Смерть консулу! Люцифер - Жорж Оне
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Эгберт с ужасом слушал это. Едва кончился один поход, как Бонапарт затевал новую войну, которая будет встречена с таким же сочувствием многими из его приближённых, как и прежние его походы. Если одни, пресытившись победами, хотели мирно наслаждаться плодами своих трудов, то рядом с ними была молодёжь, которая в свою очередь жаждала почестей и приключений.
Медленно проходил император перед полками, не говоря ни слова похвалы или одобрения и останавливаясь только перед теми, которые возвратились из плена или были выпущены из госпиталей. Он милостиво разговаривал с ними и расспрашивал об их приключениях. В это время к нему подбежал, весь запыхавшись, генерал Рапп, с лицом, побагровевшим от волнения; и в тот же момент два жандарма, схватив под руки человека в голубом мундире, повели его на гауптвахту в нижний этаж дворца.
Наполеон выслушал донесение генерала Раппа с тем неподвижным и равнодушным лицом, с которым он в большинстве случаев выслушивал и хорошие, и дурные известия.
По окончании парада император ровным и медленным шагом поднялся по лестнице.
В приёмной дворца стоял Эгберт в числе многих других лиц. Его позвали в кабинет Наполеона.
Император только что подписал депешу.
— Шевалье Цамбелли, — сказал он, обращаясь к группе своих адъютантов, стоявших в углу залы.
Цамбелли подошёл к нему.
— Вы передадите это полковнику Луазелю. Он должен немедленно ехать в Мадрид. Вчера вы долго разговаривали с ним в саду и, верно, знаете, где его найти. Он должен был явиться сегодня на парад. Я не люблю, когда офицеры пренебрегают своими обязанностями. Постарайтесь исполнить скорее моё приказание.
Цамбелли побледнел, принимая запечатанное письмо из рук Бертье.
«Если бы я знал, кто услужил мне таким способом!» — подумал он, не помня себя от ярости.
Когда Цамбелли вышел из залы, Эгберт по знаку Бертье подошёл к императору и с удивлением увидел в руках его величества длинный кинжал.
Наполеон заметил этот взгляд и принуждённо улыбнулся.
— Вы когда-то восхваляли мне скромные добродетели немцев, месье Гейнвальд, — сказал он, — и красноречиво описывали их мирное настроение. Или война так изменила их? Полюбуйтесь, вот кинжал, которым ваш соотечественник хотел убить меня.
— Ваше величество!..
— Это, вероятно, порыв ложно понятого патриотизма, — сказал резким голосом Наполеон, бросая кинжал на стол. — Я не поставлю в вину целому народу поступок какого-нибудь безумца. Но всё это последствия ваших злополучных тайных обществ. Они хотели создать в Тироле новую Вандею! Недостаёт только адской машины и второго Кадудаля! Но я положу этому конец.
Эгберт хотел возразить, но император прервал его на полуслове.
— Видно, скоро заживают раны и забываются поражения, — продолжал он. — Вы, австрийцы, могли убедиться на опыте, что я могущественнее вас. Я мог уничтожить ваше государство и не сделал этого. Германия будет благоденствовать и наслаждаться миром под покровительством Франции.
— Но, ваше величество, это равносильно тому, если бы вы сказали: «Finis Germaniae!»
— Разве Бавария и Пруссия перестали существовать? Разве я посягаю на престол вашего императора? Нет, я никогда не задавался мыслью производить перевороты в мире; мои войны должны служить только к обновлению устарелой Европы и распространению истинной свободы.
— Разве существует свобода без отечества, ваше величество!
— Забудьте на минуту, что вы немец, и посмотрите на вещи с общечеловеческой точки зрения, и тогда вы поймёте мои намерения. Вспомните старое изречение: французы — меч, немцы — книга мира! Говоря это, я, разумеется, не думаю выражать сомнения относительно храбрости вашего народа, так как я мог убедиться в ней во время последней войны. Я дал себе слово употребить все усилия, чтобы жить в дружбе с Австрией. Однако не смею дольше задерживать вас. Примите это на память о роковом часе, когда вы оказали мне действительную услугу.
Он взял со стола медальон, украшенный тёмными рубинами, и подал его Эгберту. Миниатюрный рисунок на эмали изображал берег Лобау напротив Кейзер-Эберсдорфа. На золотой пластинке Наполеон собственноручно вырезал своё имя.
Он отклонил благодарность Эгберта, поспешно кивнув ему с дружелюбной улыбкой, которая редко появлялась на его лице.
После ухода Эгберта он приказал всем удалиться из комнаты, кроме нескольких приближённых лиц.
— Ну, теперь займёмся вашим узником, Рапп, — сказал Наполеон суровым голосом. — Расскажите, как это случилось.
Генерал доложил, что во время парада один молодой человек так упорно протискивался вперёд, чтобы встать ближе к императору, что это обратило общее внимание. Видя, что никакие увещевания не действуют, он, Рапп, сам взял незнакомца за шиворот и приказал отвести на гауптвахту, несмотря на его сопротивление. Во время обыска у него найден кинжал, который и был представлен его величеству.
— Это, вероятно, какой-нибудь помешанный! Вы должны освидетельствовать его, Корвизар. Немцы также склонны к сумасшествию, как и англичане.
Корвизар был главным лейб-медиком Наполеона.
— Надеюсь, вы провели предварительный допрос? — спросил он, обращаясь опять к генералу Раппу. — Кто он такой?
— Его имя Фридрих Штапс. Он прибыл сюда из Эрфурта. Его отец приходский священник в Наумбурге.
— Какого вероисповедания?
— Протестантского.
— Сколько ему лет?
— Восемнадцать.
Наполеон замолчал. Скрестив руки на груди, он задумчиво стоял у окна, повернувшись спиной к присутствующим. Прошло несколько минут, прежде чем кто-нибудь шевельнулся в зале. Все как будто окаменели на своих местах. Но так же весело светило в окна осеннее солнце, отражаясь на стенах, картинах, шитых мундирах и на золотой короне с орлом над красным бархатным креслом...
— Как вы объясните это? — спросил Наполеон. — Слыханное ли дело, чтобы немец, протестант и вдобавок такой юноша, хладнокровно решился совершить убийство? Что это такое, Рапп? Можно ли было ожидать чего-нибудь подобного в Германии!
— Это все тайные общества, ваше величество... — возразил Рапп, повторяя слова, сказанные перед тем Наполеоном, чтобы дать какой-нибудь ответ, и заметно обрадовался, когда император избавил его от необходимости кончить начатую фразу.
Наполеон по своей привычке начал ходить взад и вперёд по комнате, больше разговаривая сам с собой, нежели с присутствующими.
— А кто образовал эти тайные общества? — продолжал он. — Идеологи и профессора! Немцы добрый и послушный
