Газета Завтра 244 (83 1998) - Газета Завтра

Юрий Кузнецов СВЕТ И ПЕСТРОТА

КРЕСТНЫЙ ПУТЬ

Я иду на ту сторону

Вдоль заветных крестов.

Иногда даже ворону

Я поверить готов.

Даже старому ворону -

Он кричит неспроста:

- Не гляди по ту сторону

Мирового креста.

Ты идешь через пропасти,

Обезумев почти.

Сохрани тебя Господи,

Боль веков отпусти…

А на той на сторонушке

Что-то брезжит вдали…

Хоть на каменной горушке,

Крестный путь, не пыли.

Дальней каменной горушке

Снится сон во Христе,

Что с обратной сторонушки

Я распят на кресте.

ПРИЗЫВ

Туман остался от России

Да грай вороний от Москвы.

Еще покамест мы живые,

Но мы последние, увы!

Шагнули в бездну мы

с порога,

И очутились на войне,

И услыхали голос Бога:

- Ко мне, последние!

Ко мне!

ЗИМНЯЯ ГРУША

Я видел на ветке

последнюю грушу,

Желтела она за версту.

Но вырвала буря

и древо, и душу…

Я грушу поймал на лету.

А буря промчалась.

А груша не знает,

Что нет ни ствола, ни корней,

И в теплой руке

все еще дозревает…

О, груша отчизны моей!

НЕИЗВЕСТНЫЙ СОЛДАТ

О, Родина! Как это странно,

Что в Александровском саду

Его могила безымянна

И - у народа на виду.

Из Александровского сада

Он выползает на твой свет.

Как хвост победного парада,

Влачит он свой кровавый след.

Во глубине тысячелетней

Владимир-Солнышко встает,

И знаменосец твой последний

По Красной площади ползет.

Его глаза полны туману

А под локтями синий дым.

Заткнул свою сквозную рану

Он бывшим знаменем твоим.

Его слова подобны бреду

И осыпают прах земной:

“За мной враги идут по следу,

Они убьют тебя со мной.

О, Родина! С какой тоскою

Кричит поруганная честь!

Добей меня своей рукою.

Я криком выдаю: ты здесь.

Немилосердное решенье

Прими за совесть и за страх.

У Божьей Матери прощенье

Я отмолю на небесах…”

Судьба на подвиг не готова.

Слова уходят в пустоту.

И возвращается он снова

Под безымянную плиту.

ВОРОНА

Законы у нас косые,

Резоны у нас столбняк.

На каждом шагу Россия,

На каждом углу дурак.

Стоять на углу - резонно!

Один вот такой стоит.

На ветке сидит ворона,

А он на нее глядит.

Ворона - пустая птица,

Не птица, а божий вздор.

Три дня на него косится,

Три дня он глядит в упор.

Глядят

друг на друга в мокредь,

Глядят друг на друга в дым.

А кто кого пересмотрит,

То мы еще поглядим.

УЗОРЫ

Светлый ангел

пролетал по небу.

Девка выходила на крылечко,

На ступеньку низкую садилась

И брала иголку

с темной ниткой,

На холстине белой вышивала

Тайные девические грезы

И узоры жизни осторожной.

Только ничего не получалось.

Заливалась бедная слезами,

Не могла увидеть даже нитки,

А не то чтоб ангела на небе.

Светлый ангел порадел о девке

За ее девические грезы

И узоры жизни осторожной.

Постучал

по книге голубиной -

Выпали три волоса на землю,

Три закладки

меж страниц священных.

Первый волос

золотой, как нива,

А второй серебряный,

как месяц,

Третий волос

синий и зеленый,

Словно море в разную погоду.

А меж ними облака стояли,

Полыхали тихие зарницы.

Поглядела девка

в поднебесье,

А оттуда молния летела,

А вернее молвить,

паутинка,

В паутинке нива золотилась.

Сотворила девка

свят-молитву,

Отпустила душу и сказала:

- Это волос ангела блистает.

Мне о нем

рассказывала бабка

И шептали во поле колосья…

Поглядела снова

в поднебесье,

А оттуда молния летела,

А вернее молвить,

паутинка,

В паутинке месяц серебрился.

На нее перекрестилась девка,

Облегчила душу и сказала:

- Это волос ангела сияет!

Мне о нем напоминает месяц,

Зимний снег

и седина разумных…

Поглядела снова

в поднебесье,

А оттуда молния летела,

А вернее молвить,

паутинка,

В ней менялось

синее с зеленым.

Перед нею задрожала девка

И глаза, как спящая, закрыла,

Затворила душу и сказала:

- Это волос ангела играет,

Словно море в разную погоду!

Он сегодня

мне приснился ночью.

Ничего я про него не знаю

И дрожу

с закрытыми глазами…

А когда она глаза открыла,

Волосы в ногах ее дремали.

