Я ухожу. Прощай навеки. Твоя душа - Алексей Притуляк

О, Господи, этот голос я узнала бы из миллиона!..

- Ма-ма…

Механический и безжизненный, но это — голос моего сыночка!

- Милош!

- Ма-ма…

- Милош, сынок!

- Ма-ма…

- Мама пришла, Милош. Мама пришла. Она здесь.

- Ма-ма…

- Тише, сыночка, тише, мой хороший… Мама с тобой…

- Ма-ма…

Я закрываю ладонями уши, но его голос проникает сквозь руки, сквозь череп, сквозь кожу, он произывает меня насквозь.

- О, Господи! Да что ж ты заладил-то!.. Я здесь, сынок.

- Ма-ма…

Он замерз, бедненький. Конечно же, он замерз!

Я подхватываю его на руки, начинаю укачивать, напевать, прижимаю его к груди. Он весь мокрый от дождя, холодный…

Целую его заледеневшие ручки.

- Ма-ма…

- Да, сына, да, мама здесь. Мама больше никогда не оставит тебя. Прости свою непутевую маму, сынок. Прости… Ведь ты понимаешь, что…

- Ма-ма…

- Ты же понимаешь… Маме тогда было всего четырнадцать… Ой, Милош! Да у тебя же сегодня день рождения! У тебя был бы сегодня четырнадцатый день рождения! Сыночка! Поздравляю тебя, мой хороший!

- Ма-ма…

- Тебе исполнилось… бы… четырнадцать. Если бы мамка не убила тебя…

- Ма-ма…

- Ты помнишь, сынок, помнишь?.. Мама положила тебе в ямку свою любимую куклу… Ленута ее звали, кажется… Или Любичка?.. Не помню…

- Ма-ма…

- Да что ж тебя, заело, что ли, проклятый?! Ой, прости, сыночка, прости!.. Только не зови больше маму, ладно, хорошо? А то мама с ума сойдет. Мама сойдет с ума, сыночка. Ты же не хочешь, чтобы…

- Ма-ма…

- Есть тонус!.. Началось…

- Марку, давление падает!.. И сердце у нее как… как деревянное… Что за черт!.. Мы не потеряем ее?

- Не каркай, балбес!.. Есть, есть! Пошла волна…

- Марку…

- Давай, милая, давай!

Она пришла.

У нее такие теплые руки. Не то, что этот холодный и мокрый асфальт.

Я слышу как стучит в груди ее сердце… Тук-тук… тук-тук… тук-тук… Смешно… Как-будто сторож ходит с деревянной колотушкой по темным аллеям…

Где ты была четырнадцать лет, мамочка?

Где?

Черный диск патефонной пластинки вращается как пространство у входа в черную дыру.

Иголка раз за разом, скрипнув, скатывается на одну и ту же дорожку. Труба исторгает резкие сиплые звуки времени, искажающие слащавый мужской тенор: «Что ж ты не бьешься, мое деревянное сердце…» Скрип… «Что же ты не бьешься, мое деревянное сердце…» Скрип… «Что ж ты…».

Все чаще и чаще. Все быстрее и быстрее вращается диск…

Да нет, это не диск…

Это вихрящийся вход в черную бездну.

В ад.

Я схожу с ума?..

Я умираю?..

«Господи, прими же ду..!»

Мрак…

- Марку!.. Сердца нет!.. Я же говорил… говорил!.. Она уходит!

- Да черт с ней… Сейчас, сейчас, вот он… Достаю…

- Она уходит, Марку!

- Иди сюда, голубчик!.. Ух ты!.. Нику, посмотри, какой здоровяк!.. Пацан…

- Она уходит, Марку!.. Мы потеряли ее…

Мне холодно…

Мне страшно…

Меня зовут Милош…

Я хочу к маме!..

Отпусти меня, я боюсь. У тебя только половина лица… Одни глаза…

Мама!.. Мне холодно!..

Аллея уходит в дрожащий туман.

Нет, это не тот туман — густой, молочно-белый, тяжелый; это не дымка — легкая, полупрозрачная, тонкая. Это — дрожащая субстанция, совершенно особенная, холодная, липкая и обволакивающая. Со странным запахом прошлогодней осени. Прошлых надежд. Недавних радостей. Сегодняшней смерти…

Я лежу на мокром холодном асфальте. Возле черной трещины, пролегающей через дорожку, по которой давно уже никто не ходил. Я вижу эту трещину очень отчетливо, потому что она — вот она, совсем рядом с моим лицом. Она — как черта, отделяющая мое «сейчас» от «вчера». Граница, пролегшая между верой и безысходностью. Бездна, разделяющая жизнь и смерть.

Нет, нет, не надо о смерти!

Ведь… Ведь я еще не умерла?..

А из трещины пробивается какой-то чахлый, но веселый сиреневый цветок. Или он не знает, что уже наступила осень?

Мне холодно…

«Что ж ты не бьешься, мое деревянное сердце?..»

