Справедливость силы - Юрий Власов

Не за десять, а за шесть моих. Я знал, какие это были шесть лет – чаще всего не жизнь, а тиски.

Но кто меня вложил в эти тиски, кто непременно закручивает эти тиски, кто выводит меня на бесконечно длинные и частые шаги?..

Я, только я…

Но это тоже не так…

"Причины, двигавшие мною, были вне меня",– писал Виктор Шкловский. Это именно так.

Ни один человек не рождается только для себя. Каждый принимает и несет посильную долю всех.

Я старался нести свою долю, как мог, а я могу это делать более чем основательно. Пусть эта ноша от грубого и примитивного смысла, но она была назначена мне. И я нес… я несу ее по сей день. Только в ноше другая тяжесть…

А та, от спорта, она была назначена мне. Это только кажется, будто я выбрал ее. Она назначена. Иначе не будет высокого смысла достоинства, чести, справедливости, благодарности, любви и человеческого могущества, всего того, что составляет смысл нашего странствования по жизни…

В той статье я предполагал в качестве запасного варианта и выступление после Игр в Токио. Их единственная цель – 600 кг. В том, что они достижимы, я не сомневался, в сроках-тем более. Уложусь за год. Следовательно, в 1965 году-обязательно. Результат уже во мне. Его нужно собрать. Задача силы решена.

Глава 238.

Быстрота, с которой я вчерне столь успешно освоил новый стиль в рывке, не радовала. Упущены годы. Я бился над килограммами, которые уже давно должен был взять, будь я настойчивее и не откажись от освоения нового стиля несколько лет назад, хотя бы тогда, когда разнес себе нос пустым грифом…

Сколько же силы перерасходовано, сколько упущено рекордов! Как вообще я проиграл в росте! Уже два-три года назад я вышел бы на килограммы, которые только сейчас взяты рекордами.

И все же надежность в новом упражнении отсутствовала. Чтобы чувствовать себя своим в рычагах усилий, надобны годы. Пока же я вымахивал штангу одной голой силой, используя из "техники" лишь преимущества необычайно низкого ухода под вес. Я не управлял весом, не "надевал штангу на себя" как настоящий мастер рывка. Я вымахивал ее грубо, полагаясь в основном на силу. В этом была и страховка трусости – так безопаснее, на одну голую силу. Изуродованное в молодости левое плечо, когда меня винтом, до выхода костей из суставной сумки, прокрутило вокруг оси (я пытался зафиксировать вес в "ножницах"), никак не пускало штангу в настоящий "сед", отказывалось идти на замыкание, откуда сложнее уйти, освободиться из-под веса в случае неудачи (потери равновесия).

Пишешь эти строки и думаешь: это не воспоминания атлета, а роман о силе, мечтах и крушении мечтаний сильных, о том странном схождении: живая, податливая, уступчивая плоть – и бесконечная твердость бескровного, холодного "железа"…

Мы с Суреном Петровичем бегло, торопливо осваивали новое упражнение – оставались какие-то недели до Токио. И я не мог не понимать, что одной "техники" недостаточно. От тренировки к тренировке все четче движение, а вот автоматизма, чтобы все было привычно, ладно, без сомнений, когда думаешь не о том, как выполнять движение с весом, а как разрядиться высшей силой,– такого автоматизма не было. На это нужны не месяцы, а годы и годы. Лишь автоматизм позволяет вкладывать силу в движения с наименьшей потерей… и безопасно.

При всем старании я никак не мог превратить этот навык в автоматизм за считанные недели. Оставалось только верить в силу и рисковать. Возвращение к старому стилю ("ножницы") сразу давало соперникам могучую фору. Нет, возврата не могло быть. Если я на такой паршивой "технике" овладел мировым рекордом, я сумею пройти через испытания олимпийского поединка в Токио.

Я упустил время переучивания, я опоздал – и теперь должен рисковать. И в конце концов, у меня на победу все шансы: мировой рекорд именно в этом, для меня несовершенном, корявом движении за мной.

Надо оживить "железо".

При этом я был влюблен в новое упражнение, влюблен, хотя в душе не доверял ему, опасался. Бывает вот и такая любовь… Воля, сила, опыт оказывались бесполезны без автоматизма, и самое главное, я не был уверен ни в одной попытке. После подрыва штанга уходила с помоста вверх – я терял ее, терял до того мгновения, пока не поймаю наверху. Я не контролировал ее прохождение, не управлял им. Срыв, сбой, катастрофическая неудача были зашифрованы в работу на помосте. Я был поставлен в безвыходное положение.

Но мне ничего не оставалось делать, как только идти вперед. В "ножницах" я слишком много уступал соперникам. Да и 600 кг не сложить без нового рывка. И я шлифовал рывок, шлифовал…

Я верил в свою способность управлять любым усилием под штангой. Чувствовал я себя превосходно. Лихорадка угасла. В Подольске использована лишь часть силы. Все результаты впереди – сила только заваривается, на меня надвигается громада новой силы.

Я был доволен, да нет, не доволен, а счастлив, и не просто счастлив, а покорен счастьем.

Все было не напрасно. Я нашел, подчинил силу, оживил "железо".

От риска большого спорта, страданий и тяжких сомнений меня никто никогда не удерживал, кроме мамы: справлюсь – так справлюсь, а нет – так с богом, сам виноват… А втайне так хотел услышать мольбу о том, чтобы я все это бросил. Небо манило, обещало счастье будущей жизни. Победы в этой жизни… Сделай шаг в эту жизнь. Не бойся быть обманутым – сделай эту жизнь прошлым, шагни в новую. Там все необъятно, там новые слова, неизмеримость чувств, и там нет конечности усилий – там мир!

Шагни – и эта новая жизнь тоже уступит. Расплавь ее жаром чувств и преданностью труда. Шагни.

Небо, небо…

Глава 239.

Пока я был поглощен выведением силы на рекорды, грянул праздник Олимпийских игр.

Огонь для чаши стадиона в Токио по традиции был зажжен лучами солнца на горе Олимп и доставлен на Олимпийский стадион в Афины, где в 1896 году состоялась I Олимпиада нашей эпохи.

Команда из двухсот двадцати спортсменов поочередно пронесла огонь от Олимпа до Афин, последний из них – чемпион Греции в беге на 100 м Иван Комитодис.

Церемониальное шествие девушек в древнегреческих одеяниях под античную музыку открыло праздник передачи огня. Олимпийский гимн встретили колонны греческих спортсменов. Об окончании парада возвестил огонь над Акрополем. И вместе со вспышкой пламени над олимпийским стадионом один за другим прозвучали гимны всех стран, принимавших Олимпийские игры нашего времени, кончая гимном Японии – страны нынешних Олимпийских игр. С последними аккордами гимна Японии на стадион вбегает Иван Комитодис. Его приветствуют сорок тысяч зрителей. Он бежит под размеренность торжественных слов: "Пусть это священное пламя будет маяком для молодежи всего мира, дабы она следовала по пути правды, величия и красоты". Все атлеты опускаются на колени. Артист греческого национального драматического театра Афанас. Костополус читает олимпийский гимн. С его последними словами Комитодис вручает факел королю Греции. Король направляется к светильнику. Факел зажжен. Эстафета несет его на аэродром Элинкон. Последним к самолету подбегает Костапаниколау – чемпион Греции по прыжкам с шестом. Факел – у японских спортсменов.