Очаровательное захолустье - Валерий Попов

- Да-а, - размышлял я во тьме, под грохот моря. - А с сексом, видимо, в моей жизни покончено навсегда... так же, как и с самой жизнью, видать. Но с сексом уж точно! И поделом ему! У меня с ним свои счеты. Издательство, которое вроде бы мои книги собиралось выпускать, целиком вдруг на сексуальные альбомы перешло. Так что к сексу я не испытываю ничего хорошего. И вот то, что сейчас происходит, - это месть ему. Страшная месть!

На этом я успокоился. Все. Хватит. До двух часов ночи - мучительный самоанализ, дальше - сон.

Крот на утренней заре ворвался. Я в ужасе открыл глаза: красный шар среди абсолютно черных туч! Где я?

- Ага. Вы снова вместе? Это хорошо! - злорадно Крот проговорил.

- А что еще хорошего? - холодно поинтересовалась Любка, запахивая халат.

- А больше ничего-о-о! - Крот, присев, руками развел. - Остальное все пло-охо!

- Что именно? - деловито вставая, спросил я.

- А что ни возьми! Например - гений наш отвалил!

- ...Фрол?

- И Берха увел с его фондом! Так что вы теперь полностью на моей шее!

- Фрол ушел? - тупо повторил я.

- Он самый! Придрался к какому-то пункту сто девять нашего договора - о том, что, оказывается, запрещены всякие контакты с общественностью помимо него. А мы вчера общнулись благодаря вам. - Он поклонился мне. - Спасибочки! И кто, интересно, донес? - Взгляд его скользнул по мне, но отмел меня как предполагаемого доносчика - мало извилин. Он уставился на Любку: она?

- Теперь он к москвичам сбежал, к конкурентам! - прорычал он.

Да, тяжелая жизнь в мире бизнеса!

- Но мы же... с пользой вчера пообщались, - промямлил я.

- А, пользы от вас!.. Скоро тендер решается - а он, между прочим, международный, - и где она, гуманитарная крыша нашего проекта? Что такого замечательного мы собираемся совершить?

Я вздохнул. Да, совещание с участием коровы шикарным не назовешь.

- Что делать будем? - спросил он. Неожиданно вдруг коллегиальным стал. Бухта тут хорошая, глубокая, любые танкера могут подходить. Неужто вам не жалко такое терять?

Нам-то, в общем, не жалко. Но раз уж...

- Сделаем! - сказал я.

- Я лично, как и всегда, буду делать баланс, - дерзко произнесла Любка и в ванную ушла. Крот уставился на меня. Последний остался друг! Хоть он меня давеча кинул... Так ведь то было вчера!

- Перво-наперво надо к народу податься, - рассудительно произнес я.

- Что вас так к народу все тянет? - вспылил Крот. - Что вы там такое видите в нем?

- ...Так ничего больше у нас с вами и нет. Остальное все слишком дорого. И - увы! - как видите, ненадежно.

- Только давайте - не со всем народом сразу, а с отдельными его представителями, - нервно сказал Крот.

- Ну, знамо дело, - сказал я.

Мы вышли на воздух. Утро расцветало. Пели птички.

- Природу ненавижу! - вдруг снова сорвался Крот. - Тут одна птичка наладилась звонку моего мобильника подражать! Все ночи не сплю!

- А вы смените мелодию сигнала.

- Уже!

Да, природа умнее нас.

Мы вошли во двор к Петру. И - к моему отцу. И всем, кто здесь родился или сюда приезжал когда-то, как я. Вот старая, огромная груша посреди двора. Давно уже, сколько я помню, она была чем-то вроде уличного шкафа: на мощные сучки ее вешали серпы, грабли, кружки. Садясь обедать за стол во дворе, вешали на нее кепки и шляпы.

Галя, тучная брюнетка, жена Петра, задавала корм темным мохнатым козочкам, совала им шумную охапку веток. Козочки вставали, стуча по перегородке копытцами, пытаясь ухватить листья как можно быстрей.

- А где Петр?

- На лугу. Сено валкует, - хмуро ответила она.

По пологому лугу у реки тащился маленький трактор - "шассик" с розовым кузовом впереди. Сбоку, как огромная клешня краба, тащились, сгребая сено, тракторные грабли. Иногда Петр поднимал их, оставляя ровный валок сена, потом, брякая, опускал их и греб дальше.

- Отойди! - рявкнул он. - ...Счас!

Потом он отцепил грабли, усадил нас в жесткую тесную кабину, и мы, глотая пыль и раскачиваясь, помчались вдоль кукурузного поля, догнали комбайн, плывущий над высокими стеблями, как динозавр, и он срыгнул нам в кузов с верхом силосную массу, пережеванные им кукурузные стебли и листья. Ударяясь о железные стенки и друг о друга, мы тем не менее бурно общались и за несколько ездок от поля до силосной ямы обрешали все.

- Фрол, рекламщик наш, москвичами перекуплен, - слегка шепелявя (прикусил в качке кончик языка), сообщил Крот.

- И мир отвернулся от нас! - добавил я.

