Великие зодчие Санкт-Петербурга. Трезини. Растрелли. Росси - Юрий Максимилианович Овсянников

Поездка на лечение дозволена. Карл Иванович провожает жену в Ревель, а сам отправляется в Тверскую губернию. Там, в 50 верстах от Торопца, существует Андреапольская водолечебница, где пользуют от малокровия. Росси уезжает со спокойной душой, твердо веруя в свой талант, в свою необходимость царскому двору, в покровительство Марии Федоровны. Не ведает, что новый государь не любит ждать исполнения своих желаний. Разрешая отпуск Росси, император заранее знает свое окончательное решение. За две недели до возвращения зодчего в Петербург Николай Павлович поручает перестройку покоев во дворце архитектору Монферрану. Своеобразный реприманд самоуверенному Росси.

Странное дело. Коллежский советник не желает понять или делает вид, что не понимает намека. Как только приходит известие, что Софья Елена родила дочь Марию, он тут же просит новый отпуск на шесть недель для поездки в Ревель. А 9 июня, забрав старшего сына Александра, уже мчится по той же дороге, по которой двадцать пять лет назад уезжал в Европу со своим учителем. Как человек, муж и отец он не может поступить иначе…

Старый Ревель, опоясанный древними стенами и башнями, полюбился еще царю Петру. По его желанию архитекторы Н. Микетти и М. Земцов возвели в парке за городом изящный нарядный дворец для Екатерины Алексеевны — Екатериненталь, или Кадриорг, как прозывают его местные жители. Теперь здесь прославленные морские купания, привлекающие петербургский свет. Летний отдых тут охотно проводят Петр Андреевич Вяземский, Ольга Пушкина — сестра великого поэта, Бенкендорфы и многие, многие другие — знакомые и незнакомые придворному архитектору.

У жены Карла Ивановича два небольших домика в Нижнем городе, и он с радостью проводит здесь свой отпуск. Морские ванны благотворно влияют на его самочувствие. Жаль только, что слишком быстротечны эти недели отдохновения…

Год 1827 завершался двумя торжествами. Сначала праздновали юбилей Академии наук. В присутствии императорской семьи, высших сановников и военачальников президент С. Уваров прочел доклад, потом выступали профессора, гости осматривали музей. В тот день избрали новых почетных академиков: статс-секретаря Д. Блудова — автора обвинительного доклада по делу декабристов, князя А. Голицына, начальника Главного штаба генерала И. Дибича. Только на сей раз не нашлось нового прямодушного А. Лабзина…

В день пятнадцатой годовщины изгнания французов из России, 25 декабря 1827 года, во дворце состоялось торжественное освящение Военной галереи.

Из журнала «Отечественные записки»:

«Галерея сия освящена была в присутствии императорской фамилии и всех генералов, офицеров и солдат, имеющих медали 1812 года и за взятие Парижа. Кавалеры сии пешей гвардии были собраны в Георгиевской зале, а конной гвардии в Белой… Государь Император изволил дать указания мест к хранению впредь… знамен лейб-гвардии полков. Они поставлены в обоих углах у главного входа под надписями достопамятных мест на коих некогда развевались с немерцаемою славой.

…Все нижние чины, здесь собранные, допущаемы были в галерею, где они прошли пред изображениями… Александра и генералов — водивших их неоднократно на поле чести и побед, пред изображениями доблестных военачальников своих, деливших с ними труды и опасности…

…Сей монумент отечественной славы будет час от часу драгоценнее, священнее для всякого Россиянина!»

Впервые за последние годы архитектор Карл Росси не получил никакого вознаграждения за свой труд. Император не прощает своеволия. Он злопамятен. Никакой награды не получил зодчий и к своему пятидесятилетию. Но, видимо, в тот год старый знакомый Карла Ивановича живописец Шарль Митуар написал его портрет — единственное известное нам достоверное прижизненное изображение архитектора.

…Зодчий в своем рабочем кабинете. Он недавно вернулся домой. Сняв фрак, облачился в уютный халат с атласными отворотами и присел у рабочего стола. Таким и застал его художник. Мягкая, едва заметная улыбка, пристальный взгляд очень живых глаз. Архитектор полон энергии. Он дюбит жизнь, любит свое дело…

II

Познавать город как неизведанный остров лучше всего тихим солнечным утром, когда еще безлюдны проспекты и шаги отдаются гулким эхом. Ничто не отвлекает внимание и не мешает воображению. Прямолинейность улиц, будто прочерченных по линейке, рождает ощущение покойной радости. Доступны обозрению панорамы красивых зданий, стоящих примкнув друг к другу, подобно гвардейским полкам на параде. Вызывают изумление просторы вдруг возникающих площадей. Город открывается таким, каким замысливали его зодчие, обитавшие в этих домах, гулявшие по этим площадям и проспектам.

«Душой» Петербурга всегда считался Невский проспект. Тот, что начинается у Адмиралтейства и стремится к Аничкову дворцу, к мосту через Фонтанку, за которой в дни Пушкина и Росси существовал другой Петербург, лишенный дворцовой парадности и каждодневной праздничности.

В начале 30-х годов XIX столетия один из столичных литераторов с гордостью восклицал: «Невский проспект есть без сомнения лучшая улица в мире как по правильности, длине и ширине своей, так и красоте и великолепию зданий…» Через два года Гоголь начнет свой сборник «Арабески» словами: «Нет ничего лучше Невского проспекта, по крайней мере в Петербурге; для него он составляет всё. Чем не блестит эта улица — красавица нашей столицы!»

Так попытаемся же познать душу Петербурга времен славы Карла Росси. Пройдем по Невскому проспекту и отыщем в его сегодняшнем обличии памятные места и следы того былого Невского, по которому гулял или ездил архитектор. И начнем познание Петербурга, как начинают исследование неведомой земли — от ее берега вглубь, к середине; от Аничкова моста — к Дворцовой площади.

…Бронзовые кони Аничкова моста — один из любимых символов города — установлены еще при жизни Росси, в начале 40-х годов. Благородные животные застыли на мгновение, но чудится порой: большим прыжком с гранитных пьедесталов начнут свой скок по Невскому, нарушая утреннюю тишину глухим цокотом копыт. Глухим потому, что в 1832 году по предложению инженера В. Гурьева проспект замостили торцами — шестиугольными дубовыми шашками. Они глушили звуки и остро пахли после дождя мокрым деревом.

Слева от моста — Аничков дворец. Строение его начинал еще при Елизавете Петровне М. Земцов, а завершал Ф. Б. Растрелли. Потом, уже внутри, его переделывал Карл Иванович. Собственно говоря, отсюда — от дворцовых покоев, от изящных и величественных садовых павильонов — началось его триумфальное шествие в архитектуре Петербурга. Справа от моста — аптека. Она существовала и при Росси. Правда, в 70-х годах XIX столетия дом надстроили и изменили облик фасада, но аптеку не тронули. Очень может быть, что здесь не отличавшийся крепким здоровьем зодчий покупал лекарства.

За угловым павильоном Аничкова дворца — простор Александринской площади. Огромный прямоугольник ограничен с востока решеткой сада — чередой копий с позолоченными остриями, над которыми орлы несут в когтях лавровые венки победителям. Вдоль западной кромки площади протянулось здание Публичной библиотеки, украшенное чудесной лоджией. Точно такой же, как на парковом фасаде Михайловского дворца. А в глубине — величественный театр. Над его шестиколонным портиком замерла в стремительном лёте квадрига Аполлона.

Еще при