Житие, проповеди - Серафим Звездинский

Начался новый путь изгнания в Казахстан.

Скоро почувствовали казахстанскую жару. Стало припекать солнышко. Пыль, кругом — пустыня, лишь соль на поверхности земли и дикие птицы над землею. На третий день наконец показались алма-атинские горы. Сердце тоскливо замирало. Заехали куда-то: "за горами, за долами, за неведомыми морями". Алма-Ата — станция маленькая. Надо было ехать, а куда — не знали. Наняли извозчика к церкви: там нам советовали еще в Москве спросить Лушу, рабу Божию, принимавшую у себя Христовых изгнанников. Так и сделали, извозчик повез нас к церкви. Уже темно. Возле церкви увидели монашек. Они указали улицу, в конце которой живет Луша.

115

Совсем было темно, лошадь шла ощупью. Где-то играли на гармонике. Мы спросили, как найти Лушу. Добрые и веселые голоса ответили: "Рядом, через дом". "Не бойся тех, кто поет и играет, — сказал мне владыка, — они всегда'добро настроены". Добрались до Луши. Белая мазаная хата в два окна, терраска. Подошли. Выходит Луша, девушка лет 30-ти. "Луша, мы к вам из Москвы. Не приютите ли нас на первое время? Мы здесь никого не знаем, а о вас нам сказала Ксения (дмитровская девушка, бывшая там с м. Параскевой), что вы принимете духовных лиц". Луша сразу поняла, что перед ней — святитель. Она поклонилась ему и приветливо пригласила, назвав сразу владыкой. "Владыка, — сказала она, — вот вам мой чуланчик. В доме у нас милиционер с семьей. В кухне папаша, там жарко и грязно. А вот на терраске чуланчик, здесь кроватка, вы можете пожить и отдохнуть, а Нюра пусть тут на терраске, я ей постелю".

Добрая Луша, Господь тебя наградит в день праведного воздаяния за то, какое ты доставила благодеяние! Луша поставила владыке самоварчик. Он попил горячего и лег отдыхать в чуланчике. Утром видели милиционера и его семью. Его, верно, и поселили, потому что у Луши в доме пристанище изгнанников Христовых.

Также вышел и папаша Луши, старичок благообразный и почтительный.

116

Первая забота — явиться в НКВД. Там велели придти снова через 5 дней. О дальнейшем — ничего. Что делать? Устраиваться, но где? Стали искать квартиру, но владыка заболел. Горный разреженный воздух отразился на сердце, случались опять сердечные приступы каждую ночь. Побегу за врачом часов в 5, он придет часов в 6. Даст успокоительных капель и справку, а через два дня опять владыка умирает — опять бегу к врачу.

Наконец, приехала Клавдия. Нашли через два дома сарай. Господь помог, хозяйка согласилась, а тянула долго. Перешли в отделанный сарай. Не верилось, что есть крыша над головой. Тепло, чисто и уютно. Комната большая.

В Алма-Ате оказались наши близкие: скитская мать Серафима (Ганя) навещала нас, утешала, то помидорчик принесет, то кусочек хлебца. М. Параскева зайдет, потолкует, то Соня Булгакова дивеевская прибежит

— тоже свой паечек хлебца завернет и владыке принесет, то другой наш знакомый

— Александр прибежит, утешит своей преданностью.

Приходил и алма-атинский владыка, епископ Герман, посетить помощника митр. Петра. Побеседовали и чайку попили в лушином чуланчике. Оба были радушны. Владыка угощал его вареньем из виктории и рисовой кашей, привезенной, из Москвы. Вл. Герман приглашал к себе, наш владыка не обещал, а

117

нам сказал: "К себе принял, а сам не пойду". Разделение с сергианством: он не имел с ним молитвенного общения, не искал и общения светского.

Лушин папаша собирал милостыню. Воротясь домой, вынимал из сумы лучшие куски и прянички из особого мешочка. Делился с владыкой. Владыка брал и говорил: "Спасибо, дедушка". "Богу Святому спасибо, а не мне", — отвечал старец. Когда же владыка давал ему московский гостинчик — дедушка говорил? "Ах, Боже мой! Сами старички, самим нужно", — но все же брал, интересовался рисовой кашей, никогда раньше ее не пробовал.

Рассказывала Луша о своем папаше. Попал под влияние баптистов. Пошел уже к ним перекрещиваться, а мамаша плакала, уговаривала не покидать православную веру, но ничто не могло помочь. Тогда на его просьбу дать ему лучшую одежду для крещения, дала пиджак новый, но во всю спину начертала крест чернильным карандашом. Придя к баптистам, старичок не знал, что — на спине крест. Баптисты же решили, что старик насмехается над ними.

Через неделю у нас новые неприятности: явился сын хозяев, военный. Стал гнать нас и поносить. Хотя мы сами отремонтировали сарайчик и земли наносили на чердак для утепления, обмазали и побелили, и печь сложили. И опять искать угол. Но однажды, только

118

отошла литургия — прискакал верховой с бумажкой, явиться немедленно в НКВД. Там и получил владыка новое назначение — в город Гурьев. Это ужасно далеко и трудно.

