Ацтек. Том 2. Поверженные боги - Гэри Дженнингс

Как я и предупреждал в самом начале, мне не о чем было рассказывать, кроме как о собственной жизни, а она вся в прошлом. Если у меня и есть хоть какое-то будущее, то мне не дано его предвидеть, да и не думаю, чтобы я этого хотел. Мне вспоминаются слова, которые я так часто слышал во время долгих своих поисков Ацтлана. Эти слова еще повторил Мотекусома в ту ночь, когда мы сидели с ним под луной на вершине пирамиды в Теотиуакане, и в его устах они прозвучали как эпитафия: «Ацтеки были здесь, но ничего не принесли с собой, когда появились, и ничего не оставили, когда ушли». Ацтеки, мешикатль… — какое название ни предпочти, мы все равно уходим. Мы растворяемся, нас поглощают другие народы, мы рассеиваемся, и скоро нас не останется вовсе. Не останется даже воспоминаний, да и вспоминать будет некому. То же самое относится и ко всем другим порабощенным вами народам: они исчезнут или изменятся до неузнаваемости. В настоящее время Кортес собирается основать новые поселения на побережье Южного океана. Альварадо сражается, чтобы завоевать племена джунглей Куаутемалана. Монтехо изо всех сил пытается покорить более цивилизованных майя с полуострова Юлуумиль Кутц, а Гусман ведет бои против непокорных пуремпече в Мичоакане. Во всяком случае, все эти народы, как и мешикатль, могут утешаться тем, что сражались до последнего. Они уйдут из истории с честью, чего нельзя сказать об иных, вроде жителей Тлашкалы, теперь горько сожалеющих о том, что они помогли вам, белым людям, ускорить захват Сего Мира. Я только что сказал, что невозможно предвидеть будущее, но это не совсем верно. Кое-что я предвижу вполне отчетливо. Достаточно вспомнить сына Малинцин Мартина, чтобы предсказать скорое появление все большего числа мальчиков и девочек с кожей цвета дешевого, разбавленного водой шоколада. Вот, пожалуй, чем все и закончится: не истреблением народов Сего Мира, но разбавлением их крови; постепенно все станут никчемно одинаковыми и одинаково никчемными. Конечно, в этом мне очень хотелось бы ошибиться. Вдруг где-то в наших землях найдутся народы, столь непобедимые или хотя бы столь отдаленные, что их оставят в покое, и тогда, быть может, когда-нибудь… Аййо, если бы мне и хотелось продлить свои дни, то лишь затем, чтобы увидеть, что может случиться тогда. Мои собственные предки не стыдились называть себя народом Сорняка, ибо сорная трава, никому не нужная и неприглядная с виду, обладает поразительной стойкостью и жизненной силой и извести ее почти невозможно. Лишь после того, как народ Сорняка создал цивилизацию и сорные травы сменились изысканными цветами, цветы эти оказались безжалостно срезаны. Цветы прекрасны, благоуханны и желанны, но они так уязвимы и бренны!

Может быть, где-то в глухомани Сей Мир уже породил или породит другой народ Сорняка, тонали коего будет состоять в том, чтобы расцвести, и белые люди уже не смогут извести его под корень. Может быть, этому народу удастся добиться той славы и того величия, какого добились мы, и я тешу себя надеждой, что среди этих грядущих вершителей истории могут оказаться и мои потомки. Я не говорю сейчас о семени, оставленном мною в южных землях: тамошний люд выродился настолько, что даже свежая кровь мешикатль ничего не изменит. Но ведь на севере, там, где я скитался в поисках нашей прародины, есть Ацтлан, а я давно уже догадался, что имел в виду Младший Глашатай Тлилектик-Микстли, приглашая меня непременно посетить его город, ибо там меня ждет приятный сюрприз. Сначала я толком не понял, о чем речь, но потом, вспомнив, сколько ночей провел в постели с его сестрой, я гадал лишь о том, мальчик у меня родился или девочка. Могу сказать лишь одно: тот или та, в чьих жилах течет моя кровь, не проявит робости и нерешительности, если вдруг новый народ Сорняка вздумает покинуть пределы своего болота. Ну что ж, тут я могу только от души пожелать им успеха.

Но я снова отвлекся, что вызывает законное раздражение вашего преосвященства. Итак, сеньор епископ, я еще раз прошу вашего позволения удалиться. Я пойду к Бью, сяду с ней рядом и буду говорить ей слова любви, ибо хочу, чтобы перед тем, как заснуть сегодня, и перед тем, как заснуть последним сном, она слышала именно эти и только эти слова. Когда же она заснет, я встану, выйду в ночь и буду долго бродить по пустынным улицам.

EXPLICIT[22]

На этом завершается изустный рассказ — хроника пожилого индейца из племени, обычно именуемого ацтеками. Повествование сие было записано verbatim ab origine[23] братом Гаспаром де Гайана, братом Торибио Вега де Аранхес, братом Херонимо Муньос и братом Доминго Виллегас-и-Ибарра interpres[24] Алонсо де Молина. Писано в день Святого Апостола Иакова, июля, 25-го дня, в год 1531-й от Рождества Христова.

Его Священному Императорскому Католическому Величеству, императору дону Карлосу, нашему королю и повелителю.

Его Всемогущему Непобедимому Величеству из города Мехико, столицы Новой Испании, в день Невинных Младенцев, в год от Рождества Христова одна тысяча пятьсот тридцать первый, шлем мы наш нижайший поклон.

IHS

S. С. С. М

Прежде всего мы просим прощения за то, что после нашего предыдущего сообщения прошло столь долгое время, но, как подтвердит капитан Санчес Сантовенья, его курьерская каравелла прибыла сюда с большим опозданием из-за штормов, разыгравшихся вблизи Азорских островов, и, напротив, длительного безветрия в лежащем у экватора Саргассовом море. По этой прискорбной причине мы только сейчас получили письмо Вашего Величества с указанием «выделить хронисту-ацтеку и его жене за услуги, оказанные Короне, удобный дом на подходящем земельном участке и денежное

вспомоществование, достаточное для поддержания достойного существования до конца их дней».

Увы, мы вынуждены с сожалением сообщить вам, государь, что исполнить сие повеление не представляется возможным. Индеец мертв, а его безнадежно больная жена если и жива, то нам неведомо, где она находится.

Поскольку мы ранее уже обращались к Вашему Величеству за указаниями относительно того, как следует поступить с ацтеком по окончании его рассказа, но единственным ответом нам было двусмысленно затянувшееся молчание, то мы, и это в какой-то мере должно послужить нам извинением, осмелились предположить, что Ваше Величество разделяет столь часто высказывавшееся во время проведения нами кампании против ведьм в Наварре суждение о том, что «проглядеть ересь — значит поощрить оную».

После того как в разумный срок нами не было получено никаких указаний либо пожеланий Вашего Величества, мы сочли возможным и оправданным действовать по собственному усмотрению, в связи с чем ацтеку было предъявлено официальное обвинение в ереси, и он предстал перед судом Инквизиции.