Сердце полемарха (СИ) - Лин Айлин

- Легче? - ухватилась она за последнее знакомое ей слово, - боль отступит, если ходить?

- Да, - кивнула, нисколько не покривив душой, - ты можешь спросить меня что угодно, так проще, отвлечёшься. А пока на вот, выпей.

Я помогла девушке принять полусидячее положение, натаскав подушек с соседних сейчас пустующих топчанов и подала миску наполовину полную тёплым бульоном. Майя с жадностью проглотила всё до последней капли и прикрыла веки, чмокнув губами.

- Как будто стало полегче, - несмело улыбнулась она мне, - и что такое серово сечение?

- Это разрез на животе, чтобы вытащить ребёнка, - ответила я и откинула её сорочку, демонстрируя рану.

- Ой! - округлила она и без того большие глаза, - в голове не укладывается, что так можно делать. Ты и правда знатная лекарка!

В ответ я только хмыкнула и встала, чуть поморщившись от боли в пояснице: всё же бессонная ночь не прошла даром, да и магические способности вытягивали много энергии из организма.

- Давай руки, - протянула Майе раскрытые ладони, - нужно вставать и сходить в уборную.

Вот что интересно у древних греков была хоть и примитивная, но вполне работающая система канализации[8]. И запахи человеческих испражнений не витали в воздухе, что тоже не могло не радовать.

Доведя Майю до комнатки, завела её внутрь и помогла усесться на деревянную лавку с дыркой в центре. После чего оставила её одну и вышла за тонкую дверь в коридор.

Мысль, что уже сегодня вечером меня ждёт встреча с этнархом Менедемом зудела на краю сознания, но я не давала ей вырваться и поглотить меня, дабы не впасть в панику и не насочинять сейчас совершенно не нужных вещей.

Майя вышла из уборной спустя несколько минут, она шла медленно, чуть пошаркивая ногами, и морща хорошенькое личика в гримасе боли, у меня даже мелькнула мысль полностью снять неприятные ощущения, но вовремя одумалась: пусть терпит, миллионы женщин моего мира и не такое переносили, тем более что молодой роженице всё же легче, чем им, магия многое поправила в её организме.

Мы походили по коридору ещё минут десять, и я отвела утомившуюся девушку на её топчан, на котором уже перестелили простыни услужливые рабыни. Среди них я заметила ту самую девушку, недавно мной спасённую.

- Госпожа! - кинулась она мне в ноги и прислонилась лбом о цветастую циновку. - Моя благодарность безмерна, моя жизнь отныне принадлежит вам! - продолжала она говорить, но голос стал тише и глуше из-за неудобного положения.

Я же, отпустив Майю, присела на корточки перед девчушкой и подняла её за плечи.

- Твоя жизнь принадлежит только тебе, береги её пуще прежнего и не попадайся на глаза разгневанным хозяевам, - покачала головой и потянула девочку вверх, - вставай.

Тем временем роженица уже успела прилечь и вытянутся на своём ложе.

- Поспи, Майя, - сказала я ей, - мне нужно идти в ткацкую, иначе, боюсь, наказания мне будет не избежать.

- Тебя не накажут, - сонно пробормотала девушка, прикрывая веки, - ты особенная, под дланью Великого Асклепия. Причинить тебе вред - накликать на себя беду, - едва слышно пробормотала она и тихо засопела, провалившись в глубокий целебный сон.

После её слов я растерянно огляделась и в глазах смотрящих на меня молоденьких служанок-рабынь видела неприкрытое восхищение и что-то ещё, мне непонятное, но весьма похожее на преклонение. Только этого мне не хватало!

Время до ужина прошло в монотонной работе: я пряла шерсть с помощью веретена и думала о новой жизни и возможностях передо мной открывающихся. И посему выходило, что не такой уж у меня и большой выбор.

Древняя Греция — это мужское общество. Женщины здесь полная собственность мужчин. Сначала отца, затем супруга, если отца нет, то брата и так далее. Лично ей ничего не принадлежит, всё, что у неё есть своего — это мысли, которые, впрочем, были самыми обычными: поесть, родить здоровое дитя, ублажить хозяина и так далее. Если я права, то в Спарте всё было несколько иначе и женщина даже имела голос на выборах и могла владеть земельным участком. Но я не в Спарте, увы.

