Книга пяти колец (СИ) - Зайцев Константин

— Шел бы ты нахрен, урод, — игры кончились, я поудобнее перехватил гоблинское копье, смещаясь так, чтобы ему максимально неудобно было меня ударить.

Насколько облажался, я понял, лишь когда этот выродок атаковал. Клинком он владел мастерски, а глубокая, но неопасная рана на моей груди это подтверждала. И потолок пещеры повлиял лишь на его стойку. Он не использовал вертикальные удары, предпочитая колоть и нанося короткие удары. Это урод играл со мной, заставляя тратить силы. Он наслаждался моими попытками выжить, нанося легкие и болезненные удары. На мне было уже больше десяти порезов, из которых медленно сочилась кровь. Все мои удары копьем он блокировал, словно играючи, а потом меня переклинило.

Гнев внутри меня словно что-то сломал. Я перестал осторожничать. После очередного удара я швырнул копье ему в лицо и рванул вперед, ловя его в клинч. Он оказался намного сильнее меня, но с каким же наслаждением я всадил ему в лицо шипованную перчатку.

Отшвырнув меня так, что я пролетел метра три и упал прямо на груду костей, этот выродок облизал своим нереально длинным языком лицо, слизывая кровь, и очень нехорошо улыбнулся.

— Маленький кролик смог пустить кровь пауку. Достойно, хоть и глупо, — его глаза стали узкими, словно щели. — Теперь ты будешь умирать долго. И крайне мучительно.

Самурай убрал в ножны длинный клинок и взял в руки более короткий. Я же, не отрывая от него взгляда, пытался найти хоть какое-то оружие и я нашел его! Большая тяжелая кость, которой можно бить и которая удобно лежала в руке. То, что надо!

С трудом поднявшись, я ухмыльнулся. Может, я и сдохну, но сдохну как боец, стоя на ногах, и до последнего буду пытаться убить своего врага. Сдаваться это не в моих правилах.

Удар об кости, похоже, что-то повредил в моей голове. В пещере становилось с каждой секундой все темнее и темнее. Непонятно откуда она начала заполняться зеленоватым туманом. Это еще, что за дичь? Плевать, сейчас главное атака! Ногой швырнув в паука кость, я тут же атаковал, пытаясь выбить клинок.

От летящей кости он ушел легко, словно танцуя, а вот мое импровизированное оружие ему пришлось принять на блок, чем я тут же воспользовался, боднув его лбом в лицо. За стекающую кровь из его разбитого носа я заплатил болезненной царапиной на груди.

Паук, разозлившись, взорвался серией коротких и быстрых ударов, часть из которых мне удалось с большим трудом принять на кость и перчатки. Создавалось впечатление, что он хочет выпустить из меня всю кровь максимально болезненным способом.

Я стоял, прижавшись спиной к плите. Легкие горели огнем от недостатка кислорода, все тело было покрыто своей и чужой кровью. А на меня двигался враг сильнее меня по всем параметрам. Ухмыльнувшись, я негромко произнес:

— Смерть легче перышка, честь тяжелее горы. Прости, Игнат, похоже, не стать нам чемпионами вновь, — вдохнув и резко выдохнув, я с криком «Сдохни, тварь!» атаковал.

Сорвавшись с места, я заставил его увести клинок, защищаясь от здоровенной кости, и влетел в него с ударом колена в прыжке. Я пытался воспользоваться единственным своим шансом — клинчем.

Шипованная перчатка била, как метроном — четко, размеренно и сильно. Тренер бы мною гордился. Каждый удар заставлял его морщиться, пока он пытался меня стряхнуть, чтобы воспользоваться клинком. Поняв, что это бесполезно, я прилип к нему, как клещ, он бросил клинок и начал пытаться меня задушить. Силен, сволочь!

Его стальные пальцы стискивали мне горло, перекрывая кислород и пытаясь раздробить гортань. А я продолжал бить. С каждым ударом я слабел, слишком много потеряно крови, слишком я устал.

Когда я очнулся, первое, что я увидел, — лежащего паука со сорванным шлемом и разбитым в хлам лицом. Точно самурай, даже прическа как в исторических фильмах. В голову лезли дурацкие мысли. Почему жители этого мира так походят на землян — азиатов? Может именно поэтому японцы зовут всех остальных гайдзины — пришельцы и чужаки? Может они просто сами чертовы пришельцы?

