Православие для многих. Отрывки из дневника и другие записи - Александр Ельчанинов

К вопросу о том, отпускаются ли грехи тому, кто без достаточного раскаяния и веры приступает к Таинству, – епископ Иннокентий Херсонский говорит: «без этого (без веры, покаяния), сколько бы священник ни говорил «прощается, разрешается» – ты от Бога не получишь разрешения».

Пост усиливает дух в человеке. В посте человек выходит навстречу Ангелам и бесам.

Корнилий сотник постился до девятого часа, и тогда явился ему Ангел. То же и Петр (Деян. 10). Связь между постом и мистическими способностями.

Условия, которыми окружил нас Господь, – это – первая ступень в Царствие Небесное, это единственный для нас путь спасения. Эти условия переменятся тотчас же, как мы их используем, обративши горечь обид, оскорблений, болезней, трудов в золото терпения, безгневия, кротости.

И достоинства наши нередко оказываются недостатками. Например, равнодушие к деньгам, к своему положению иногда вытекает не столько из доверия Промыслу Божию, как из лени и легкомыслия. Обломов тоже был равнодушен к своей карьере, и Стива Облонский мог показаться бессребреником.

С делами внутренними всегда плохо; не дай Бог, если мы увидим в один прекрасный день, что все у нас в душевном хозяйстве прекрасно. Так и будет плохо, пока Господь по бесконечному своему милосердию не примет нас всех к Себе – и сильных, и слабых, и больных грехами, и праведных – хотя бы за нашу любовь к Нему.

«Глаза у них исполнены любострастия и непрестанного греха» (2 Пет. 2, 14); «непрестанный грех» – ему противопоставляется «непрестанная молитва».

«Нечувствие», каменность, мертвость души – от запущенных и неисповеданных вовремя грехов. Как облегчается душа, когда немедленно, пока больно, исповедуешь совершённый грех, Отложенная исповедь дает бесчувствие.

«Неврастения», «нервность» и т. п., мне кажется, просто виды греха, и именно греха гордости. Самый главный неврастеник – дьявол. Можно ли представить себе неврастеником человека смиренного, доброго, терпеливого. И обратно – почему неврастения выражается непременно в злобе, раздражительности, осуждении всех, кроме себя, нетерпимости, ненависти к людям, крайней чувствительности ко всему личному?

Поистине ужасна та легкость, с которой мы сдаем свои позиции, часто с трудом завоеванные. Ведь стоит нам заметить малейшее проявление недоброжелательства к себе, укора или насмешки – все наше расположение к человеку исчезает бесследно. Мы хороши, пока с нами хороши. Но ведь это не имеет ни малейшего отношения к тому, чем должно быть настоящее братское отношение к людям.

Примерный год «нормального» православного: «удачная» исповедь – некоторый подъем на 1–2 дня. Уже на другой день – срыв: спохватываешься. Через час (день) – новое грехопадение. Спохватываешься, но не так энергично. Потом – одно за другим, машешь рукой и погружаешься в беспросветную «безболезненность» на весь год до следующего Великого поста. Тогда снова подтягиваешься, вспоминаешь о предстоящем говений и т. д. Таким образом, Богу, духовной жизни по-настоящему отдается семь-десять дней из всего года.

О том, чтобы молиться нам «чужими» молитвами (гордое противопоставление «своей» молитве): пример нам Христос. Его молитвенные вопли на кресте – «цитаты» из псалмов – Боже мой, Боже мой, для чего Ты меня оставил? (Пс. 21, 2); В руки Твои предаю дух мой (Пс. 30, 6).

В нем открывается правда Божия от веры в веру (Рим. 1, 17) – очевидное утверждение о ступенях веры.

Pia fraus{ Благочестивая ложь, т. е. обман из добрых побуждений (лат.).} у православных. Рассказ о келейнике, ложью примирившем поссорившихся старцев. Совет отца Иоанна Кронштадтского не только не передавать дурных отзывов, но передать лучше несуществующие хорошие. Вообще нечувствительность Православия к некоторым видам лжи. По-моему, это происходит от некоторого пренебрежения к житейской действительности. Наши дрязги, ссоры, злоба – это «не сущее», хотя оно как-то существует, в то время как выдуманное доброе более реально, хотя оно и выдумано.

