Stop! или Движение без остановок . Журнальный вариант. - Ирина Богатырева

Сашкой принимаемся за завтрак.

Мы играем в уют. Забываем о дожде, сырости, почти забываем о том, что заблудились. Лес становится гостеприимным, наполняется птицами, и слышно далекий гул реки, который не долетал до нас вчера.

Сорокин снимает с себя одежду, забирается в грот, к огню, и сидит там в трусах и здоровых ботинках, покрякивая от удовольствия, как в бане. Мне начинает казаться, что от него валит пар. Приходит Настя, оглядывается и садится, щурится на солнце и улыбается мне. Сегодня все так хорошо, что мы готовы друг друга любить. Чуть поодаль в сверкающих зарослях нахожу несколько мелких бурых ягод малины, приношу гордо и кладу на “стол”.

Тут из кустов выпрыгивает Гран. Он странно жесток, его глаза горят, он смотрит, как полоумный или как лев, – если только бывает лев полоумным. Он прыгает на камень и оглядывает нас, будто что-то готов открыть. Я радуюсь ему и говорю весело, театрально всплеснув руками:

– Это же стол, это наш стол, зачем на стол вставать ногами?!

Не успеваю договорить фразу, как лев прыгает с высоты, толкает в грудь и сбивает. Меня отбрасывает, успеваю увидеть яростные, полные безжалостности, застывшие его глаза, и все во мне сжимается.

Забиваюсь в нишу, под камень, туда, где Сорокин, и не шевелюсь. Гран отходит.

Тихо, будто ничего не случилось.

Срываюсь с места и бегу. Бегу, скольжу по размытой земле, сначала во мне страх – вдруг погонится?! Но нет, не погонится, он сделал все, что хотел, вот только зачем, за что? Бегу и реву. Не от боли, а от непонимания и обиды. Что я ему сделала, кто он такой?! Я прусь с ним черт-те куда, а он дерется, чуть что не так! Все, к черту, повернусь и уеду! Вернусь, сейчас же соберу вещи и вернусь. Одна? – легко! На трассу? – легко! Только я знаю, что буду не одна: если кто-то поднимет бунт, все от него уйдут, пусть прется один, куда хочет, а я больше не хочу, надоело, он мне никто, и ничего для меня не изменится, кроме того, что я никогда не увижу этого Озера! Кроме того, что я не увижу…

Останавливаюсь, ошарашенная. Да, ведь ради чего я иду? – ради Озера.

Не ради Грана и его игры. Нет, моя цель – Озеро. Замечательное, чистое, горное Озеро, в котором, как в зеркале, отражаются ледники.

Только ради него… Что у меня есть? Что я могу потерять? Ничего, кроме цели.

Эмоции оседают, и в тишине вдруг слышу клокочущий гул воды где-то совсем, кажется, рядом. Совсем рядом – вот за этими кустами. Ну подняться на склон – и там точно будет. Ну, может, еще залезть вон туда – и там увижу. Или еще… а потом чуть-чуть… Я схожу быстро, обо мне и вспомнить не успеют. Где-то тут, рядом. Ведь так громко. Прямо гремит, кипит, наверное, большой водопад. Ах, если и тут его еще нет, как же гудит там, где он! Да, это, пожалуй, очень большой водопад. Сейчас я его увижу. Сейчас. Еще чуть-чуть. Вот так, так…

Лезу, карабкаюсь, деревьев нет, уже нет и кустов, остаются одни только камни, насыпью, серые, мелкие, они оползают под ногой, с ними съезжаешь, а гул уже оглушительный, но вот выбираюсь наверх, на самую кручу, – и дальше некуда лезть, застываю, глядя вниз.

– Черт, – шепотом. – Черт побери…

Как гигантский котлован, подо мною долина в тени окружающих гор, и белые шапки снега, такие яркие, ослепительно, морозно яркие, блестят на солнце и отражаются в круглом, совершенно ровном и спокойном, как зеркало, Озере. По берегам – кедрач. Справа, пенясь, с ревом вырывается из леса река, и кажется мне, что она так же, как я, бежала сюда, карабкалась и стремилась долго-долго, но вот выскочила и кинулась вниз, а громоподобный ее гул – это крик радости.

– Нашла, – шепотом. – Нашла. – Вздохнула глубоко – чистый, холодный, как вода в Озере, воздух. – Лю-ди, я его наш-лааа!!!

Река ревет громче.

ЧАЧКАН

Еще с вечера, когда стало ясно, что утром они уходят, мы собрали продукты и разделили их с таким расчетом, что им спускаться к людям, а нам оставаться здесь. Им досталось немного ячневой и кукурузной крупы. Беззаботные и радостные, они ссыпали их вместе, в одну баклажку, и весь вечер Сашка ходил и наигрывал ею, как мексиканским маракасом.

Мне было больно смотреть на то, какие оба они стали безудержно веселые, как только появилась возможность с этого места сняться. Они уже будто были не здесь и забыли думать о нас, остающихся. Колючая и ворчливая, как старая ежиха, я ушла в палатку и не стала с ними прощаться. Утром сквозь сон мне будет слышно, как переговариваются они, собирая вещи, но я не вылезу даже тогда. Ибо ясно, что отсюда и впредь пути наши расходятся: им, Сорокину с Настей, идти вниз, а мне оставаться здесь, одной, с Граном, странным, необъяснимым, пугающим

Граном, за невидимыми духами лазающим по кустам.