Опять дорога. Холодно, снежно, сыро и грязно… В дороге грипп. В Сызрани, куда приехали совсем больные, разбитые, сильный холод. Пересадка на Пензу, а поезд утром. В вокзал не войти — битком набито. Закоченели. Стали думать, что делать. Поедем, поищем номер, может, пустят в тепло. В номерах нас пустили, на ночь, дали комнату, но владыка не ложился: помолившись, причастился и меня причастил во укрепление душевных и телесных сил.

В Саратове опять на вокзале толпы, но здесь все же сели в стороне у стены. Ходили с владыкой смотреть Саратов. Ночью пересели на пароход. На пароходе мы первый раз за неделю поели горячего. Опять пересели на поезд и — на Уральск. Здесь сел с нами военный комиссар г. Гурьева. Узнав, что мы в Гурьев, был к нам внимателен, рассказал, как ехать. "Надо 500 верст автомашиной, — сказал он, — дорога трудная". Утром — в Уральске. Владыка просил в НКВД: "Оставьте меня в Уральске. Зачем в Гурьев? Очень трудное сообщение". Но это было не в их власти.

Пошли искать гостиницу. Нас радушно приняла заведующая, но сказала, что не ручается, можно ли остановиться дольше суток: все номера забронированы. Было 7-ое

119

ноября, под 8-е — праздник Св. Архистратига Михаила. Накануне владыка отслужил тихонько всенощную. Три дня ждали автомашину; наконец и машина пришла. На мой билет потратили последние наши деньги. Клавдия отправилась в Москву собирать копейки, а мы с владыкой и еще 9 чиновников грузовиком — на Гурьев. Меня всю дорогу рвало от качки, не могла есть и пить. Голова кружилась. Ночью остановились в деревне. Была суббота. Про себя служили всенощную. Вошли в избу. Сели у стола. Кругом начальники и владыка с ликом ангельским. Помню, хозяйка позвала его в свою комнату, упала ему в ноги, готова была облобызать их: "Батюшка, ты один, как ангел, как Агнец незлобивый сидел среди зверей, — говорила она. — Посмотрю на тебя, а у тебя лик ангельский и жалко мне, жалко тебя. Помолись обо мне, благослови дом мой".

Двинулись дальше. Утром остановились в последний раз. Здесь хозяйка ради воскресенья напекла пирогов, нас угощала и спросила: "Батюшка, это дочка твоя?" Я хотела ответить, что нет, но владыка сказал: "Да, да, дочка моя". "То-то, вижу, одна печаточка", — добавила хозяйка. К вечеру добрались до Гурьева. Нас высадили на площади. Я даже корзиночку не могла поднять: рвота измучила. Попросили оставить корзиночку в гараже. Сами отправились искать церковь, нет ли добрых христолюбивых душ, как

120

Луша. Почти дошли до церкви, но встретилась женщина и сказала: "Не ходите. Церковь обновленческая. Идите на кладбище, там старые церковники". И мы пошли на кладбище. Там красная кирпичная церковь. Шла служба. Окружили нас старушки. Мы стали просить пристанища. Одна взялась сводить меня к знакомой. Хозяйка, Александра Степан., приняла нас на одну ночь, накормила печеной рыбой, напоила чаем, а утром проводила к своей знакомой старушке Стефаниде Порфирьевне, вдове, жившей в маленьком домике. Старушка пустила на ненадолго с условием, что купим ей дрова, что мы и сделали. Недели через две, о. диакон кладбищенского храма предложил нам квартиру у своих родственников на краю города. Комната отдельная, через сени; правда, печь разваливалась, но жить можно, и мы перешли. 7—го декабря приехала Клавдия, привезла подмогу, стало полегче, но цены невероятные. Хлеб — 300 р. пуд, картошки ни за какие деньги купить нельзя, рыба и та подорожала. В Рождественский сочельник получили багаж, достали облачение и в первый раз владыка совершил литургию. Из Гурьева владыка писал своим чадам:

Всем, всем моим о Христе Иисусе Господе нашем возлюбленным чадам, их же имена в сердце моем ношу, мир, благодать и Божие благословение.

121

Свершаю длинный и долгий путь с пересадками, утомительными стоянками. Но весь этот путь от Меленков до Москвы, от Москвы до Алма-Аты, от Алма-Аты до Уральска, предстоящий от Уральска до Гурьева на Каспийском море, есть путь дивный и незабвенный. Кратко сказать, что это есть путь чудес от чтения 150 "Богородице, Дево, радуйся"! Порою думается, что Господь нарочито и послал меня этим путем, чтобы воочию показать мне. сколь сильна пред Ним молитва Пречистой Его Матери и сколь действенно приносимое ей с верою архангельское приветствие "Богородице. Дево. радуйся!" Верую и исповедую, яко аз познах, как никогда еще, на совершаемом мною сейчас пути все тепло, всю защиту. весь покров чудного приветствия сего "Богородице, Дево, радуйся!" Это воззвание в самых непроходимых местах пролагало мне углаженную дорогу с верными моими спутниками, в безвыходных обстоятельствах давало выход, располагало нерасположенных ко мне. злые сердца неоднократно умягчало, а несмяг-чавшиеся и обжигало, и посрамляло. Яко изче-зати им. яко дым.