Мысли крутились в голове. Напрягая все силы, я пополз к этому уроду, его надо добить, пока он не очнулся, или мне окончательно хана. Каждое движение сопровождалось таким количеством боли, что мне пришлось отрешиться от всего. Если тебе больно значит ты еще жив. Старая добрая истина. Я жив, а значит я выиграю любой ценой!

Я не успел проползти и половины пути, как паук открыл глаза, но стоило ему попытаться встать, как раздался жуткий противоестественный голос:

— Куда же ты встаешь, мальчик, — краем глаза я увидел, как от груды костей отделилась человекоподобная тень. Да что за сраный день!

Тень кружила по пещере, иногда прикасаясь ко мне, ее прикосновения обдавали жутким неестественным холодом. Было безумно страшно, теперь каменный змей стал казаться мне чем-то таким понятным и нормальным. От прикосновения тени мышцы застывали и мне приходилось напрягать все усилия воли, чтобы сопротивляться этим ощущениям и глушить противный липкий страх, поднимающийся откуда-то изнутри. Я боялся и судя по реакции моего противника не зря.

— Госпожа, клан Паука следует единым путем с владыками голодных духов. Я прошу прощения, что сразу не узнал ваш храм, — самурай, не вставая, постарался поклониться как можно ниже. Больше всего меня напрягало, что в голосе этого прежде такого самоуверенного ублюдка звучал страх и, в отличие от меня, он точно знал, чего бояться.

— Как интересно, — тень стала куда более сформированной, сейчас она была больше похожа на размытую женщину в возрасте, одетую в дорогой халат, расписанный множеством знаков. — Паук, что должен охотиться на тьму, говорит о голодных духах. А ты что скажешь мальчик? — ее голова развернулась на сто восемьдесят градусов и сейчас ее горящие красным, как раскаленные угли костра, с интересом смотрели на меня. Усталость, боль — все это отошло на второй план. Я понимал лишь одно: без помощи Жуженя городу хана. Никогда не считал себя рыцарем в сверкающих доспехах, но все мое естество говорило: город надо спасти.

— Я клинок Империи, — из пересохшей глотки слова вырывались с усилием. — Я шан и мой долг передать послание любой ценой, — тело само встало в стойку, готовясь к последнему бою.

Тень с каждой секундой становилась все более плотной. Буквально через несколько мгновений, напротив меня стояла полупрозрачная женщина в дорогом фиолетовом халате с распущенными волосами. Длинные ногти были покрыты кроваво-красным лаком, и выглядело это почему-то жутко. С каждой минутой ее возраст становился все менее понятным. Сейчас она выглядела максимум лет на сорок, хотя минуту назад ей было точно за шестьдесят.

Она медленно подошла ко мне, и тонкий длинный палец коснулся глубокого пореза на моей груди. Погрузив туда палец, она поднесла его к губам и облизала. На лице призрака возникло выражение полнейшего блаженства, а я осознал, что кровь на моей груди больше не течет.

— Внучек, ты наконец-то пришел — она улыбнулась такой теплой, всепонимающей улыбкой и ласково заговорила:

— Хоть кто-то вспомнил о старой бабушке. Ты отдашь бабуле этого сорванца, посмевшего обидеть ее маленького, но такого храброго и верного Империи внучка, — в ее голосе стал проявляться металл.

— Госпожа, он ваш, а мне пора исполнять свой долг! — я поклонился духу в пояс, совершенно ничего не понимая, кроме одного: я, похоже, смогу выбраться отсюда живым. Мне стало погано на душе, я только, что отдал монстру человека. Да он пытался меня убить, но он же человек. «Ты умеешь чувствовать и сопереживать, но при этом понимаешь свой долг. Идеальный кандидат». Вот только тебя мне не хватало, мелькнула мысль в голове и тут же пропала. Правда была в том, что внутренний голос словно смыл с меня все сомнения. Жизнь одного и жизнь многих. Я сделал правильный выбор и если придется сделать его вновь я не дрогну.

— Какой благородный внучек, — она провела своей призрачной рукой мне по щеке. Самое жуткое, что я начал понимать: мои раны больше не кровоточат. Ощущения были как после боя с гоблинами. Подойдя ко мне вплотную, она меня обняла и прошептала на самое ухо: