Слова сияния - Брендон Сандерсон

— Вперед, — сказал Адолин, тронув поводья Кавалера.

Они пересекли плато, только он и ее светлость Инадара, которая спустилась с паланкина, чтобы идти пешком. Она была высохшей пожилой женщиной с седыми, коротко подстриженными для простоты волосами. Адолину доводилось видеть кости, на которых было больше мяса, чем у нее, но женщина обладала острым умом и слыла их самым надежным писцом.

Носитель Осколков паршенди вышла из их рядов и в одиночку шагнула на скалы. Не волнуясь, не беспокоясь. Она была уверена в себе.

Адолин спешился и прошагал остаток пути, Инадара шла рядом с ним. Они остановились в нескольких футах от паршенди. На выступе скалы находились только они трое, а окаменевший скальный демон уставился на них слева.

— Я Эшонай, — сказала паршенди. — Помнишь меня?

— Нет, — ответил Адолин.

Он понизил голос, стараясь походить на отца, и надеялся, что в шлеме этого хватит, чтобы обмануть женщину, которая не могла хорошо знать, как звучит голос Далинара.

— Не удивительно, — произнесла Эшонай. — Я была молода и незначительна, когда мы встретились впервые. И едва ли стоила того, чтобы меня запомнили.

Судя по тому, что Адолин слышал от паршенди раньше, он ожидал, что ее речь будет похожа на пение. Но все оказалось совсем не так. В словах Эшонай присутствовал ритм, в том, как она их выделяла, где делала паузы. Она меняла интонации, но результат скорее напоминал молитву, чем на песню.

Инадара достала доску для письма и самоперо и начала записывать все, что говорила паршенди.

— Что она делает? — требовательно спросила Эшонай.

— Я пришел один, как ты и просила, — сказал Адолин, пытаясь подражать командирскому тону отца. — Но я запишу все, что будет сказано здесь, и отправлю своим генералам.

Эшонай не подняла забрало, так что у Адолина было отличное оправдание, чтобы не поднимать свое. Они пристально смотрели друг на друга через прорези для глаз. Все шло не так хорошо, как надеялся отец, но почти так, как ожидал Адолин.

— Мы здесь, — проговорил принц, используя слова, с которых предложил начать отец, — чтобы обсудить условия капитуляции паршенди.

Эшонай засмеялась.

— Совсем не для этого.

— Тогда для чего? Ты так хотела встретиться со мной. Зачем?

— Кое-что изменилось с тех пор, как я говорила с твоим сыном, Терновник. Кое-что важное.

— Что?

— То, чего ты даже представить не можешь.

Адолин подождал, словно раздумывая, но на самом деле он давал Инадаре время, чтобы связаться с военным лагерем. Инадара наклонилась к нему и прошептала то, что написали Далинар и Навани.

— Мы устали от войны, паршенди, — сказал Адолин. — Вас осталось немного. Мы это знаем. Давайте заключим перемирие, от которого выиграют все.

— Мы не так слабы, как вам кажется, — не согласилась Эшонай.

Адолин понял, что хмурится. Во время их предыдущего разговора она казалась пылкой, располагающей. А теперь — холодной и пренебрежительной. Не странно ли? Она была паршенди. Возможно, нельзя приписывать ей человеческие эмоции.

Инадара прошептала ему еще кое-что.

— Чего ты хочешь? — спросил Адолин, повторяя слова, которые прислал отец. — Как нам добиться мира?

— Мир настанет, когда один из нас умрет, Терновник. Я пришла сюда, потому что хотела увидеть тебя своими собственными глазами и предупредить. Мы только что изменили правила конфликта. Стычки за гемсердца больше не имеют значения.

Больше не имеют значения? Адолин вспотел.

«Она говорит так, будто все это время они вели свою игру. И она совсем не выглядит отчаявшейся».

Неужели алети так глубоко заблуждались в происходящем?

Эшонай повернулась, чтобы уйти.

Нет! Все усилия лишь для того, чтобы встреча превратилась в дым? Шторм побери!

— Стой! — крикнул Адолин, делая шаг вперед. — Почему? Почему ты так поступаешь? Что случилось?

Она оглянулась.

— Ты действительно хочешь покончить со всем этим?

— Да. Пожалуйста. Я хочу мира. Чего бы он ни стоил.

— Тогда тебе придется уничтожить нас.

— Почему? — повторил Адолин. — Почему вы убили Гавилара тогда, несколько лет назад? Почему нарушили наше соглашение?

— Король Гавилар, — проговорила Эшонай, как будто обдумывая имя. — Ему не стоило открывать нам свои планы той ночью. Несчастный глупец. Он не знал. Он похвалялся, думая, что мы обрадуемся возвращению наших богов.

Она покачала головой, развернулась и побежала, позвякивая Доспехами.

