Смерть консулу! Люцифер - Жорж Оне

Бедные цветы! Бедная Кристель! Она ли это говорит, или Магдалена зовёт её в саду?

Магдалена, Эгберт!.. Посмеет ли она показаться им на глаза? Не отделяет ли её целая пропасть от них! Он звал её к себе и говорил: пойдём со мной. Брось их.

Но куда идти ей?

Порыв ветра вырвал венок из её рук и унёс его вниз по холму.

Где очутятся завтра цветы и ветка ивы?

Кристель дороже их, какая участь ожидает её?

Глава IV

Мало-помалу улеглась буря. К восьми часам рассеялись тучи и выглянуло солнце. Наступило холодное и ясное октябрьское утро.

Огромная толпа народа наполняла двор Шёнбруннского дворца, где был назначен смотр гвардии. Несмотря на свою ненависть к французам, жители Вены не могли устоять против соблазна увидеть вблизи французского императора.

На ступенях лестницы, выходившей во двор, стояли офицеры с донесениями и просьбами и среди них Эгберт в гусарском мундире, в котором он был взят в плен при Асперне. Против дворца вдоль забора и газонов расположилась гвардия, рядом с нею стояли солдаты, вышедшие из госпиталей и возвращённые из австрийского плена, в мундирах, представлявших странную смесь цветов при ярком солнечном освещении.

Солдаты громко разговаривали между собой, так как дисциплина значительно ослабла в войске во время последнего похода. Весть о скором заключении мира возбудила общую радость. Бодрое и воинственное настроение, с которым французы совершали свои первые походы, не могло устоять против тяжёлой походной жизни, жестоких и упорных битв. Все они ещё слушались своего вождя, но и теперь, как после битвы при Эйлау, в войске начался ропот. Наполеон не слышал его, потому что не хотел его слышать. Незаметно, но неудержимо начал ослабевать воинственный дух французов. Орёл взлетел слишком высоко; крылья не могли долее поддерживать его. Все стремились к покою, и потому весть о мире одинаково обрадовала всех.

За солдатами в ближайших аллеях толпились зрители. Порядок не соблюдался строго; жандармы не преследовали любопытных, сновавших между расставленными полками. У окон дворца сидели разряженные дамы из австрийского дворянства, рядом с приближёнными императора. Эгберт, случайно взглянув вверх, увидел у одного окна префекта Боссе, разговаривающего с графиней Беллегард, женой храброго генерала, защитника Асперна.

«Граф Ульрих прав, — подумал Эгберт. — Мы не умеем ненавидеть. В этом пруссаки выше нас. Они отомстят Наполеону за поругание родины и не станут ползать, как мы, у ног победителя или бросаться ему в объятия».

— Стройся! — раздалось во дворе.

Гвардейцы выстроились. С невольным уважением смотрели зрители на этих людей, переживших столько битв, на их загорелые лица, покрытые шрамами. С минуты на минуту ожидали появления императора.

Перед фронтом прохаживался молодой человек в голубом мундире, которого Эгберт встретил накануне, во время прогулки. Сколько ни отгоняли его офицеры, но он упорно возвращался на своё место.

Одну минуту он стоял так близко к лестнице, что Эгберт протянул ему руку. Незнакомец быстро оглянулся и бросил на него мрачный, блуждающий взгляд.

«Он сумасшедший», — подумал Эгберт, опуская руку.

Император вышел из дворца, окружённый многочисленной свитой. На нём был его обычный зелёный мундир, маленькая шляпа и широкая красная лента через плечо. В левой руке он держал лист бумаги и медленно спускался по ступеням лестницы. Серьёзное лицо его имело спокойное, почти печальное выражение.

Дойдя до середины лестницы, он остановился и посмотрел вниз на стоявших людей, на сад, окружавший двор. Пришла ли ему в голову мысль, что он никогда не вернётся сюда, не увидит больше ни этих деревьев, ни этих аллей, которые так нравились ему? Или что другое тревожило его?.. Он разорвал на мелкие клочки бумагу, которую держал в руке, и бросил её.

— Бертье! — позвал он, оборачиваясь к своей свите.

Бертье поспешно подошёл к нему.

— Знаете ли вы, какую бумагу я разорвал сейчас? — спросил вполголоса Наполеон. — Мне подал её Савари полчаса тому назад. Это донесение полицейского комиссара о том, что в войске существует заговор.

— Я уже обращал внимание вашего величества на настроение некоторых отдельных полков...

— Они устали, как воины Александра Македонского в Индии. Жаль, что предприятия великих людей связаны с этой жалкой массой. Через год или два я распущу их и соберу новое войско.

— Может быть, это ложный донос, ваше величество.

— Донесение так точно и подробно, что не может быть ни выдумано, ни преувеличено. Наконец, порукой в этом служит имя полицейского комиссара — Дероне. Он принадлежал прежде к якобинцам и знает всё, что у них делается.

— Я так удивлён, что не нахожу слов...

— Они подкупили солдат из полка Луазеля. Генерал Савари велел арестовать двух зачинщиков. Расстреляйте их втихомолку без суда и следствия. Я не хочу огласки. Где полковник?

— Полковник Луазель, — крикнул Бертье.

Никто не двинулся.

Луазель не присутствовал на параде.

— Отошлите его в Испанию с депешей к Сульту или королю Иосифу. Сделайте это тотчас же! Через четыре часа он должен выехать из Вены. Я не хочу иметь при себе дураков, разыгрывающих роль Брута или Кассия.

— Не лучше ли арестовать его, ваше величество?

— Этого франта! Чтобы он вообразил, что я боюсь его, — возразил Наполеон, пожимая плечами, с выражением глубокого презрения.

Бертье почтительно отошёл от него на несколько шагов.

Император быстро сошёл с лестницы, не обращая внимания на стоявших тут офицеров. Отдавая поклон Эгберту и его товарищам, он остановился на минуту.

— Что, вы теперь совсем выздоровели, месье Геймвальд?

— Да, ваше величество.

— Ни вы, ни я не забудем Асперна. Когда кончится парад, Бертье приведёт вас ко мне.

Императора встретили во дворе громким криком: «Vive l’Еmреrеur», барабанным боем и военной музыкой. Эгберт видел, как человек в голубом мундире поспешно бросился вперёд, чтобы видеть императора, и почти загородил ему дорогу. Адъютанты оттащили его. Наполеон ничего не заметил и с руками, сложенными на спине, подошёл к солдатам. Несколько офицеров из свиты императора, и в том числе Цамбелли, остались на лестнице и вступили в разговор со стоявшими тут австрийцами. Эгберт слышал, как они толковали о заключении вечного мира между обоими народами, так как Бонапарт почти публично сказал князю Иогану Лихтенштейну, что он желает вступить в неразрывный союз с Австрией.

— Не мы, а русские настоящие враги Европы, — говорили французы.