Вторая модель - Филип Киндред Дик

– Отец не…

– Да, помню, помню!

Беззаботно рассмеявшись, миссис Дрю отворила перед мальчишкой дверь.

– Прощай, Бернард! Прощай!

С крыльца мальчишка спускался медленно, по ступеньке за шаг. Проводив его взглядом, она захлопнула дверь, вприпрыжку вбежала в спальню, расстегнула платье и сбросила его на пол. Изношенная серая ткань вдруг сделалась ей отвратительна. На миг повернувшись к зеркалу, миссис Дрю уперла руки в бедра, окинула взглядом новое – юное, пышное – тело, повела плечами, закатила глаза и залилась восторженным смехом. Чудесное тело, чудесное! Сколько в нем жизни… А груди-то как круглы! «И как упруги», – отметила миссис Дрю, тронув грудь пальцем. А сколько радостей ждет ее впереди! Подумав об этом, она едва не задохнулась от счастья. Впереди ее ждал целый мир. Но первым делом, пока наполняется ванна, следовало собрать в узел волосы.

Домой он плелся, с трудом одолевая разгулявшийся ветер. Час был уже поздний, солнце скрылось за горизонтом, потемневшее небо заволокло тучами. Студеный ветер, толкавший то в грудь, то в бок, пронизывал одежду насквозь, от холода все тело покрылось гусиной кожей. Устал мальчик зверски, до ломоты в висках, и каждые пару минут, потирая лоб, останавливался передохнуть. Казалось, сердце вот-вот не выдержит, разорвется в груди. Миновав улицу Вязов, он свернул на Сосновую. Ветер свистел в ушах, толкался, будто норовя свалить с ног. Пытаясь хоть немного прийти в себя, мальчишка помотал головой. Как же он устал, как устал! Ни руки, ни ноги не слушаются, да еще ветер лупит в грудь без пощады, щиплется холодом, треплет одежду…

Вздохнув, он опустил голову и двинулся дальше, но на углу снова остановился, оперся о фонарный столб. Небо совсем потемнело, уличные фонари начали зажигаться один за другим. Наконец он, собрав последние силы, с трудом заковылял к дому.

– Да куда мог подеваться этот мальчишка? – проворчала Мэй Серл, в десятый раз выходя на крыльцо. – А ветер-то – просто жуть!

Последовавший за нею Ральф включил свет на крыльце и встал рядом.

Ветер свистел в ушах, плетью хлестал в окна. Оба окинули взглядом темную улицу, но не увидели на мостовой ничего, кроме пары газет и прочего мусора, подхваченного разбушевавшимся ветром.

– Идем в дом, – сказал Ральф. – Вернется – ох, я его и выдеру!

Оба сели за стол, накрытый к ужину, но вскоре Мэй, отложив вилку, замерла.

– Послушай-ка! Слышишь?

Ральф тоже прислушался.

Снаружи, со стороны парадного входа, донесся негромкий, едва уловимый стук. Ральф поднялся со стула. Завывающий снаружи ветер яростно трепал занавески в комнатах верхнего этажа.

– Пойду погляжу, – сказал он.

Подойдя к двери, Ральф отворил ее. Ветер катал по крыльцу, швырял о стену нечто бесформенное, сухое и серое. Ральф пригляделся, но что это, так и не понял. Клубок спутанных стеблей засохшей травы вроде перекати-поля, какие-то тряпки… Должно быть, всего-навсего мусор, принесенный откуда-то ветром.

Подхлестнутый порывом ветра, пучок травы с запутавшимся в ней тряпьем отскочил от его коленей и снова негромко забарабанил о стену. Проводив его взглядом, Ральф медленно закрыл дверь.

– Что там? – окликнула его Мэй.

– Ничего, – ответил Ральф Серл. – Ничего. Просто ветер.

За дверцей ходиков[33]

В тот вечер он вынес подарок к ужину и поставил рядом с ее тарелкой. Дорис уставилась на прямоугольный сверток, прижав ладошку к губам.

– Господи, что это? – спросила она, с блеском в глазах повернувшись к нему.

– А ты открой, посмотри.

Дорис ловко разрезала острым ноготком ленточку и бумагу. Грудь ее вздымалась и опадала в такт участившемуся дыханию. Глядя, как она снимает с коробки крышку, Ларри закурил, прислонился плечом к стене.

– Часы с кукушкой! – в восторге вскричала Дорис, разглядывая подарок со всех сторон. – Настоящие ходики с кукушкой, как у мамы! Точно такие же висели на стене в мамином доме, когда еще был жив Пит…

В глазах ее искорками заблестели слезы.

– В Германии сделаны, – сообщил Ларри, а чуть помолчав, добавил: – Карл для меня раздобыл, по оптовой цене. Есть у него знакомый, занимающийся часами. Иначе я и не смог бы…

Тут он умолк: Дорис издала некий странный, негромкий звук.

– Я говорю: иначе они оказались бы мне не по карману, – зло сдвинув брови, закончил Ларри. – Что на тебя вдруг нашло? Ты же получила часы, так? Точно такие, какие хотела?

Дорис молчала, не выпуская из рук темно-коричневый деревянный ящичек, крепко сжимая его в ладонях.

– Ну, что на тебя вдруг нашло? – повторил Ларри.

К немалому его удивлению, Дорис вскочила из-за стола и, прижимая часы к груди, выбежала из комнаты.

Ларри сокрушенно покачал головой.

– Ничем им не угодишь. Все они таковы. Вечно чего-то да не хватает.

Усевшись за стол, он продолжил ужин один.

Часы с кукушкой оказались не слишком велики, однако их мягкое дерево украшало бессчетное множество затейливой резьбы, крохотных зубчиков и виньеток, и все это – ручной работы. Сев на кровать, Дорис утерла слезы и завела часы. Время установила по часикам на запястье, но вскоре, чуть поразмыслив, осторожно перевела стрелки на без двух минут десять и водрузила часы на комод.

Осталось только посидеть и дождаться, пока кукушка не выглянет из-за дверцы прокуковать десять. Присев на кровать, сцепив руки на коленях, Дорис ждала. Ждала и думала о Ларри и о его словах. И о своих словах, если уж на то пошло, тоже – и сколько над ними ни думала, не находила за собой никакой вины. В конце концов, нельзя же вечно слушать его, ни слова не говоря в свою защиту! Нельзя же вечно, всю жизнь плясать под чужую дудку!

Дорис вновь поднесла к глазам носовой платок. Зачем? Зачем он сказал о том, что раздобыл их по оптовой цене? Зачем ему потребовалось взять и разом все испортить? Если уж так, мог бы просто не покупать их…

Пальцы сами собой сжались в кулаки. Как он язвителен, как придирчив, черт побери!

Однако ходикам – небольшому ящичку с ажурной дверцей над циферблатом, с забавным резным кружевом по краям, негромко тикавшему на комоде, – она была искренне рада. За дверцей терпеливо ждала своего часа кукушка. Может, она, склонив голову на сторону, слушает, караулит первый удар часов, чтоб непременно выглянуть вовремя?

А чем она, прокуковав, занимается, что делает целый час? Спит? Ладно, вскоре Дорис увидит ее и сможет спросить. И Бобу часы непременно покажет. Бобу они