Можно ли жить так? - Луиджи Джуссани

Итак, мы увидели, что такое свобода, состояние свободы, свобода – это не выбор, это возможность выбора, потому что она несовершенна. И, являясь этой возможностью выбора, она может иметь целью и то, чего иметь не должна, поскольку должна она иметь целью только то, что ведет ее к судьбе. Нравственный закон заключается в том, чтобы выбрать то, что ведет ее к судьбе. Она же, напротив, выбирает то, что не ведет ее к судьбе, что уводит ее от судьбы; это является несовершенством, ошибкой, грехом. Как говорят иногда: «Из этого мальчика мог вырасти отличный парень, жалко… не получилось».

Для того, чтобы сделать правильный выбор, необходимо иметь ясное сознание отношения со Христом, отношения с Судьбой: переживаемое религиозное чувство. Прочитайте 1 и 21 главы Евангелия от Иоанна: ученики собираются вместе в то утро, когда воскресший Иисус приготовил пищу для всех, – какая нежность, – и никто не осмеливался заговорить с Ним, потому что все знали, что это Господь. Он сидел рядом с Симоном и тихо, чтобы не услышали другие, спросил его: «Симон, любишь ли ты Меня более, нежели они?» Это завершение христианской нравственности. Это начало и конец христианской нравственности. Он не сказал ему: «Симон, ты предал Меня, Симон, вспомни, сколько раз ты ошибся. Симон, вспомни, сколько раз ты предавал! Симон, подумай, что ты можешь снова ошибиться и завтра, и послезавтра… Подумай, как ты слаб, труслив передо Мной». Вместо всего этого Он говорит: «Симон, любишь ли ты Меня больше, нежели они?» Христос дошел до самой глубины, и эта глубина влечет за собой; и Петр, любя Христа, умер как Он. Перечитайте фразу св. Фомы Аквинского, в которой говорится примерно следующее: человек обретает свое достоинство в выборе того, что больше всего ценит в жизни и от чего ждет самого большого удовлетворения[38].

Если ты ждешь своего удовлетворения от того, что завтра может стать прахом, ты получишь прах. Но кто, кто напоминает об этом? Никто не в состоянии напоминать себе об этом, никто не в силах постоянно напоминать себе об этом. Это возможно только сообща. Так, Церковь, находясь в мире, напоминает об этом миру. Даже самый великий человек, возвышеннее Сократа и искуснее Демосфена в ораторском искусстве, говорил бы впустую! На следующий день все газеты опубликовали бы его выступление, все оценили бы это, но никто не последовал бы за ним. Только компания напоминает тебе об этом умерщвлении или этом обольщении бытием, которое и есть религиозное чувство, об этом очаровании бытием или об этом сознании собственной слабости, обязанном чему-то, что является выбором (возможность выбора есть благо, зло состоит в возможности выбрать плохо, и здесь кроется двусмысленность; дело не в том, что свобода может занять плохую позицию, эта позиция еще и двусмысленна, она может выбрать добро, а может выбрать и зло). Именно в общине ты получаешь помощь, чтобы понять это и осознать, когда ты выбираешь плохо, признавать, когда ты выбираешь плохо, иметь силу самообладания для того, чтобы оторваться от зла (для умерщвления, покаяния или metanoia, изменения менталитета), чтобы примкнуть к тому, что ведет к судьбе, и чтобы каждый день ожидать судьбы, каждый день ждать ее пришествия.

Приглашение к молитве

Поэтому впредь вы должны стараться делать так, чтобы в вас стало как можно более частым повторение короткой молитвы, которая является эмблемой Memores Domini: «Veni Sancte Spiritus, Veni per Mariam»[39]. Приди, о Дух Безграничного, Тайны, потому что Дух Тайны есть Дух Христа, дающий нам понимание вещей, дающий нам силы для следования за правильными вещами. Как нам помогает Дух Христа? Через утробу женщины: Христос вышел из утробы 17-летней девушки, – то есть из утробы нашего совместного опыта, опыта в общине; из утробы конкретного опыта Дух сообщает нам свет и помощь.

Свобода

Собрание

Мы заставляем вас повторять слова, услышанные в лекции, и слова молитвы – слова, которых вы не понимаете, – не потому, что мы дураки и заставляем вас повторять то, чего вы не понимаете. Мы знаем, что вы не понимаете этих слов, мы тоже не понимали их, когда были маленькими, как вы, но только повторяя их, можно понять. То, что двухлетний малыш называет словом «мама», будет называться тем же словом и когда ему будет пятьдесят лет; но это самое слово – не другое! – будет коренным образом отличаться, оно станет гораздо глубже осмысленным, гораздо глубже любимым, глубже осознанным… А ведь человек повторял его всю жизнь. Таков же и метод, посредством которого мы идем к Богу, общаемся со Христом.

