Анж Питу - Александр Дюма

— Хорошо.

— Нас тридцать три человека.

— Это почти треть от сотни, — уточнил Питу.

— Ты хорошо владеешь оружием? — спросил Клод.

— Черт возьми! — произнес Питу, который не умел даже носить его.

— Превосходно. А ты знаешь толк в строевых эволюциях?

— Я десять раз видел, как генерал Лафайет проводит учения с сорока тысячами солдат, — пренебрежительно ответил Питу.

— Прекрасно! — сказал Дезире, которому надоело молчать; не требуя много, он хотел все же вставить хоть одно словцо.

— Так ты хочешь нами командовать? — спросил Клод.

— Я! — воскликнул Питу, подскочив от изумления.

— Да, ты.

И оба заговорщика пристально посмотрели на Питу.

— О, ты колеблешься! — сказал Клод.

— Но…

— Так ты не патриот? — спросил Дезире.

— Вот те на!

— Ты чего-то опасаешься?

— Это я-то, покоритель Бастилии, награжденный медалью?

— Ты награжден медалью!

— Меня наградят, когда отчеканят медали. Господин Бийо обещал, что получит за меня мою медаль.

— Он получит медаль! У нас будет командир с медалью! — закричал Клод в восторге.

— Ну так как, ты согласен? — спросил Дезире.

— Согласен? — спросил Клод.

— Ну что ж, согласен! — ответил Питу в порыве воодушевления и, быть может, другого чувства, которое пробуждалось в нем и которое называется тщеславием.

— Решено! — воскликнул Клод. — С завтрашнего дня ты нами командуешь.

— Где я буду вами командовать?

— На учениях, где же еще?

— А ружья?

— Но ты ведь знаешь, где они лежат.

— Да, у аббата Фортье.

— Ну вот.

— Только аббат Фортье может мне их не отдать.

— Ну что ж! Поступишь так, как патриоты с Домом инвалидов, — ты отберешь их силой.

— Один?

— Мы соберем подписи, а в случае нужды придем к тебе на помощь и поднимем Виллер-Котре, если понадобится.

Питу покачал головой.

— Аббат Фортье упрям, — сказал он.

— Ведь ты же был его любимым учеником, разве он сможет тебе отказать!

— Сразу видно, что вы его совсем не знаете, — сказал Питу со вздохом.

— Так ты думаешь, старик не отдаст ружья?

— Он не отдал бы их даже эскадрону королевского немецкого полка. Это упрямец, injustum et tenacem[38]. Впрочем, — спохватился Питу, — вы же не знаете латыни.

Но два арамонца не дали себя ослепить ни цитатой, ни этим хвастливым замечанием.

— Право, Клод, мы выбрали славного командира, он всего боится, — сказал Дезире.

Клод покачал головой.

Питу заметил, что может упасть в их глазах. Он вспомнил, что фортуна любит смелых.

— Ну ладно, — сказал он, — там видно будет.

— Так ты берешь на себя ружья?

— Я берусь… попробовать.

Негромкий ропот сменился одобрительным шепотом.

«Ну вот, эти люди уже командуют мной еще до того, как я стал их командиром. Что же будет потом?» — подумал Питу.

— Попробовать недостаточно, — сказал Клод, качая головой.

— Если этого недостаточно, иди и забирай сам, — рассердился Питу. — Я передаю тебе мою власть. Иди подольстись к аббату Фортье и его плетке.

— Стоило возвращаться из Парижа с саблей и каской, — презрительно произнес Манике, — чтобы бояться плетки.

— Сабля и каска ведь не кираса, а даже если бы были кирасой, аббат Фортье со своей плеткой быстро нашел бы какое-нибудь место, которое она не закрывает.

Клод и Дезире, кажется, поняли это замечание.

— Ну же, Питу, сынок! — сказал Клод.

«Сынок» — дружеское обращение, что было в большом ходу в этих местах.

— Что ж, ладно! — согласился Питу. — Но чтоб слушались меня, черт возьми!

— Вот увидишь, какие мы послушные, — сказал Клод, подмигивая Дезире.

— Только, — прибавил Дезире, — не забудь о ружьях.

— Решено, — сказал Питу.

Честолюбие заставляло его храбриться, но в глубине души он был встревожен.

— Обещаешь?

— Клянусь.

Питу простер руку, два его спутника тоже, и на поляне при свете звезд три арамонца, невинные подражатели Вильгельма Телля и его сподвижников, провозгласили начало восстания в департаменте Эна.

Все дело в том, что Питу провидел в конце своих трудов счастливую возможность покрасоваться в мундире командира национальной гвардии и вызвать если не раскаяние, то хотя бы размышления у мадемуазель Катрин.

Избранный на почетный пост таким образом, Питу вернулся домой, мечтая о путях и средствах раздобыть оружие для своих тридцати трех национальных гвардейцев.

XXXVI

ГЛАВА, ГДЕ СТАЛКИВАЮТСЯ МОНАРХИЧЕСКИЕ УБЕЖДЕНИЯ В ЛИЦЕ АББАТА ФОРТЬЕ И РЕВОЛЮЦИОННЫЕ УБЕЖДЕНИЯ В ЛИЦЕ ПИТУ

В эту ночь Питу был так занят нежданно свалившейся на его голову честью, что даже забыл обойти свои силки.

На следующий день он вооружился каской и саблей и отправился в Виллер-Котре.

На городских часах било шесть утра, когда Питу пришел на площадь перед замком и тихо постучал в маленькую дверь, выходившую в сад аббата Фортье.

Питу постучал достаточно сильно, чтобы успокоить свою совесть, но недостаточно сильно, чтобы его услышали в доме.

Он надеялся получить таким образом четверть часа отсрочки и за это время украсить цветами ораторского искусства речь, приготовленную им для аббата Фортье.

К его большому удивлению, дверь, в которую он так тихо постучал, отворилась, но, когда он увидел, что ему открыл не кто иной, как Себастьен Жильбер, удивление сразу прошло.

Мальчик с рассветом вышел в сад и учил урок, вернее, делал вид, что учит, ибо раскрытая книга то и дело выпадала у него из рук и он уносился мыслями то вперед, то назад — навстречу тому, что он любил в этом мире.

Увидев Питу, Себастьен вскрикнул от радости.

Они обнялись; первым делом мальчик спросил:

— У тебя есть новости из Парижа?

— Нет, а у тебя? — спросил Питу.

— У меня есть, отец написал мне такое ласковое письмо!

— Ах! — воскликнул Питу.

— И в нем, — продолжал мальчик, — есть для тебя приписка.

И, вынув письмо из-за пазухи, он показал его Питу.

P. S. Бийо передает Питу, чтобы он не докучал людям на ферме и не отвлекал их от работы.

— О! — вздохнул Питу. — Вот, право, совершенно бесполезный совет. Я больше не могу ни докучать им, ни отвлекать их.

Потом вздохнул еще глубже и добавил совсем тихо:

— Эти слова надо было адресовать господину Изидору.

Но, быстро придя в себя, протянул письмо Себастьену и спросил:

— Где аббат?

Мальчик прислушался, и хотя лестница, скрипевшая под ногами достойного священнослужителя, находилась с другой стороны дома, он сказал: