Stop! или Движение без остановок . Журнальный вариант. - Ирина Богатырева

– А как же везение?

– Везение на дороге – закономерность, прямая зависимость от тебя самого. Насколько ты открыт, насколько безупречен, насколько способен перешагнуть себя, насколько принимаешь и любишь все, что вокруг, – настолько легкой и радостной будет твоя дорога. Вот ты любишь сейчас то, что вокруг тебя?

Я оглянулась, пожала плечами. Мы шли по Омску, погода отличная, рюкзак не давил. Вроде люблю, почему бы и нет?

Зашли на рынок. Гран решил подкупить продуктов. Оставил меня с рюкзаками и убежал. Он оставил меня в углу, у пустых прилавков, куда никто не заходил, с двумя рюкзаками, каждый из которых мне по пояс, но не прошло и пяти минут, как рядом со мной появился долговязый тип и заговорил о том, как он любит туристов.

– Я сам в прошлом турист. Кавказ, Хибины, Саяны – где я только не побывал! Но теперь уже годы не те, не те совсем годы.

Говоря это, он делал скорбный вид, хотя лицо его, прическа и вся подтянутая фигура выдавали человека, который очень следит за собой.

Волосы у него были совершенно еще черные, на лбу лежала выбеленная прядь. Поверх черной, шелковисто блестящей рубашки с кокетливо расстегнутым воротом лежала плоская золотая цепь. Я его заметила еще издали, когда он замелькал в двух рядах от меня, возвышаясь над торговками немалым своим ростом. Я его заметила потому, что он был слишком не похож на всех, кто обычно ходит за продуктами на рынок.

– Годы не те, да и деньги зарабатывать надо, – продолжал он, и я вглядывалась в его лицо, пытаясь прочесть намерение, с которым он подошел ко мне. – Деньги зарабатывать, семью кормить. У меня раньше своя фирма была, а потом кризис, то да се… Сейчас вот экспедитором в ирландском ресторане работаю.

В подтверждение он потряс здоровой связкой лука-порея.

– Эх, молодость! – выдохнул потом. – Я должен вас непременно накормить. Вон там забегаловка одна есть, так себе, конечно, но приличная, меня там каждая собака знает. Сейчас мы туда зайдем.

Отчего-то мне не хотелось идти с ним есть. Я тянула время, ожидая

Грана, наделась, что он придет и кренделю этому в нашей компании откажет.

Но он не отказал. Мы втащились втроем с нашими рюкзаками в забегаловку, тип заказал еды, а себе еще водки. Мы ели, он рассказывал о жизни.

– Вы повенчайтесь, – говорил, глядя Грану в глаза не мигая. Гран молчал и улыбался. – Повенчайтесь обязательно и с детьми не откладывайте. Они вам потом опорой станут. Я вот в девятнадцать лет женился, так мне сын уже помогает. А еще дочка есть, маленькая, ах, какая у меня дочка!

Гран смотрел на него вполоборота, и улыбка его была косенькая. По ней я понимала, что он ни слову не верит, а так же, как я, пытается понять, к чему все приведет. А тип увлекся и стал рассказывать об аварии, в которую они с семьей попали: теща его погибла, а эта самая дочка, любимый ребенок, маленькая еще девочка, стала заикаться, и он теперь не знает, как быть. Лицо его раскраснелось, и шея тоже, и тот кусочек груди, что виднелся из-под расстегнутого ворота, был красный, а под скулой вспухла и пульсировала вена. Мы слушали молча.

Когда уже доедали, он достал солидную пачку денег.

– Вот что, – сказал он, – я дам вам пятьсот рублей. Деньги всегда пригодятся в дороге.

Мы стали отказываться, как-то неуверенно, друг на друга оглядываясь, но мужик был в своих действиях тверд. Пачка была из пятидесятирублевых, он отсчитал десять, положил на стол. Оглядел нас.

– Меня Петр зовут. Может, как-нибудь еще меня вспомните, – сказал, хлопнул оставшуюся стопку и, не прощаясь, вышел.

После паузы, достаточной для того, чтобы он скрылся, Гран поднялся и сказал негромко:

– Пошли.

Сгреб деньги, схватил оба рюкзака наперевес и ринулся из кафе. Я с тоской глянула на нетронутую тарелку нашего кормильца – и забрала оставшиеся кусочки хлеба.

С рынка мы бежали. Уходили дворами и путали следы. Разменивали в киосках полтинники, покупая какую-нибудь мелочь. Гран постоянно оглядывался, был сосредоточен и стремителен. Но никто нас не настигал.

Мы покинули город так же спокойно, как въехали. И водитель иномарки, подобравшей нас, спрашивал, громко и усмешисто, куда мы и почему путешествуем таким образом.

– Я не могу вас понять, – говорил он. – Я вот комфорт люблю.

Независимость.

– Так это и есть независимость, – отвечали мы. – Свобода. Идешь, куда хочешь, спишь, где хочешь.

