Правда о Николае I. Оболганный император - Александр Тюрин

Распадение из-за разнообразия мнений имело, тем не менее, территориальный характер.

На базе Союза благоденствия возникли две новые организации. Северным обществом руководил вышеупомянутый генштабист Муравьев и статский советник Николай Тургенев. В 1823 г. в него вступил Кондратий Рылеев, поэт и управляющий делами (топ-менеджер) Российско-американской торговой компании. Последнее обстоятельство сыграло роль в том, что новичок сразу пополнил руководство общества.

Южное общество состояло из офицеров второй армии, штаб-квартира которой находилась в Тульчине (Подольская губерния). Здесь лидером был командир Вятского пехотного полка Пестель, сын бывшего сибирского генерал-губернатора, известного сатрапа.

Северное общество было расположено к конституционно-монархической форме правления, Пестель являлся страстным республиканцем. Еще более, чем во взглядах на форму верховной власти, различались северные и южные вожди в своих планах по социальному и хозяйственному переустройству России.

Общее впечатление от декабристских программ — их составители более всего верили в либеральную фразу. Красивые слова заменяли им знания о родине.

«Реализм» мышления декабристов был таков же как «реализм» средневековых схоластов, полагавших, что абстрактные понятия, универсалии, имеют самостоятельное существование. Как будто действительно существует некоторый идеальный «стул вообще», «горшок вообще» и «свобода вообще». И со «свободой вообще» танцевать на балах и пить шампанское будет гораздо приятнее, чем без нее. Будучи людьми романтически взбудораженными дворяне-заговорщики были абсолютно уверены, что способны дать «свободу вообще» всем остальным сословиям, нисколько при этом не поступаясь собственными привилегиями. Как средневековые схоласты придавали бытийность и действенность идеям-универсалиям, так офицеры-аристократы придавали бытийность и действенность конституциям, декларациям, манифестам. Но реальной силы там было не больше чем в магическом «крибле-крабле-бумс».

«В них мы замечаем удивительное обилие чувства, перевес его над мыслью и вместе с тем обилие доброжелательных стремлений»,  — пишет крайне доброжелательный к декабристам Ключевский.

Возбужденные чувства, помноженные на доктринерство, такова была атмосфера, которой дышала значительная часть столичного дворянства.

Даже иностранные дипломаты, как например представители французского посольства, замечали, что «несомненно, что у многих гвардейских офицеров головы набиты либеральными идеями настолько крайними, насколько эти офицеры мало образованы» (Габриак) и что «вся молодежь, и главным образом офицерская, насыщена и пропитана либеральными доктринами. Больше всего ее пленяют самые крайние теории» (Лафероне).

Протодекабризм. Проекты Александра I и адмирала Мордвинова

В принципе, декабристы шли по тому же пути, по которому шествовал в начале своего правления сам император Александр. Они фактически подхватили то знамя, которое он уронил вследствие психического изнеможения, вызванного семейными потрясениями и столкновением проектных абстракций с тяжелой российской действительностью. Император стал витать в лапутянских проектах объединения Европы, а его дело продолжили «молодые штурманы».

«…Когда Император Александр получил первые доклады о заговоре декабристов, он отнесся к ним так, что смутил докладчиков. «Вы знаете,  — сказал он одному докладчику,  — что я сам разделял и поддерживал эти иллюзии; не мне их карать!»»,  — напоминает С. Платонов.

И действительно в их проектах видно тоже бесхитростное лицемерие, что и в начинаниях Александра. И декабристы, и молодой император с Негласным комитетом были полностью уверены, что достаточно ввести новую схему правительственных учреждений, обзавестись конституцией и тут же исправятся все нравы, улучшится и сам человек. Шло это, наверное, от Руссо, считавшего, что «хорошие общественные учреждения — это те, которые лучше всего умеют изменить природу человека, отнять у него абсолютное существование, чтоб дать ему относительное, умеют перенести его «я» в общественную единицу».

