«Сапер ошибается один раз». Войска переднего края - Артем Драбкин

— Были случаи, когда наша авиация вас бомбила?

— Однажды на станции Рожев, под Киевом, мы рты разинули и сидим в окопах. Видимо, Рожев был занят частично нашими и частично немцами, они еще не отошли. Летит Ил-2, как по нам закатил реактивными снарядами! Хорошо, что у нас окопы были в полный профиль, так мы укрылись. Один случай я помню такой. А слыхал, что такие случаи были, особенно на таких участках, где было близкое соприкосновение нас и немцев.

— Ваш взвод использовался в подвижных отрядах заграждения?

— Не помню такого. Я младший сержант, могу говорить только в масштабе отделения. Что было в роте, батальоне, бригаде, я не могу квалифицированно рассказать.

— Какие саперные приспособления и оружие вы считали самыми эффективными против немецких танков?

— Наши противотанковые мины неплохие ставили. Учились у немцев, фугасы добавляли. Они к мине поставленной взрывчатого вещества добавляли 10–15 килограммов — конечно, танк разнесет. Я лично не делал, но слышал, что наши тоже делали.

— В чем состояло инженерное сопровождение танков саперами?

— Выражалось как раз в инженерной разведке: разведать местность на предмет проходимости ее для танков, на наличие водных преград, мостов через них, минных полей. Мы должны были обеспечить продвижение танков в этом отношении.

— Расскажите, как вы определяли проходимость моста для танков?

— Этим занимался инженер, мы занимались внешним осмотром.

— Расскажите о боях на Сандомирском плацдарме?

— Я немного там был, месяца два. Жесточайшие бои, большие потери с обеих сторон. Дело в том, что с Сандомирского плацдарма открывался прямой путь на Краков и в Германию, поэтому немцы бросили туда даже «королевские тигры», где они впервые участвовали в боях[14]. Чем ближе было к Германии, тем сильнее возрастало их сопротивление. Наши силы тоже возросли к этому времени, и в количественном, и в качественном отношении, у нас появились ИС-2, ИСУ-152. «Королевские тигры» им не помогли.

— Когда танковый десант соскакивал с танка? Как только противник открывал огонь?

— Мы в колонне шли на передних трех танках: разведчики, саперы, связисты. Если танки идут в населенный пункт, они разворачиваются в одну или две линии, чтобы меньше потерь было. Пехота до тех пор сидит на танке, пока это возможно, пока танк не подбит. Если танк подбит, то автоматчиков с него как ветром сдует. Один характерный случай был. Немецкий истребитель, «мессершмитт», зашел не с головы колонны, а с хвоста, черт его знает, откуда он взялся, и прямо на наш танк. Сидели на броне человек десять саперов и связистов, и он из пулемета обстрелял нас. Одного бойца убило разрывной пулей, другого ранило. Нам куда деваться, мы прижались к башне и не дышим. Танки не останавливаются, идут, а он разворачивается и обстреливает снова.

Дошли мы до лесочка, танкисты в него зашли, укрылись от дальнейших атак. Стали мы с трансмиссии спрыгивать, а один боец, который среди нас сидел, не двигается. Мы были в полушубках, и в груди у него незаметно для окружающих разорвалась крупнокалиберная пуля.

— Приходилось воевать на танке в городах?

— В качестве автоматчиков почти всегда, кроме того времени, когда у нас трофейная немецкая машина была. Потом ее сожгли немецкие танки, и мы на танках ездили и в городах, и в селах.

— С какими чувствами вы ехали на фронт?

— Не скажу, что чувства были возвышенными, как в печати говорится, всякие чувства были. До Букринского плацдарма хорошие чувства были, потому что фронтовое братство приняло нас как родных детей.

Это нас поддерживало, вдохновляло, с нами пожилые люди слились воедино. Это чувство было с нами всегда, всю войну. А начались бои, мы испытали другое чувство — его трудно описать на бумаге.

Когда переправились по понтонному мосту, проехали песчаную отмель, лиманы какие-то днепровские. Подъехали к горе, на которой была деревня Григоровка, у нее были главные бои за плацдарм. Смотрим, лежат наши солдаты, не похоронены еще. Представляете, что это такое для восемнадцатилетнего парня значит! Мы посмотрели, думаем, да неужели и нас такая судьба ждет? Порядочно солдат павших лежало у самой горы, видимо, похоронные команды еще не успели убрать.

Потом это чувство притупилось, когда начались бои, походы, повседневные заботы. Со временем мы к своей жизни стали относиться так — день прожил, остался жив, слава богу! Ночью бомбежки нет, самолеты редко летают. Бывали случаи, что немецкие ночные бомбардировщики беспокоили, но это редко. Потом мы привыкли, потому что миллионы это испытывали, так ведь? И участвовали в боях, как и все.

— Лично для вас какое событие на войне было самым трудным или опасным?

— Когда взрывом мины выбросило из воронки. Сейчас можно прямо сказать — когда я летел из нее, то думал, что разорван на мелкие клочья. Думаю, все! Однако и тут судьба благоволила, ударился только, оглушило меня взрывной волной. А потом таких моментов уже не бывало.

— Как вы можете описать свое отношение к немцам?

— Я бы не сказал, что их сильно ненавидели, нет. Мы взяли в плен группу немцев в одном из боев. Танковая бригада шла, а мы на машине за бригадой. И немецкая часть какая-то, на лошадях и машинах. Они настолько перепугались, что во все стороны побежали, кто к лесу, кто в рожь. Мы давай их искать, нам приказано было. Лошади бродят, моторы у машин работают — они не могли далеко уйти от танков. Двоих нашли под мостом, вытащили, привели в расположение взвода. Они дрожат, молодые люди, такие же, как мы, восемнадцатилетние. Достают папиросы, угощают нас, как обычно: «Гитлер капут!» Это правильно, это их спасение. Такие же люди, как мы, только одурманенные нацистской пропагандой. Лютой ненависти к ним не было.

— За что лично вы воевали в той войне?

— Лично я воевал, чтобы Родина была жива, чтобы родственники были живы, чтобы я сам остался жив. Я этой цели достиг. Что касается пропаганды, «За Сталина, вперед!» — она тоже действовала, да, доходила до солдатских душ.

— Что вы думаете о наших людях, попавших в плен?

— Это самые несчастные люди, которым довелось воевать в 41-м, в начале 42-го года. Мы против этих людей счастливчики: нас государство вооружило мощной техникой, танками, самолетами, я уж не говорю о стрелковом вооружении. Дело в том, что при подготовке к войне ошибок много было совершено, это все мы понимаем. Мы могли подготовиться значительно лучше. Если бы Сталин прислушивался к высшему военному командованию и вовремя принял соответствующие меры для себя и государства, то этого бы не случилось.