Вся жизнь женщины проходит в замкнутом пространстве гинекеи[9]. Подышать воздухом женское население поместья могло лишь в замкнутом пространстве внутреннего двора. Правда мальчики до семи лет совершенно свободно заходят в гинекей (да и живут вместе с женщинами) — здесь до этого возраста они ещё не считаются полноценными мужчинами.

В генекей мог зайти ещё гиатрос Иринеос имея высочайшее дозволение самого этнарха, но более никто из мужчин ступить в эту половину дома не мог, даже сам этнарх Менедем очень редко пересекал невидимую границу двух маленьких "миров".

- Аглая! - меня окликнула вошедшая в комнату Елена, - за тобой пришли.

Я медленно поднялась, собираясь с духом и шагнула к двери.

В коридоре меня ждали две дюжие охранницы и повели меня в другую часть дома, прямиком в лапы противного этнарха.

Комната, в которую меня привели, отличалась от помещения, где жили наложницы: оно было в два раза больше, полы устилали не циновки, а ворсистый светлый ковёр, с потолочных балок свисали белоснежные летящие шелковые ткани, создавая определённую атмосферу этому месту. Множество низких кушеток было завалено цветастыми маленькими подушками, в центре залы стоял низкий столик с чашей, полной фруктов, высоким кувшином, окружённым парой вытянутых чаш.

- Вот ты какая иноземка с именем эллинов, - раздался чуть задыхающийся голос из глубины комнаты, - иди ко мне поближе, хочу видеть твоё юное прекрасное лицо!

Я, едва заметно вздрогнув шагнула из проёма вглубь и, стараясь отогнать дрожь и подползающий к горлу страх быстро вышла в центр комнаты и только потом подняла голову, встречаясь с прищуренными глазами хозяина этих земель, сидевшего в глубине широкого, плотно задрапированного топчана.

- Почему твоё имя Аглая? - спросил он, продолжая полулежать на высоких, взбитых подушках, при малейшем движении пышные телеса плавно покачивались, подбородок едва заметно колыхался, а толстые пальцы перебирали зелёные виноградины, лежавшие на плоской тарелке.

- Не знаю, точнее не помню, - пожала я плечами, смело встречая водянисто-зелёные глаза Менедема, - во время нападения пиратов на корабль, в котором я плыла, меня ударили головой о пол палубы, с тех пор многое словно в тумане.

- Но как врачевать ты не забыла, - перебил он меня, и я поняла: он не щурился, у него просто настолько заплыли жиром щёки, что открыть полностью глаза не представлялось возможным.

- А вот эти знания остались при мне, - продолжая смотреть точно в центр его лба, отчеканила я.

- Хмм... - пробормотал он и несколько раз поманил меня к себе жирным, словно сарделька пальцем.

Я подошла и замерла неподалёку от царственного топчана.

- И правда твоя красота весьма необычная, - задумчиво пробормотал он, - ежели ты ходишь под дланью Великого Асклепия, то и дети от нашего соития имеют возможность родится с доро, - он помолчал и, откинув полу то ли туники, то ли халата, продемонстрировал мне свои чресла.

Моё лицо окаменело, а мысли лихорадочно метались: как выпутаться из неприятно складывающейся ситуации?

Но мне не дали времени что-то придумать: Менедем, лихо осушив что-то из стоявшего подле него маленького стаканчика, довольно резво для своих габаритов поднялся, впрочем, и его мужское достоинство стало стремительно увеличиваться.

Мне стало по-настоящему страшно, когда эта туша притянула моё легкое тельце в свои противные, удушливые объятия, сдавливая меня объёмными телесами со всех сторон.

Я вырывалась, пыталась лягаться, но воздух быстро выходил из груди и сознание чуть помутилось, силы таяли и отчаяние охватило всё моё существо…

- Что же ты, Аглая, такая строптивая? - пыхтел он в прямо в ухо и влажно облизнул мою мочку. Меня затошнило и наверняка вывернуло бы, но вдруг его дыхание стало прерывистым, он страшно засипел, выпуская меня из своего стального захвата и медленно начал заваливаться набок.