- Да я тебе, - Петр повернулся к Кроту, - буквально за копейки такую акцию сделаю! Могу с крыши Пень-хауза упасть. А Мыцин, профессор, меня потом соберет. А Андре это снимет. И все телеканалы это купят - обогатится Андре!

- А откуда ты знаешь, что он с Фролом не отвалил? - удивился я его проницательности.

- Так я ж знаю его! - Петр в свою очередь удивился.

- Боюсь, что если вы упадете с крыши, то нечего будет собирать и снимать, - усмехнулся Крот.

- Ха! А где я в армии служил? В ВДВ - войсках дяди Васи. И там на полгода мы прикомандированы были к Одесской студии - фильм снимали про Малую землю. Да-а... пожили! С чего я только не падал тогда! С самолета без парашюта! А уж с домов!.. Способ этот называется "яйца всмятку".

- И вам нравится он?

- А чего? Нормально. Ты, наверное, недопонял! Просто берется гофрированная тара из-под яиц, укладывается слоев в двадцать, и слои эти, поочередно разрушаясь, растягивают удар на двадцать этапов. Вообще могу ничего не ломать! Но раз надо!

- Веселый у вас брат! - сквозь грохот и лязганье проговорил Крот. - Но хотелось бы сперва с этим Мыциным проконсультироваться.

- Запросто, - уверенно сказал Петр. - Он уважает меня. Сейчас - только на конюшню заскочим!

Мы заскочили на конюшню, прошли по скользкому от навоза, разбитому копытами полу.

- Поможете тут мне, - проговорил Петр деловито. - Тут старухе одной надо зубы подпилить. Расщеперились - есть больше не может.

Петр сначала зашел в пустое стойло, заваленное дугами, хомутами и прочим, и вышел с огромным рашпилем в руках.

- У вас тут колхоз, что ли? - спросил Крот, якобы интересуясь, на самом же деле, похоже, борясь со страхом: уж больно мощные зады и ноги начинали нервно дергаться при нашем приближении.

- У нас тут АО с ограниченной безответственностью, - сказал Петр. - Ну, входим. Я иду нежно к голове, а вы с боков ее побудьте, чтоб не брыкалась.

Я вдруг заметил, что Крот побелел. Да, не везде гиганты равны себе! Тем не менее он вошел за Петром, и я тоже. Огромная седая кобыла сильно дрожала, прижав нас боками к стенкам, - и ее можно было понять. Петр взял ее за морду, резко повернул, прижав к себе, и задрал ее верхнюю губу.

- Н-ну... Прими!.. Прими! - орал он. И с громким шорохом стал пилить. Дрожь кобылы передавалась нам. Явственно завоняло жженой костью. Крот, кажется мне, не упал лишь потому, что был прижат кобылой.

Петр наконец скомандовал:

- Ну все! Выходь!

Мы, продолжая дрожать уже отдельно от кобылы, вырвались из живых тисков. Петр вышел. В правой руке свисал рашпиль, левой он утирал пот. Мы, хотя всего лишь ассистировали, тоже были вспотевши.

Кобыла, тяжело вздыхая, сразу же улеглась. Кожа на ее крупе дрожала. Петр похлопал ее ладонью.

- Ишь устала! Ну ничего, теперь еще пожуем! Так поехали?

Под грохот и лязганье он рассказал нам историю Мыцина, столь обычную в наши дни: приватизация, акционирование, разорение.

- В общем - звериный оскал капитализма! - подытожил Петр.

- Звериный оскал, - произнес Крот холодно (похоже, уже стал приходить в себя), - это когда поджигают ларек Ашоту. Или Акопу. К современному цивилизованному бизнесу это не имеет ни малейшего отношения. Сейчас дела имеют только с тем, кто вызывает безусловное доверие. И желательно - симпатию!

Вот этого я не замечал.

- Если хотите знать, - Крот даже слегка завелся, - кроме всего я имею еще сеть сотовой связи - и вот недавно, когда мой главный конкурент вежливо попросил установить свою антенну на моей башне, рядом с моей антенной, я сразу же разрешил ему это, причем - с радостной улыбкой.

С радостной улыбкой не представляю его.

- Ныне только так! - Крот закончил.

- Так вот зачем Пень-хауз тебе! - проговорил проницательный Петр.

Крот как бы легкомысленно отмахнулся.

- И что этот Мыцин? Действительно - звезда? - вскользь поинтересовался он.

- Ну! Такие тут операции делал! На весь мир гремел!

- Так почему не уехал? - поинтересовался Крот.

- Так сын тут у него. Тоже неслабые операции делал.

- Умер? - испугался Крот.

- Хуже, - сказал Петр. - Для еврейского папы-профессора - даже хуже. Спилса.

- Как? - удивился я.

- Да почти как другие. С небольшой только разницей. Папа зачем-то в Америку послал учиться его - тому дико не понравилось там, со всеми разругался. Характер батин у него... местами. Приехал сюда - а и тут уже все прикрылось. Разругался с батей - и пошел бомжевать. На станции ошивается в основном. Тот пару раз приводил его - бесполезно. Сбегает. Вот где у профессора болит-то! Каково перед коллегами-то ему? Впрочем, сейчас почти весь его персонал на станции торгует: жить-то надо - нет?