Эффект присутствия - Михаил Юрьевич Макаров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Никульский и Айвазян, согнувшись и делая короткие приставные шажки, донесли труп Калинина до брезента и уложили на нем. Мёртвый мужчина казался неправдоподобно длинным. Трупное окоченение уже достаточно проявилось во всех группах мышц. Это говорило о том, что с момента смерти прошло не менее четырех часов. Руки Калинина остались согнутыми в локтях. Они сохранили то положение, в котором находились во время выстрелов, лежа ладонями на нижней части рулевого колеса. Стриженая голова была вывернута вправо. На прижатой к плечу скуле виднелась рана с неровными краями, окруженная широкой кольцевидной ссадиной и черным пятном.
Кораблёв, присев на корточки, внимательно разглядывал рану. Он понимал, что осаднение и копоть на коже образовались от воздействия пороховых газов. Выстрел произведен с близкого расстояния! Чтобы сделать такой вывод не требовалось способностей Шерлока Холмса. Ежу понятно, что в тесном салоне «девяносто девятой» невозможно пальнуть издалека. Жуткое оскольчатое выходное отверстие зияло левее и чуть ниже затылка. В нем виднелась разноцветная мешанина мозга. Оттенки были от бордового до желтоватого. Тошнотный запах парного мяса перемешался с едкой остротой сгоревшего при выстреле пороха.
Саше, по жизни не очень впечатлительному и привычному к картинам чужой смерти, вдруг сделалось не по себе. Справляясь с накатом дурноты, он нарочито медленно выпрямился и произнес раздумчиво:
— Конкре-етно!
Никульский и Айвазян, семеня, огибали сзади кузов машины. Волокли тело второго мужчины, пассажира.
В салоне «ВАЗ-21099» продолжал играть включенный на реверс магнитофон. Звучал забойный сингл, под который Миа Уолесс и Винсент Вега танцевали в ресторане свой знаменитый твист.
Музыка из культового гангстерского фильма в совокупности с двумя изуродованными пулями трупами, уложенными на рваном брезенте, придавала происходящему оттенок нереальности.
Кораблёв решительно прошел к автомобилю, нагнулся в салон и осторожно, чтобы не испачкаться в крови, выключил магнитолу. Рок-н-рольная, полная драйва гитара Чака Берри продолжала, тем не менее, наяривать соло в его голове.
Судмедэксперт и присоединившийся к нему следователь приступили к осмотру трупов. Айвазян полез в салон в поисках следов, оставленных преступником. Буквально через минуту он продемонстрировал первую находку, обнаруженную на коврике у заднего сиденья. Растопырив большой и указательный пальцы, начальник ЭКО за верх и донце держал тусклый латунный цилиндрик.
— Автоматная гильза. — У Айвазяна, большую часть жизни прожившего в Остроге, совсем не было национального акцента, однако присутствовал нехарактерный для здешних мест мягкий выговор.
Кораблёв и Птицын обступили его, рассматривая гильзу.
— Автомат это круто, — резюмировал и.о. начальника КМ и отошёл в дальний угол помещения.
Там он достал из барсетки мобильник и сделал несколько звонков.
Итогом осмотра салона было шесть автоматных гильз от патронов калибра 5,45 миллиметров. Каждую гильзу до упаковки в отдельный пластиковый пакетик сфотографировали по правилам масштабной съемки. Еще добросовестный Айвазян при содействии Ларисы Гурьевой, обрабатывавшей салон порошком, обнаружил три следа рук, которые откопировал с предметов-носителей на специальную двухслойную пленку.
— Пригодные пальцы, Арутюн Аветисович? — не скрывая надежды, поинтересовался Саша.
Айвазян вытянул толстые губы и отрицательно покачал головой.
— Фрагменты, Александр Михайлович. Поверхность ребристая, пластмасса. Вот один след почётче, но он — с торпеды.
— Трупы где будем откатывать?