Еще одно утро рядом с тобой

Действующие лица:

О н

О н а

С ы щ и к

Для пьесы необходимы также зрители. Зрители принимают непосредственное и активное участие в сюжете пьесы.

Декорации:

В начале действия сцена представляет собой комнату. Это самая обычная спальная комната с кроватью, зеркалом, туалетным столиком, перед которым стоит пуф, с парой тумбочек по сторонам кровати. На стене висит двуствольное охотничье ружье. Свет приглушен. На кровати сидят он и она. Они только что проснулись и еще полуодеты.

О н а (жизнерадостно): Неужели опять утро?!

О н (скорбно): Еще одно утро рядом с тобой!

О н а (ласково проводит ладонью по его щеке): Милый! Ты рад?

О н: О да!

Из-за кулис появляется лицо сыщика. Он оглядывает комнату, потом ненадолго задерживает взгляд на ружье, висящем на стене. Многозначительно кашлянув, прячется. Через мгновение его голова снова появляется между кулис.

С ы щ и к (зловеще): Если в первом акте на стене висит ружье, то в последнем оно обязательно выстрелит.

Голова сыщика снова прячется за кулисами.

О н а: Хочешь яичницу, любимый?

О н (криво поморщась): Да, черт ее побери.

О н а: Тогда, может быть, поджаришь на двоих?

О н: Конечно.

Он встает с кровати. Насвистывая траурный марш, натягивает на себя черно-красный халат. Красный цвет в халате близок цвету крови и как бы дает зрителям намек на дальнейшее развитие сюжета.

О н а: Не свисти, дорогой, денег не будет.

О н: Конечно.

О н а: Я так люблю тебя! А ты меня?

О н: Конечно.

О н а: Ты больше не сердишься на меня за вчерашнее?

О н: Конечно.

О н а: Милый, милый! Поцелуй меня?

О н: На прощанье? Конечно.

Он наклоняется к ней и запечетлевает на ее губах долгий поцелуй. В конце поцелуя, когда он отрывается от ее губ, видно, что она с трудом переводит дыхание и готова потерять сознание от удушья.

О н а (переводя дыхание): В холодильнике ты найдешь два яйца, дорогой.

О н: Конечно.

Затянув пояс халата, он направляется к стене, на которой висит ружье. Сняв ружье, проверяет, заряжено ли оно. Потом тщательно прицеливается в нее.

Она лежит на кровати спиной к нему, ничего не замечая, охорашивается, поправляя прическу.

О н (прицелясь и взведя курок): Ты ничего не хочешь больше мне сказать?

О н а: Хотела. Но не помню, что именно, хоть убей (смеется).

О н: Ну ты хотя бы простишь меня за все?

О н а: За что именно, любимый?

О н: Ну хотя бы за то, что я тебя убил?

О н а: За это — да.

О н: А за что — нет?

Она хочет ответить, но он, не слушая, нажимает на спусковой крючок. Звучит выстрел. Картечь пробивает ее насквозь, видно, как разрывается халат на ее груди, выпуская снаряд из тела наружу.

О н: Картечь?.. Кто же это зарядил ружье? Ведь оно висело тут семь лет незаряженное. Дядя Альберт подарил мне его на свадьбу. Оно тогда точно было не заряжено. Я сразу повесил его на стену, и никто никогда им не пользовался. Странно…

Между кулис появляется голова сыщика.

С ы щ и к: Странно, странно…

О н (не видя и не слыша сыщика, рассуждая сам с собой): Ну что ж, знать, судьба у нее была такая…

Вешает ружье обратно на стену и уходит на кухню. Зрителям слышно, как он ставит на плиту сковородку, разбивает яйца, насвистывая траурный марш. Через минуту доносится шкворчание яичницы.

С ы щ и к (выходя из-за кулис на сцену): Убийство… Я всегда чую преступление заранее…

Он направляется к телу, лежащему на кровати. Под ней уже видно большое пятно крови на покрывале. Сыщик трогает ее за руку, нащупывая пульс.

С ы щ и к: Мертва, конечно… Как и следовало ожидать… Ну что ж… Нужны свидетели преступления.

Он подходит к краю сцены, пытаясь разглядеть в полумраке лица зрителей.

С ы щ и к: Кто-нибудь видел, как свершилось преступление? Есть очевидцы?

Зрительный зал отвечает ему гробовым молчанием.

С ы щ и к: Я спрашиваю, есть ли очевидцы преступления?

З р и т е л ь (из первого ряда): Есть!

Зритель встает и поднимается на сцену. Это пожилой пузатый мужчина в дорогом костюме.

З р и т е л ь: Я очевидец.

С ы щ и к: Прекрасно! Расскажите, что вы видели.

Зритель открывает рот и успевает произнести «Я…». В тот же момент звучит выстрел. Пуля попадает зрителю прямо в лицо, отчего задняя часть его головы отламывается, и куски черепа падают куда-то за сцену. Слышно как взвизгивает женский голос в первом ряду. Зритель, покачнувшись, падает столбом вперед (вопреки направлению полета пули), под ноги сыщику.