– Нет! Куда как лучше в своей-то машине.

– Собственность – это уже несвобода, – говорил Гран, и водитель смеялся.

У него был здоровый, черный джип, в котором было просторно, мягко и все звуки тонули в кожаной обивке салона бежевого цвета. Ехал он так, что асфальт не ощущался под колесами вовсе и о заоконном пространстве удавалось забыть – проще говоря, он летел. В списке машин, о которых на трассе известно, что они не берут никогда либо в исключительных случаях, джипы стоят на первом месте. Но во всех правилах бывают исключения. Этот был как раз из них. На наш вопрос, куда и откуда он едет, он отмахнулся: “По сравнению с вами – дорогу перейти”. Потом стал рассказывать о странах, где бывал. Он говорил много, как-то взахлеб, но неожиданно в его рассказах стали появляться дыры: будто забывая фразу, он замолкал, а после паузы продолжал с того же места.

На границе областей он остановился и сказал, откинувшись в кресле:

– Все, дальше я не еду. Спать мне надо.

– Так вы не в Тюмень?

– Я в Сочи еду. Из Иркутска. Вот уже восемнадцать часов за рулем, побойтесь бога. С вами хорошо было болтать, но всему есть предел.

Мы послушно вышли из машины. Он потянулся, размялся. Дорога была пустая, небо вечернее, облачное. Я с тоской втянула сырой воздух.

– Вас угостить? – спросил, направляясь к кафе.

Мы уже накинули рюкзаки, но заколебались. Гран неуверенно пожал плечом и глянул на меня. Я подумала, что ему неудобно отказываться и он хочет, чтоб это сделала я.

– Нет, – сказала твердо. – Нам в Тюмень бы побыстрее.

– Ну как хотите, – пожал плечами водитель и ушел.

Мы вышли на трассу, но в этот вечер никуда больше не сдвинулись.

– Обернись, смотри им в глаза и про себя говори: “Стоп!”

– И что будет? – спрашивает Серега, испугано взглядывая на меня.

– Все зависит от твоего намерения, – отвечаю серьезно. – Если оно у тебя сильное, машина перед тобой остановится.

– Просто сказать “стоп” – и все?

Чувствую легкое раздражение. Рановато, мы только-только с ним вышли.

– Нет, еще поднять руку. Понятно? – Неуверенно жмет плечами. – Тогда пошли. Сумку лучше положи. Нет, не надо так далеко, потом не найдешь. Положи рядом. Теперь оборачивайся к потоку, смотри водителям в глаза и говори: “Стоп!”

– Стоп, – произносит послушно Серега.

– Не обязательно говорить вслух. Это твоя команда, ты ее посылаешь, можно мысленно. Важно твое желание. А вот руку поднять стоит, иначе им непонятно будет, чего ты тут стоишь. И улыбаться.

– А ладонь открытой или закрытой держать?

Боги, дайте мне терпенья.

Теперь я рада, что послушала Ромин совет и поехала сюда на электричке. Рома сказал, что, если захотим стопом, лучше назад, а то мы будем день добираться до места и вернуться не успеем, а Серега не тот человек, с кем было бы по кайфу зависать на трассе на ночь.

Стоим, Серега честно держит руку; он впереди, и я не могу видеть его лица. Стараюсь не думать о нем, сосредоточиться на машинах. Разгар дня, поток большой, но все едут мимо и даже не смотрят в нашу сторону. Эх, дорога, послала бы ты нам одну машину и сразу до

Москвы. Хорошую такую, “длинную” машину. Хотя нет, разве так этот крот чему-нибудь научится? Придется и мне с ним попылиться на обочине.

А до чего хорошее, счастливое чувство! Даже ветер, этот особый, трассовый ветер, порывами от каждой машины, хорош и приятен мне, пускай и сносит порою кепку с моей головы. И запах здешний – все как родное. Вот только Серега… Тосклива его фигура, стоящая со слабо протянутой рукой. На кухне утром он ждал меня заранее, был при параде, вымыт и выглажен, только что без дежурного букета, зато с пустой дорожной сумкой в руках. Голос и глаза у него были такие, будто он всю эту ночь не спал. В электричке ехали по принципу

“зайцев”, но это ему было не впервой; в городе он был галантен и старался казаться моим кавалером. Рассказывал с увлечением о предстоящих гастролях камерного оркестра, где теперь работает, и норовил незаметно взять меня под руку. Мне было смешно, убирала руки в карманы и чувствовала себя неуютно оттого, что на спине нет привычного рюкзака.

Но теперь его вдохновение проходит, и он сам не рад, что в это ввязался. Он зажат и сконфужен. Наверняка озабочен сейчас тем, как его оценивают драйвера в каждой машине. И зря же он этим парится – никому до нас дела нет, иначе бы остановились. Чтоб тормознуть, надо открыться. Как мне это ему объяснить?

– Сережа, подумай: что несешь ты этим людям. Что есть в тебе и что ты им дашь?