Начальник ЭКО посмотрел на склонившегося над расстеленным брезентом Никульского, на Винниченко, присевшего на одно колено подле застреленного водителя.
— Лучше бы в морге, конечно.
— А кто поедет? С утра не до этого будет, сто пудов. Тридцать первое число, потом — праздники. Заберут их родственники, похоронят, что будем делать? Эксгумировать? — Кораблёв знал, что в таких случаях следует проявлять настойчивость.
Айвазяна, как всякого кавказского человека, отличало уважение к серьезным государственным органам, к коим он без сомнения относил прокуратуру.
— Как скажете. Лариса, принеси воды, надо покойникам ладони и пальцы оттереть.
— Вообще-то дактилоскопировать полагается после того, как я срежу ногтевые пластины в морге, — распрямился Никульский.
Руки в испачканных кровью перчатках он держал на отлете.
— Александр Михайлович, они перепачкают все своей сажей. Все подногтевое содержимое будет — сплошная мазута.
Кораблёв добросовестно штудировал криминалистику на юрфаке, имел за плечами шесть лет следственной практики, в прошлом году признавался победителем конкурса профессионального мастерства среди следователей области. Он знал, что Никульский говорит правильно. Но еще Саша помнил, в какой стране они живут. Сколько раз трупы закапывали, не дактилоскопировав их предварительно? Кто из экспертов поедет в морг? Гурьева? Она в восемь ноль-ноль сменится с суток и пойдет отдыхать, заливное готовить к новогоднему столу. Уважаемый Арутюн Аветисович с утра отправится земляков с наступающим поздравлять. В его отсутствие эксперты живо сгоношат на стол. Какая может быть работа тридцать первого декабря?
— Сейчас откатаем, — в этом вопросе слово Кораблёва было решающим.
— Дело хозяйское, — согласился судмедэксперт.
С Сашей у них сложились сложные отношения. Никульский не любил простых решений, часто спорил ради принципа, предпочитал делать все по-своему. Иногда приходилось тратить массу драгоценного времени, чтобы убедить эксперта в его неправоте. Но как специалист он был, безусловно, грамотный, опытный, интересующийся специальной литературой. От двух своих коллег отличался в лучшую сторону по части дисциплины. Почти не прятался в нерабочее время, когда дежурка обзванивала экспертов, чтобы отправить с опергруппой на очередной труп.
— Вскрывать когда будете, Леонид Вениаминович? — сложность характера судмедэксперта, по всей видимости, была заложена в его трудно выговариваемом отчестве.
— Как постановления о назначении экспертиз следователь представит, так и начну, — ровным голосом ответил Никульский.
Он принципиально не начинал вскрытия, не получив постановления. Строго говоря, и в этом вопросе он был на двести процентов прав, но следователю, юлой вертевшемуся после выезда на убийство, нередко не хватало времени на то, чтобы вовремя напечатать документ. Напечатать полдела — постановление ещё следовало отвезти в морг, расположенный далековато от прокуратуры. Хорошо Кораблёву, он — моторизованный; остальные же следователи личного транспорта в пользовании не имели. Прокурор ради такого пустячного дела служебную машину не даст, нечего и спрашивать.
— Боря, ты слышал, что Леонид Вениаминович сказал? — громко спросил Саша у выводившего на листке малопонятные каракули Винниченко.
Ответа, как и следовало ожидать, он не получил. Боря был слишком погружен в процесс осмотра. Протоколы он писал наиподробнейшие. Беда заключалась в том, что содержание их не поддавалось прочтению. Несколько раз, по наиболее сложным делам, Петрович заставлял Борю расшифровывать на машинке свою клинопись. Какой прок исписывать по пятнадцать листов мелким почерком, если судья, рассматривая дело, не поймет ни слова?
— Пусть родственники потерпевших ко мне часиков в десять подъедут, — попросил Кораблёва Никульский. —