Не может не быть удачно дело, начатое с молитвой, – потому, что оно начато с любовью, надеждой, верой.

Довод для материалистов и атеистов – религия полезна для души и даже для тела. Духовный мир – лучшее средство от всякой болезни, и дается он только религией.

Нам непонятны многие божественные истины, но ведь непостижимость, необъятность их – их свойство. Чтобы мы со своим ограниченным человеческим сознанием их могли целиком охватить, мы должны сами стать наравне, стать божественными.

В нашей теперешней жизни все так неверно, шатко, тяжело, почти непереносимо, что смерть совсем не кажется чем-то страшным. Я часто думаю о смерти как о спокойном светлом пристанище, где нет болезней, печалей, а главное – нет разлуки. Когда я на утренней и вечерней молитве поминаю многих дорогих людей, то в минуты грусти мне почти радостно думать, что я буду с ними, и жизнь их кажется вернее нашего призрачного существования.

Всегда лучше преодолевать сомнения и несчастия, не обходя их и не отстраняя, а проходя сквозь них.

Если разделить несчастие на хронологические моменты, то иногда несчастие не окажется ни в одном из них.

Природа или, вернее, Бог-Промыслитель каждому возрасту диктует свой религиозный режим. С наступлением старости уменьшаются возможности телесные и улучшаются условия нерассеянной внутренней жизни: уменьшается подвижность – больше времени для молитвы; притупляются органы внешних чувств – меньше рассеяния и больше внимания к своему внутреннему миру; меньше способность переваривать тяжелые, утучняющие вещи – естественное расположение к посту; вынужденное целомудрие. Блажен тот, кто поймет эти знаки и сам пойдет навстречу промыслу Божию о нас и постепенно заменит в своей жизненной постройке материалы тленные – несгораемыми и неразрушимыми материалами.

Часто самые страшные самобичевания, взрывы покаяния моментально исчезают от тени только признания духовником греховности кающегося. И в этом проверка источника покаяния – истинное ли оно или это только истерическое удовольствие самообнаружения, хотя бы и с возведением на себя всех возможных грехов.

Водворяясь в теле, мы устранены от Господа, – ибо мы ходим верою, а не видением, per lidem «et non per speciem…» (2 Кор. 5, 7). Насколько «устранены» – неужели полностью? Сидим в сени смертной, в преисподней? Это моя обычная скорбь и ощущение. Выход – таинства, молитва.

Постоянная моя мысль – о недоступности для нас Бога, о Его бесконечной отдаленности от нас, о том, что, даже когда мы приступаем к Божественной Евхаристии, когда мы принимаем Божественное Тело и Кровь – Господь остается в других мирах, безнадежно от нас отдаленных. Только Божия Матерь «одна из нас», «рода нашего», с такой легкостью поднялась превыше Серафимов; а это было до воплощения Христа; значит, есть возможность близости. Лишь дети, наиболее «детские», вероятно, близки к Богу; но остальные? Почему нужны такие сверхчеловеческие усилия (подвижники), чтобы из миллионов один увидел Ангелов, беседовал с Богом, молился бы, получая ответ? Откуда эта чугунная толща грехов, непроницаемая для Бога, для Святой Евхаристии, для жертвы Христа, для Любви Его.

Обращение на себя, автоэротизм – начало всякого греха.

Смех (не улыбка) духовно обессиливает человека.

Разве есть во мне, при всей моей худости хоть что-либо, что сознательно воспротивилось бы Христу, когда Он придет во всей своей славе? Разве не бросится к Нему неудержимо всякая человеческая душа как к чему-то долгожданному, бесконечно желанному.

«Помянник» нянек – из десятков имен (уж непременно вся своя деревня); у «интеллигентных» – 5–6 имен.

Наша терпимость к инославным и вообще терпимость к различию богословских мнений должна питаться, прежде всего, Евангелием и Церковью – ведь христианство Иоанна совсем не то, что христианство Петра, и христианство Франциска Ассизского не то, что христианство апостола Павла. Также и с отдельными странами и народами. Полная истина есть нечто абсолютное и потому несовместимое с миром; мир и человек по существу своему ограничены и потому ограниченно принимают истину христианства, а так как у каждого народа и человека своя ограниченность, то и христианство в их восприятии выходит особым, оставаясь по существу тем же. И дары Духа также различны как в отдельных людях, так и в народах.