Осторожно их брала руками

И свивала радужную нитку.

И три дня

не грезы вышивала,

А узоры жизни терпеливой,

Мудрые священные узоры.

О трех днях

над вышивкой сидела,

И мелькала быстрая иголка,

И струилась радужная нитка.

На четвертый день

вставала девка:

- Все готово!

Где хвала и слава?.. -

Распахнула душу и ворота

И сказала:

- Вот мои узоры!

Приходил народ на погляденье,

Глубоко ему запали в душу

Мудрые священные узоры.

Все они, как нива, золотились,

Все они, как месяц,

серебрились,

Все играли синим и зеленым,

Словно море в разную погоду.

А меж ними облака стояли,

Полыхали тихие зарницы.

- Это счастье!

- восклицали люди.

- Это радость!

- вопияли дети.

- Божья тайна!

- молвил самый старый.

- И моя!

- заскрежетал зубами

Повелитель мировой изнанки.

Потемнело небо голубое.

Выскочил откуда-то чертенок,

Прошмыгнул

между хвалой и славой

И царапнул по зеленой нитке.

Где царапнул,

там и след оставил,

Где царапнул, там и потемнело,

Хоть слегка,

но все-таки навечно.

Явно для того,

кто может видеть,

А для глаз счастливых

незаметно.

Полностью этот цикл стихотворений публикуется в “Нашем современнике”

Владимир Карпов “Я МОГУ ХОТЬ В ВАЛЕНКЕ ДЫШАТЬ!” ( рассказ )

ПРЕЖДЕ ЧЕМ РАСКРЫТЬ СУТЬ этой исторической фразы, мы должны проснуться ранним утром памятного августовского дня 91-го года. “Ну, теперь они Ельцину хвост прижмут!..” - с мощным хлопком в ладоши разбудил меня мой громогласный отец. Он завороженно прихохатывал перед телевизором, держа под мышкой, словно шпагу, мухобойку. Приехал к нам мой вечный странник-отец с неделю назад, чтобы, как он выразился, “верно воспитать внуков”. Внучатам было шестнадцать и пятнадцать лет, а наблюдали они своего педагогически настроенного дедушку за эти годы третий раз.

Отец часов с пяти начинал бегать по квартире с мухобойкой, изничтожая, казалось, саму возможность существования какой-либо пришлой живности. Словно освежающий душ, он “принимал” утренние блоки радио-теленовостей, жизнерадостно будил нас политинформацией и с рабочей сменой выходил в народ, в массы, сотрясая заплесневелый ход жизни нашего подмосковного городка, называвшейся в прошлом “Затишье”.

“Бзынь, бзынь” - раздался звонок так, что можно было подумать: гэкачеписты начали шмон… На пороге стояла невысокая ладненькая старушка:

- Александра Степановича, - втянула она голову в плечи. - У меня такие дела, что если бы не ваш папа - я бы уже повесилась!..

Завиделся ее “спаситель”:

- Я не могу так жить, чтобы не голосовать! - загудел он о своем, в согласии с историческим моментом, - что я, не гражданин СССР?

Дело в том, что отцу отказали в прописке. Фамилии у нас разные, в моем свидетельстве о рождении значится только его гордое имя - Александр, и далее долгий прочерк. Требовалось установление отцовства: для этого нужно было ехать в родные края, то есть на Алтай, в город Бийск, собирать свидетельства очевидцев моего, так сказать, чудесного рождения… Отец, правда, предлагал взять его славную фамилию, но, дожив до сорока лет под своей, пусть и скромной, менять - оно как-то и странно. Для меня она звучит как завоевание, фамилия материнского рода Карповых… При этом отца, не прописывая, поставили на ветеранский учет, на спецобслуживание в магазине, начислили пенсию - живи, дед! Но что это, действительно, за жизнь, если не можешь голосовать?!

- Нечего резину тянуть! - продолжал отец, - сегодня же идем к вашему главе администрации. Ты возьмешь свою красную книжечку и ткнешь ему под нос!

- Причем здесь книжечка?! Это билет члена Союза писателей, что я буду его тыкать?

- А на черта тогда он тебе нужен?! - заметил отец резонно. - Ничего, найдем управу! Я им тут всем такой разгон дам, всех их тут по шапке!..

Слышно было, конечно, на весь подъезд, с первого этажа по десятый.

- Зайдемте в квартиру хоть, - спохватился я.

- Аннушка пришла! - отец будто только что узнал женщину, - а мы как с тобой разминулись? Это тетя Аня, - представил старушку мне отец. - Егор, - заглянул он в комнату внука, - кончай ночевать! Тут власть переменилась, а он храпака давит! Баба Аня пришла… У нее такие дела, - повернулся ко мне отец, - не будь меня - уже повесилась бы!..

Отец рубанул пятерней акурат над старушкиной шеей.