Адолин отступил, чувствуя себя бесполезным. Будь отец здесь, получилось бы у него сделать больше? Инадара все еще писала, передавая слова Далинару.

Наконец от него пришел ответ.

«Возвращайся в лагерь. Ни я, ни ты не смогли бы ничего сделать. Очевидно, она уже приняла решение».

Адолин провел обратный путь в тягостных раздумьях. Когда несколько часов спустя он наконец добрался до лагеря, то обнаружил отца на совете вместе с Навани, Халом, Тешав и четырьмя армейскими батальон-лордами.

Вместе они обдумывали слова, которые прислала Инадара. Несколько слуг — паршменов — тихо принесли вино и фрукты. Телеб, облаченный в Доспехи, которые Адолин выиграл на дуэли с Эраннивом, наблюдал, сидя с края комнаты, с молотом Осколков на спине и поднятым забралом. Его род когда-то правил Алеткаром. Что он думал обо всем случившемся? Этот человек обычно держал свое мнение при себе.

Адолин вошел в комнату, снимая шлем отца, а вернее, Ренарина.

— Стоило позволить идти тебе, — сказал Адолин. — Не было никакой ловушки. Возможно, тебе бы удалось с ней договориться.

— Это народ, который убил моего брата в ту же ночь, в которую подписал с ним договор, — ответил Далинар, изучая карты на столе. — Похоже, они совсем не изменились с того дня. Ты отлично справился, сын, мы узнали все, что нам нужно.

— Правда? — спросил Адолин, подходя к столу со шлемом под мышкой.

— Да, — произнес Далинар, поднимая взгляд. — Мы узнали, что они не согласны на перемирие несмотря ни на что. Моя совесть чиста.

Адолин взглянул на разостланные карты.

— Что здесь? — спросил он, обратив внимание на символы, обозначающие передвижения войск. Все они были направлены вглубь Разрушенных равнин.

— План атаки, — тихо пояснил Далинар. — Паршенди не собираются с нами договариваться, и они задумали что-то грандиозное. То, что изменит войну. Пришло время нанести удар прямо по ним и закончить эту войну, так или иначе.

— Отец Штормов! А если нас окружат там, на равнинах?

— Мы возьмем с собой всех, — произнес Далинар, — всю нашу армию и всех кронпринцев, которые присоединятся ко мне. Преобразователей для создания еды. Паршенди не смогут окружить такое большое войско, а если и смогут, не важно. Мы сможем им противостоять.

— Мы можем выдвигаться сразу после последнего сверхшторма перед Плачем, — сказала Навани, записывая какие-то числа на краю карты. — Сейчас Ясный год, поэтому несколько недель будут лить постоянные дожди, но никаких сверхштормов. Так что мы не попадем в шторм на равнинах.

А еще они окажутся на Разрушенных равнинах одни всего за несколько дней до даты, нацарапанной на стенах и на полу.

...По спине Адолина побежали мурашки.

— Мы должны разбить их до наступления той даты, — тихо произнес Далинар, изучая карты. — Сорвать их планы до того, как закончится отсчет. — Он посмотрел на Адолина. — Мне нужно, чтобы ты больше бился на дуэлях. В поединках высокого уровня, настолько высокого, насколько возможно. Выиграй для меня Осколки, сын.

— Завтра я сражаюсь с Элитом, — ответил Адолин. — После него у меня есть планы на следующую цель.

— Хорошо. Чтобы преуспеть на равнинах, нам понадобятся Носители Осколков. И верность как можно большего числа кронпринцев, которые последуют за мной. Постарайся сражаться с Носителями Осколков из фракции, верной Садеасу, и побей их как можно более зрелищно. Я обращусь к нейтральным кронпринцам и напомню им об их клятвах исполнить Пакт мщения. Если мы отнимем Осколки у тех, кто следует за Садеасом, и используем их, чтобы закончить войну, это поможет доказать то, о чем я говорил все время. Единство — путь к величию алети.

Адолин кивнул.

— Я сделаю все возможное.

ГЛАВА 52. В небо

В силу мистической природы Видящих Истину никто из состоявших в ордене никогда не говорил и не писал о том, чем они занимались. Этим и обусловлено разочарование тех, кто наблюдал со стороны их чрезмерную скрытность. Они не были склонны к объяснениям, и в случае разногласий по поводу Корберона их молчание — признак не чрезмерного презрения, а скорее чрезмерного такта.

Наступила ночь. Каладин шагал вдоль Разрушенных равнин, проходя мимо скоплений сланцекорника и лоз, вокруг которых мельтешили спрены жизни, похожие на пылинки. После вчерашнего сверхшторма в низинах все еще оставались лужи, полные крэма для пирующих в них растений. Слева до Каладина доносились звуки оживленного военного лагеря. Справа... тишина. Только бесконечные плато.