в солярке и вот крашу, — Лидия работала в районной пожарной части то ли уборщицей, то ли дворником, и по укоренившейся привычке ничего не выбрасывать таскала домой всякую гадость.

— Вижу, ты кума бережешь, работаешь сама, как пчелка.

— Я в эти дела не вмешиваюсь, — огрызнулся хозяин от калитки.

— Почему?

— Ты попробуй этой кадре угодить, вот.

— Почему я должен пробовать? А ты пробовал?

— Нет, — говорит Иван, — но знаю точно, что зря старался бы.

Солнце коснулось горизонта, бросая в пространство густые красные лучи, заливающие мир прозрачным розовым светом.

Иван покинул свою дислокацию и подобрался к компании. Кума на это не отреагировала — молча сопела, красила дальше.

Павел Дмитриевич возобновлять прерванный разговор не стал. Взял руки в бока и осматривал округу. Посмотрел на солнце, отметил, что оно перед заходом темнеет, становится не таким ослепительным, а его диск прибавляет в размере. Потом окинул глазом предвечернее небо, проследил за облачком, одиноко плывущим в сторону запада, и упал взглядом на землю. Глаза остановились на огороде, где кум с кумой выращивали картофель. В его взгляде растаяло равнодушие, прорезались заинтересованность и внимательность. Он еще некоторое время рассматривал то, что открылось его взору, потом начал инстинктивно протирать глаза, будто снимал с них невидимую пелену. Снова долго вглядывался в картофельные заросли. Беспокойство, охватившее его, не ослабевало и невольно проронилось жалобой:

— Почему-то все розовеет перед глазами. То ли солнце сегодня такое ядовитое, то ли старею уже.

— Нет... — неторопливо сказал кум. — Не беспокойся относительно зрения.

— Да? — с надеждой откликнулся Павел Дмитриевич и взглянул на Ивана, ожидая дальнейших объяснений.

— Ага. Это личинки американские картофель обсели. Доедают уже, — объяснил хозяин.

— О как! Так чего ж ты сидишь?

— А что я должен делать?

— Спасать картофель. Люди что-то же делают, ведут борьбу с этими вредителями: собирают с кустов или кропят ядом.

— Она, было, — показал Иван на жену, — поехала к сестре в Херсон, и бросила все. А я в эти дела не вмешиваюсь.

Павел Дмитриевич бросается на защиту огорода и огородных насаждений:

— Лида, ты, кажется, уже приехала из гостей! Брось эту дверь, она еще года два постоит неокрашенная. Лучше займись картофелем!

— Мы не брызгаем его, — ответила та спокойно, удобнее умащиваясь на детском стуле с кисточкой в руках. — Я все посчитала. Вы знаете, сколько надо потратить на химикалии для обработки картошки? Уйму денег! Поэтому я жуков каждый день собираю руками. А вот меня не было, и они развелись. Теперь жду, пока вырастут.

— Почему? Разве не лучше уничтожить личинки? Они такие прожорливые, что пока вырастут, так и вас поедят.

— Буду ждать. Личинки собирать не хочу. Они такие липкие и мерзкие, что к ним и притрагиваться противно. Бр-р! — дрыгается Лидия. — И вдобавок их высеялось, что маку. Вы что? Разве их все соберешь?

— Так обрызгайте! — терял гость терпение, едва не срываясь на крик.

— Э-э, нет! Этого делать нельзя.

— Всем можно, а вам — нельзя?

— Если не брызгать, так у меня и картопелька, и травка есть. Я, скажу вам по секрету, картофель никогда не пропалываю, прорываю только, то есть время от времени собираю урожай щирицы, березки, других сорняков и все лето кормлю ими поросят. А если побрызгать? Тогда траву надо выбрасывать. Зачем же такой убыток терпеть? Вы мою мысль поняли?

— Понять-то я понял, но хочу уточнить: так вы огород никогда не пропалываете?

— Сохрани бог! Говорю же, я удаляю сорняки руками, вырываю их, да и все.

— Вы что? А как же земля? Помню, как-то приходил к вам, когда вы картофель копали, так она была твердая, как камень. Иван матючья гнул в три погибели, загоняя в нее лопату. За ломик кое-где брался. Всех богов вспоминал, всех святых и архангелов, а также их матерей.

— Ой, не напоминай, — встрял Иван. — Я картофель ненавижу лютой ненавистью. Да пропади она пропадом на всем белом свете, пускай ее люди забудут, пускай она, гадость, с земли не вылазит! Она мне не нравится. Если бы не эта глупая женщина, — он показал на Лидию, — я без картофеля век бы прожил.

— То есть ты совсем не ешь картофель? — переспросил Павел Дмитриевич и запрятал лукавую улыбку в уголки губ.

— Нет! — рубанул кум Иван рукой воздух. — Я — мучной человек.

Вечерело, расползлись густые сумерки. То здесь, то там слышалось бряканье посуды — люди начали собираться к ужину. Накрывали столы, выносили сякое-такое столовое причиндалье, готовились вволю поесть в прохладе, отдохнуть и поговорить о разных пустяках.

Заторопилась и кума Лидия.

— Сейчас и мы что-то поставим на стол. Чего ты сидишь, Иван! — прикрикнула на мужа. — Выноси стол во двор. А я сейчас помою руки и приготовлю ужин.

— Это можно! — взбодрился кум.

Павел Дмитриевич пошел к машине, стоящей около ворот. Пошарил под сидением и достал бутылку хорошей водки. Крякнул, предвкушая нехитрое удовольствие, громыхнул дверцей и возвратился во двор, где посредине уже стоял стол. На нем успели появиться домашний хлеб, сало с мясной проростью, салат из помидор и огурцов, краснощекие яблоки.