Декабристки. Тысячи верст до любви - Татьяна Алексеева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Пойдем ко мне в комнаты, Серж, – тихо сказала она. – Если вас сегодня арестуют, мы больше никогда не увидимся.
Возразить на это Трубецкому было нечего. Он тоже прижал супругу к своей груди, и так, в обнимку, они медленно двинулись к выходу из его кабинета…
– Даже если за мной сегодня не придут, я сам сдамся, – сказал он спустя час, когда они с Екатериной уже снова сидели друг напротив друга, не зная, о чем им теперь начать разговор.
Трубецкая немного помедлила с ответом, но потом с задумчивым видом кивнула:
– Разумеется. Я ни минуты не сомневаюсь, что ты это сделаешь. И в этом я тебе уже не смогу помешать.
Больше они в то утро не сказали друг другу ни слова – впервые за все время их знакомства обоим супругам и так все было ясно без слов. Разговоры им больше не требовались.
Глава VI
Санкт-Петербург, Сенатская площадь, 1825 г.
Адъютант генерал-губернатора Санкт-Петербурга Милорадовича Федор Глинка смотрел на своего начальника с испугом и сомнением. Двое конюших, наскоро седлавших губернаторскую лошадь, и вовсе едва сдерживались, чтобы не выдать свой страх. Михаил Андреевич ждал, что кто-нибудь из них попытается отговорить его от задуманного или даже помешать ему выехать из конюшни, но все трое так и не решились ему перечить. «И правильно, – с удовлетворением отметил он про себя, когда стало ясно, что никто не станет с ним спорить. – Слушать я бы их все равно не стал, а волнуются они совершенно зря! Ничего со мной там не случится, решительно ничего! Французы за всю войну мне ни царапины не нанесли, а тут – свои, русские!..»
Он вскочил в седло так легко, словно ему было не пятьдесят четыре года, а лет двадцать. Натянул поводья, и послушная лошадь, повинуясь каждому движению всадника, быстрым шагом вышла из конюшни, а затем сразу перешла на все ускоряющуюся рысь. Медлить было нельзя, он и так потерял время, пока одевался в парадный мундир и вообще приводил себя в надлежащий вид! Хотя и обойтись без этого он тоже не мог – для того чтобы его послушали и поняли, он должен выглядеть безупречно!
Вот и Сенатская, вот и возвышающийся над толпой бронзовый император Петр I на вставшем на дыбы и раздавившем змею коне. А толпа вокруг него и правда огромна, не соврали его люди, не преувеличили – их там сотни, нет, тысячи человек!.. Зато шпионы, которые доносили о деятельности тайных обществ, похоже, здорово преуменьшили их серьезность… Невесело тебе, царь Петр Алексеевич, смотреть на такое, не ожидал ты, когда строил наш город, что именно в нем найдутся люди, которые выступят против твоих потомков!
Милорадович пустил лошадь галопом, и ее копыта еще громче застучали по неровной брусчатке. Памятник Петру I на огромном каменном пьедестале и окружившее его человеческое море приближались, и теперь генерал-губернатор уже мог разглядеть военные мундиры на большинстве собравшихся. Да, его помощники не обманули его и не ошиблись с перепугу – это были военные, не пожелавшие присягать Николаю Павловичу. Чуть в стороне толпились и люди в светском платье, но их, как показалось Милорадовичу, было не очень много, и они явно оказались на площади случайно – обычные зеваки, которые шли мимо, услышали шум и из любопытства решили посмотреть, что происходит. «Эти неопасны, они разойдутся, если отступят офицеры и солдаты, – успел подумать Михаил Андреевич. – Именно их я должен переубедить. Должен во что бы то ни стало – нельзя допустить кровопролития, нельзя, чтобы русские люди убивали друг друга!»
Больше ничего подумать Милорадович не успел. Расстояние между ним и восставшими сократилось настолько, что его уже могли услышать, и все размышления вместе с чувствами мгновенно улетучились у него из головы. Так всегда случалось с ним перед боем – стоило начаться атаке, и он уже не думал, а только действовал. Так было очень много раз – когда-то он считал сражения, в которых участвовал, но после пятидесятого сбился со счета и перестал это делать. И каждый раз он действовал правильно, каждый раз ему удавалось обойтись в бою наименьшими потерями. Да и сам он выходил невредимым из каждого боя, за всю свою многолетнюю военную службу не получив ни одного ранения. Как-то он случайно услышал разговор двух солдат, которые называли его «заговоренным», и хотя тогда лишь посмеялся над такой слепой верой в удачу, порой ему казалось, что в их словах была доля истины. Бог как будто бы действительно хранил полководца в битвах, отводя от него пули и ядра – словно давая понять Милорадовичу, что он еще нужен своей стране и своим солдатам.
Теперь он точно знал, для чего был нужен, для чего судьба хранила его на поле боя. Не для войны, не для победы над врагами России. Для мира. Для того, чтобы не допустить гораздо более страшной вещи, чем война с другим государством. В этом и ни в чем другом было его главное предназначение, для этого он был рожден, а все остальное, вся его военная карьера и выигранные сражения, было лишь подготовкой к этому главному. «И я это выполню!» – было последней мыслью Михаила Андреевича перед тем, как он подъехал почти вплотную к выстроившимся перед памятником Петру людям.
– Здравия желаю! – крикнул он во все горло, и его сильный голос легко перекрыл царивший на площади шум. Это было не так уж трудно – когда-то Милорадович перекрикивал грохот пушек и стрельбу, и его команды прекрасно слышали все, кто воевал рядом с ним. Услышали его и теперь. На площади неожиданно стало тихо, и, быстро окинув толпу глазами, Михаил Андреевич увидел, что взгляды всех собравшихся теперь прикованы к нему. Среди множества обращенных к нему лиц было и несколько знакомых Милорадовичу. Нет, не несколько, гораздо больше! В более дальних рядах тоже стояли люди, которых он знал или хотя бы видел когда-то мельком. Знал по последней войне, видел под Бородином и в других местах сражений.
Михаил выхватил шпагу из ножен и резко взмахнул ею, салютуя военным. Некоторые из собравшихся вскинули руки к киверам, отдавая ему честь в ответ на его приветствие. Однако сделали это далеко не все. Большинство остались стоять, не шелохнувшись, и, глядя на них, те, кто поприветствовал генерал-губернатора, тоже поспешно и как будто бы виновато опустили руки. Милорадовичу показалось, что некоторые из стоявших в первых рядах офицеров посмотрели на них осуждающе.
– Ах, вы так… – тихо буркнул себе под нос Михаил Андреевич и снова возвысил голос: – Здесь есть те, кто воевал со мной? Кто из вас был со мной под Кульмом, Люценом, Бауценом? Кто защищал вместе со мной Родину?!
Они молчали. Сотни пар глаз по-прежнему смотрели на Милорадовича, и он, переводя взгляд с одного офицера на другого, видел на их лицах растерянность и замешательство. Они уже поняли, что делают «что-то не то», уже начали прислушиваться к его словам, и теперь необходимо было только удержать их внимание, не дать им снова окунуться в те недостойные русских дворян вольнодумные идеи, которые привели их на эту площадь.