Я подумал об этом, услышав слова: «Мы никого не знаем по плоти»[40]; вы помните, что вы это читали? Не помните? Уже не помните?! «Кто во Христе, тот новая тварь». Если я попрошу вас объяснить мне эту фразу, то никто из вас (разве что какой-нибудь неизвестный гений – пока неизвестный!) не сможет объяснить. Кто-нибудь может ее объяснить?

Если вы не знаете, что это значит, то почему повторяете? Потому что кто-то заставляет вас повторять эту фразу! Почему? Потому что это одна из форм просьбы. Мы прекрасно знаем, о «ком» мы просим, мы просим о Христе; выражение, с помощью которого мы просим о Нем, непонятно, мы поймем его с опытом, который зреет со временем.

Понимаешь, дорогая? Выражение, которого ты не поняла, – это выражение просьбы, просьбы о Христе. Правильно ли ты делаешь, что просишь о Христе? Правильно или нет? Да! Но эта просьба выражается в соответствии с типом познания, который требует зрелости, поэтому ты будешь понимать ее, становясь зрелой. Но если ты используешь это выражение для того, чтобы просить о Христе, ты используешь его не впустую: ты используешь его, чтобы просить о Христе; важно не само выражение, а просьба о Христе. Ведь каково самое великое действие, которое способен делать человек со всем своим умом и со всей своей свободой? Просить, или нищенствовать, что одно и то же. Потому что человек – это бедняга! Совершенный бедняк, который может только просить, совершенный бедняк или маленький ребенок; что бы ни делал ребенок, он просит: хнычет, плачет, просит, протягивает ручку или дергает маму за платье, – просит.

Давайте посмотрим, о чем же была предыдущая лекция? О ноге? Нет!

О свободе.

Только подумайте, в вашем-то возрасте кто-то говорит вам о том, что такое свобода? Кому еще из ваших сверстников говорят о свободе? Говорили ли вам о ней до сих пор? Никто не говорил вам о свободе! В разговоре с вами все употребляют слово «свобода», допуская в нем определенное значение, которое является ошибочным. И не факт, что вы уже усвоили то, что мы вам сказали. Сказано значит усвоено? Нет и нет! Только если пояснения повторяются, если повторяются объяснения, если вы внимательны к объяснениям, которые повторяются, то в какой-то определенный момент в вас разгорается свет, которого пока нет или же который только-только загорелся.

Но что важнее всего? Что важнее всего в этом объяснении? Желать понять, то есть просить, просить, чтобы понять, просить, постоянно просить. Нет большего богатства, чем просьба.

Просить не значит претендовать. Претензия просит, наперед задавая условия, выставляя перед собою собственные меры; нельзя претендовать на что-то, чего мы не знаем, можно только просить.

Что значит, что все творения не заполняют широту моего желания?

Они не совпадают с всецелым объектом моего желания. Поэтому, во-первых, мое желание находится в определенном шатании, следовательно, может выбирать; но прежде всего оно стремится выбрать то, что больше его притягивает, – скорее эмоцию, нежели соответствие, скорее мимолетную эмоцию, чем соответствие судьбе. Это естественно!

Но самое прекрасное – это понятие отрыва и умерщвления. Отрываясь от того, что больше тебя притягивает, ради любви к тому, что больше тебе соответствует, что более справедливо, ты совершаешь умерщвление ради утверждения нравственного закона (это отношение с судьбой, а не с тем, к чему притягивает тебя инстинкт), и это умерщвление не исключает ничего: omnis creatura bona (всякое творение благо). Эта фраза, как говорит Шарль Меллер в предисловии к книге «Греческая мудрость и христианский парадокс»[41], является величайшей фразой за всю историю человеческой мысли. Вся история человеческой мысли отделяет то, что благо, от того, что зло, в то время как христианство говорит: ничто не зло, нет ни одного злого творения; зло заключается в самом выборе того, что противоречит твоей судьбе. Зло находится только в действии выбора свободы; поэтому фактор греха – человек, свобода человека. Однако и над свободой господствует что-то другое и переворачивает ее что-то другое: это судьба, которая вновь берет тебя, призывает, дает тебе силу, чтобы снова взять себя в руки и ответить на призыв. Он Сам пришел дать тебе силу на то, чтобы взять себя в руки и ответить на призыв: это община, в которой ты живешь, внутри Церкови, к которой ты принадлежишь; Он дает тебе принадлежность к общине, в которой Он таким образом тебе помогает. Община – это то, чему мы принадлежим: это больше, чем отец, чем мать, чем семья.