Если когда-нибудь в горах вас покидал товарищ, которого некогда вы любили, то вы поймете меня. Если же с вами еще такого не случалось, дай Бог, чтоб не случилось и впредь.

Итак, они собрались и ушли, а мы остались. Выждав, пока утихнут их голоса, я вылезла из палатки. Гран сидит у костра, согнувшись над котелком, морщась, пробует из него, дуя на ложку. Уходя, Настя с

Сашкой варили кашу из той крупы, что досталась им вчера. Не доварили

– ушли голодные, наверное, очень торопились. Гран колдует над ней. Я иду к воде, на привычное уже за эти дни место. Наша палатка стоит за десять некрупных шагов от воды, но я прохожу медленно, оглядывая, как будто заново, непривычно залитый солнцем здешний рай.

Вода в Озере прозрачная и лазоревая. На рассвете такая спокойная, что отражаются и небо, и горы, и холодные, величавые ледники.

Противоположный берег – одна сплошная осыпь камней, будто кто привез и насыпал их там кучей, ни кустика, ни деревца. На нашем берегу – лес. Кедры растут у самой воды. Если сидеть очень тихо в траве, то спустятся с веток бурундуки и начнут, пощелкивая, осматривать лагерь.

Вокруг – тишина, внутри – тишина. Мыслей нет, они будто раздавлены, вытеснены этим воздухом, этим спокойствием и молчанием гор.

Эти горы знают больше, чем мы можем себе представить. Эти горы знают больше, чем мы можем осознать.

Человек – такой текучий и непостоянный. Человек – как вода: мысли, эмоции, чувства; сморгнул – а этого всего уже нет, и несется, стремится внутри тебя поток дальше. А горы эти, а камни, а ложе холодного, хрустального Озера: внизу, в долине сменятся эпохи и царства, а они все так же будут стоять, неколебимые, спокойные, вечные. О чем можно думать, глядя на них? Ни о чем. Можно только сидеть и созерцать, растворяясь в безвременье.

Утро занимается на удивление теплое. Все дни, что мы стоим тут, так близко к ледникам, под голос неугомонной реки, водопадом срывающейся в Озеро с кручи, – все это время небо просветлевало считанное количество раз, а чаще был дождь, или град, или снег, или еще какие осадки, коим и названия не подберешь. И мы ушли бы раньше, если б я не обнаружила, что моя правая лодыжка опухла и посинела.

Это случилось в тот вечер, когда мы дошли до Озера, спустившись с хребта, и поставили лагерь. Я обнаружила это случайно – весь день нога не болела.

– Вывих, – сказал Сорокин, прищелкнув языком.

– Ушиб, – сказал Гран.

Настя ничего не сказала, только кисло скривилась. Они рассматривали мою ногу при свете костра, лица напряженные. Я смотрела на них снизу вверх и чувствовала себя виноватой

– Дорога говорит, что тебе стоит сделать здесь остановку, – сказал

Гран. – Значит, зачем-то тебе сейчас это надо.

Он шутил, наш Гран, но все остальные были мрачные: тяжелое ощущение, похожее на чувство обреченности, спустилось на нас. Откуда мне знать, зачем это мне, приятель, да и кто может знать? Вдруг вздрогнула, уставившись в лес:

– Там кто-то есть.

Все обернулись – на склоне, за нашей с Граном палаткой, маячил в темноте невысокий женский силуэт. Не шевелился.

– Эй! – позвал Сорокин. Женщина не двинулась и не ответила. -

Здрасте! – крикнул Сашка еще раз – то же. Гран сорвался с места и в два больших прыжка был рядом с ней.

– Это камень! – крикнул оттуда, и мы потянулись за ним.

В кустах действительно стоял каменный столб, обликом напоминающий коренастую девушку лет пятнадцати. В сетке линий, трещин и сколов проступали черты лица, волос, одежды. Стоять рядом с ней в надвигающейся темноте было жутко – слишком сильно походила она на человека.

– Хран местный, – вполголоса проговорил Сорокин.

– Она похожа на шаманку, – сказала Настя.

– Это хороший знак, – сказал Гран. – Здесь интересное место, может быть много духов. Будет славная охота, – добавил, довольный, и улыбнулся. Меня передернуло.

– Помоги мне спуститься, – попросила и оперлась на Сашкину руку.

Из невидимой в темноте тучки принялась сыпаться холодная, белая крупа – так нас встречало заветное наше Озеро.

А теперь они собрались и ушли. Налегке, вниз, по хорошей погоде. Уже через пару часов такого пути прошли все Озеро и попали на проторенную тропу. По ней пошли вдоль реки, с шумом устремляющейся ниже. Скоро увидели две палатки, но стояли они поодаль тропы, и людей поблизости видно не было. Они остановились, сняв рюкзаки, передохнули, но никто не появился; пошли дальше.