Цикада и сверчок (сборник) - Ясунари Кавабата
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Нет-нет. Просто я смотрела на тебя и думала, что в твоих тряпках что хочешь найти можно.
– Это потому, что я уже такая старая.
Мать смотрела на Мияко – та замеряла рукава. Потом спросила с самым невинным видом:
– А ты Таяма до сих пор пишешь?
– Пишу. Раз в месяц, – ответила дочь, уменьшив количество посылаемых ею писем ровно в три раза.
– Давно это у вас?
– Да уже четыре года.
Мияко глубоко вздохнула, будто хотела что-то спросить, но потом уставилась в пол.
– Вот ведь как: едва ты перестала носить это кимоно, началась война.
– Да.
– Ты стала взрослой в эту войну.
– Я чувствую себя беззащитной.
– Да, сейчас столько всего происходит, о чем мы в нашей молодости и помыслить не могли.
Сказав так, мать вышла.
«Ты стала взрослой в эту войну». Сейчас до Мияко дошел смысл этих слов, и все внутри у нее напряглось. Она подняла глаза к небу. Она думала о тех девочках, на юность которых пришлась война.
Мияко опять взялась за шитье и почувствовала какую-то новую любовь к этим лоскутам. У нее возникло странное ощущение, что все эти военные годы они дожидались ее. Когда она разделалась с одним рукавом, пришла тетка Мияко. Поскольку в передней послышался также звук тяжелых мужских ботинок, Мияко встала. Мать вышла встретить гостей.
Мать провела гостей в дом. Они молча прошли мимо комнаты Мияко. Мияко удивилась. Тут мать чуть приоткрыла дверь.
– Не знаю, что и делать. Тетушка Симамура пришла не одна, – озадаченно сказала она. – Завари чай, а я подам, – нервно закончила она и вернулась в гостиную.
«Уж не свататься ли пришли?» – с беспокойством подумала Мияко. Заварив чай, она заглянула в прихожую. Там стояли высокие офицерские ботинки. Увидела она и брошенную на пол офицерскую фуражку. Мияко протянула руку и, несколько поколебавшись, решительно повесила фуражку. Она вернулась к шитью, но пальцы у нее дрожали.
– Мияко, пойди поздоровайся с тетушкой, – позвала из коридора мать.
Тетушка представила Мияко лейтенанта Одзава. Она вела разговор, пристально поглядывая на Мияко. Потом сказала строго:
– Господину Одзава уже пора. А ты, Мияко, уж будь так добра, проводи лейтенанта до станции.
– Хорошо.
Мияко было привстала, но тут же села снова. Поманив ее одними глазами, мать вышла в коридор.
– Я им рассказала про Таяма. Так что будь вежлива с лейтенантом, – прошептала она.
У Мияко стало жарко в глазах – произошло что-то важное.
Когда они прошли всего несколько шагов, лейтенант сказал:
– Теперь я сам дойду. Спасибо.
– Не за что, – ответила Мияко и впервые взглянула в лицо лейтенанту. Вид у него был задумчивый.
– Нет, все-таки проводите меня.
По дороге он рассказал, что прибыл в Японию по служебным делам, но через две недели возвращается на фронт. Одзава непременно хотел за это время жениться и попросил тетушку с кем-нибудь познакомить его.
– Поэтому мы к вам и пришли. Извините, я допустил бестактность. Ваша тетушка так и говорила, что вы очень достойный человек. Она оказалась права.
Мияко молчала. Она чувствовала легкую грусть и светлый покой. Она вспоминала Таяма.
– Спасибо, что проводили меня.
У станции лейтенант решительно откозырял ей. «Будьте здоровы». Она поймала его взгляд. И растерялась. Навернулись слезы. У него были такие же глаза, как у Таяма. Наверное, у всех уходящих мужчин одинаковые глаза.
Таяма ничего не обещал ей. Но его прощальный взгляд жил в ней все эти четыре года. Под этим взглядом она стала взрослой, и потому в ней уже не оставалось места для других глаз. И потому она хотела стереть из своей памяти взгляд этого лейтенанта. Каждую минуту она будет молиться о том, чтобы забыть.
[1944]
Гранат
Зимней ветреной ночью листья гранатового дерева облетели, образовав вокруг ствола правильный круг. Кимико распахнула ставни. Было так странно видеть внезапно оголившиеся ветви. Удивительно, что опавшие листья улеглись кру́гом, ибо ветер должен был разогнать их по земле. На ветках краснели гранаты. «Мама, посмотри!» – закричала Кимико.
«Смотри-ка, я совсем про них забыла», – ответила мать. Едва взглянув на дерево, она вернулась в кухню.
Ее рассеянность напомнила Кимико, как скучно они живут. Они влачили свои дни, не обращая внимания даже на зреющие гранаты под самыми окнами. Вот когда пару недель назад к ним приходил семилетний сын ее двоюродной сестры, он сразу же обрадовался дереву. Наблюдая, как он бесстрашно карабкается по стволу, Кимико ощущала биение жизни. «Смотри выше, вон там какой большой висит!» – сказала она ему с веранды. «Вижу. Только с ним мне уже обратно не слезть».
Все правильно. С полными руками с дерева не слезешь. Кимико засмеялась. Чудесный мальчишка.
До его прихода они с матерью не вспоминали о гранатах. Когда он ушел, забыли снова. Когда мальчишка был здесь, листья скрывали плоды. Сегодняшним утром только небо нависало над ними. От ночного холода гранаты и листья стали на вид какими-то жесткими. Кимико вышла в сад и сбила самый высокий гранат. Он перезрел. Кожура покрылась трещинами от рвущейся наружу жизненной силы. Кимико положила гранат на пол веранды. Зернышки светились, солнце пронзало их насквозь. Кимико чувствовала вину перед этим гранатом.
Кимико поднялась на второй этаж, села за шитье. Около десяти часов она услышала голос Кэйкити. Калитка, наверное, была открыта, и он тут же прошел в сад, откуда теперь доносилась его скороговорка.
«Кимико! Спускайся, к нам Кэйкити пришел!» – позвала мать. Кимико поспешно вытащила нитку из иголки и воткнула иглу в подушечку.
«Вот и Кимико все говорила: надо повидаться, надо повидаться перед тем, как ты на фронт уедешь, но ей самой неудобно к тебе пойти было, а ты все не приходил и не приходил. Ну, наконец-то», – тараторила мать. Она хотела предложить Кэйкити остаться пообедать, но он спешил. «Жалко, ну тогда хоть гранат попробуй», – сказала мать и снова позвала Кимико.
Пока Кимико спускалась по лестнице, Кэйкити так жадно смотрел на нее, и столько было в его глазах нетерпения, что у нее подкашивались ноги. Потом глаза его стали такими добрыми, что гранат выпал у него из рук. Они посмотрели друг на друга и рассмеялись. Тут щеки Кимико залились жаром. И тогда Кэйкити вдруг засобирался: «Береги себя». – «И ты тоже береги себя…»
Когда Кимико произносила эти слова, Кэйкити уже отвернулся от нее и прощался с матерью. Когда он скрылся из виду, Кимико