«На той же точке зрения, на какой стоял Александр I и его сотрудники, стояли и люди 14 декабря; если они о чем размышляли и толковали много, то о тех формах, в какие должен облечься государственный порядок, о той же конституции. Правда, все, что они проектировали определенного и практически исполнимого, все было уже сказано раньше их, в проекте Сперанского… Как сотрудники Александра, так и люди 14 декабря, односторонне увлеченные идеей личной и общественной свободы, совсем не понимали экономических отношений, которые служат почвой для политического порядка.»[51]

Император, чья реформаторская деятельность внутри Великороссии заглохла к грозовому 1812 г., провёл после войны земельную реформу в прибалтийских провинциях, Лифляндии, Курляндии и Эстляндии. Реформа была осуществлена по прусским и английским образцам и быстро показала всю негуманность либеральной мысли. Как в Пруссии и Англии, «освобождение» в Прибалтике сопровождалось масштабной кражей. Помещики-немцы получили право присвоить крестьянские наделы, и земля, которую крестьяне веками поливали своим потом, стала для них чужой.

Формально помещик должен был сдавать часть своей земли в аренду крестьянам. Однако составление условий арендного договора предоставлялось договаривающимся сторонам, одна из которых (землевладелец), конечно же, всегда могла «договориться» в свою пользу. Учреждались особые суды для решения споров между помещиками и арендаторами, но их председателями были все те же помещики. Полиция и дознание остались также в руках землевладельцев. Экономическое, судебное и политическое господство остзейского дворянства предопределило полную беспомощность крестьян в земельных спорах.

«Смысл остзейской эмансипации был таков: землевладелец удерживал над крестьянином всю прежнюю власть, но по закону освобождался от всех обязанностей по отношению к крестьянам; это был один из художественных фактов остзейского дворянства. Положение остзейских крестьян тотчас ухудшилось.»[52]

Основная масса прибалтийских крестьян превратилась в батраков на помещичьих мызах, многие выселились в крупные города, Ригу, Петербург или эмигрировали. Некоторые смогли разбогатеть и прикупить земли у дворянства — счастливцы-хуторяне создавали товарное животноводческое хозяйство, пользуясь возможностями относительно удобного вывоза продукции. Со времени этой реформы естественный прирост в Прибалтике стал сильно уступать общероссийскому. Из прибалтийских батраков и через сто лет получатся отличные кадры для Чека и революционных расстрельных команд…

Либеральный проект адмирала Н. Мордвинова, важного члена Государственного Совета и крупного дельца Российско-американской компании, имел связь с прибалтийским «освобождением». Первое, что бросается в глаза при его рассмотрении — это неосознанная жестокость прожектера. (Потом такая вот этическая «невинность» будет отмечена у многих либеральных реформаторов.)

«Адмирал Мордвинов находил справедливым и возможным выкуп личной свободы, об освобождении с земельным наделом не было и речи, земля должна была вся остаться во владении помещиков; но крестьяне получали право выкупить личную свободу, для этого автор проекта составил таксу — сумма выкупа соответствует возрасту выкупающегося, т. е. его рабочей способности. Например, дети от 9 — 10 лет платят по 100 руб.; чем старше возраст, тем выше плата; работник 30–40 лет — 2 тыс. (на тогдашнем рынке это равняется нашим 6–7 тыс. руб.); работник 40–50 лет платит меньше и т. п. по мере рабочей силы. Понятно, какие крестьяне по этому проекту вышли бы на волю,  — это сельские кулаки, которые получили бы возможность накопить необходимый для выкупа капитал. Словом, трудно было придумать проект, менее практический и более несправедливый, чем тот, какой развивается в записке Мордвинова.»[53]

При том Ключевский называет Мордвинова талантливым человеком — ну, как может быть бесталанным большой либерал? Однако проект «талантливого» либерала оказался намного хуже, чем проект якобы бесталанного «солдафона» графа Аракчеева, который предлагал, чтобы правительство постепенно выкупало крестьян вместе с землею у помещиков по ценам данной местности. (Для этого правительство должно было создать капитал из отчислений с питейного дохода или с помощью выпуска государственных облигаций.)

Возможно проект Аракчеева был трудно осуществим в условиях расштанной финансовой системы России, но по сравнению с мордвиновским либеральным грабежом, он выглядит образцом гуманизма и справедливости.