Экстр - Дэвид Зинделл

– Мы все еще боимся проиграть войну.

– Тогда я останусь, пока исход войны не определится. – И Данло с улыбкой добавил: – Какая польза от светоносца, если он оставляет за собой тьму?

– Мы надеялись, что вы захотите остаться, – призналась Харра. – И надеемся, что после отлета вы когда-нибудь вернетесь к нам.

Данло хотел сказать ей, что непременно вернется, и скоро, но его прервал донесшийся из спальни негромкий крик.

Следом послышался шорох простыней и стон.

– Извините меня, благословенная Харра. – С энергией, удивительной для человекач, так долго обходившегося без сна, Данло вскочил на ноги и ушел в спальню. Довольно долгое время спустя он вернулся и снова сел. – Это Томас Ивиэль. Он очень страдает.

– Мы слышали, что он получил ожоги в бою за космодром.

– Да. – Данло, сейчас далекий от юмора, насколько возможно для человека, смотрел на свои руки и почти чувствовал, как горит и обугливается его белая кожа.

– Мы слышали, что он умирает.

– Да, – тихо подтвердил Данло. – Он умирает.

– Мы слышали, какую заботу проявляет светоносец к умирающим. Мы позволяем это только потому, что вы – это вы.

– Простите, благословенная Харра, но их так много – тех, кто умирает. Кто бы мог подумать, что их будет так много.

– Но живые тоже нуждаются в нашей заботе.

– Да… я знаю.

– Мы слышали, что вы спасли одного человека. Алезара Ивиунна – так, кажется?

Данло с грустной улыбкой кивнул. Он сидел над этим Алезаром неотлучно, поил его и играл ему на флейте.

– Вы – светоносец, человек без страха, исцеляющий живых и беседующий с мертвыми. Многие говорят, что вы и умирающих можете исцелять.

– Нет. Умирающие… только сами могут исцелиться.

– Говорят, что вы несете свет в своих ладонях, и ваше прикосновение – все равно что солнце для цветка.

Данло закрыл глаза, вспоминая то, что увидел в себе во время светоприношения.

– Мы все – это только свет, правда? Чудесный свет. Он внутри всех вещей. Все вещи – это он и есть. Он… знает себя. Он движет собой и создает себя из себя же, он струится, он – новые формы, и сила, и цель. Я знаю, что любой человек способен исцелить себя сам. Я почти что вижу этот благословенный путь. Я чувствую его в своих руках, и в крови, и глубже – он горит в каждом атоме моего существа, как огонь. Это пламя делает живыми нас всех, благословенная Харра. Оно горит, воссоздавая себя, а мы горим, воссоздавая себя, и мы все знаем как, правда знаем. Мы просто не знаем… что мы знаем.

Харра смотрела на него, как на младенца, который родился на свет с сияющими глазами и смехом, славящим красоту мира, – или с плачем над болью этого мира. Казалось, что она прислушивается к окружающим их звукам: стонам Томаса Ивиэля, разрывам бомб на других уровнях города, своему дыханию. Попугай завозился в своей клетке. Он производил слишком много шума, и Данло перенес его подальше от спальни, к алтарю, чтобы не тревожить умирающих.

– На Таннахилл вас привело несколько целей, – тихо, почти шепотом, заговорила Харра. – Вы прибыли сюда как эмиссар нараинов и пилот своего Ордена – а возможно, и как сын, ищущий своего отца.

– Да, – сказал Данло, слушая шум дыхания у себя внутри.

– И, возможно, самой главной вашей целью – во всяком случае, самой близкой вашему сердцу, – было найти лекарство от Чумы.

– От медленного зла.

– От болезни, против которой нет средства.

Оно есть, подумал Данло. Прямо здесь, в этом затерянном мире. Я нашел его. Твердь была права – я всегда его знал. И когда-нибудь я найду способ использовать это знание.

– Средство есть, – сказал он вслух. – Когда-нибудь я принесу его своему народу. Они умирают, благословенная Харра, – медленно, но умирают.

– Когда мы впервые сказали вам, что такого средства нет, мы были опечалены так, что никакие слова не могут выразить. – Глаза Харры увлажнились. Данло не совсем понимал, что составляет предмет ее скорби: обреченные Архитекторы, жертвы Чумы или боль самой вселенной. – Но судя по словам, которые вы произнесли, оно действительно может быть.

– Да. – Кто знает, что возможно, а что нет? Возможности бесконечны. Данло вспомнил о Тамаре Десятой Ашторет – настоящей Тамаре, чью душу изувечили под очистительным шлемом в Невернесе, и в тысячный раз задумался, есть ли средство вернуть ей потерянную память.

Харра сделала глубокий вдох и посмотрела на Данло с любовью, которую цветок мог бы питать к солнцу.

– Мы рады, что вы пока остаетесь с нами, но должны вам сказать, что дворец не совсем безопасен.

– Разве есть где-нибудь полностью безопасное место, благословенная Харра?

– Мы полагаем, что Бертрам попытается взять дворец штурмом. Мы не хотели бы, чтобы с вами случилось что-то дурное.

Теперь Харра смотрела на него, как бабушка, боящаяся за своего внука, и Данло почувствовал, что его глаза тоже увлажнились. Он видел Харру всего несколько раз, но успел полюбить ее.

– А я не хочу, чтобы что-то случилось с вами.

Он вытер глаза ладонью. Картина того, как ивиомилы в красных кимоно врываются во дворец, горела у него в мозгу.

Он впервые почувствовал, несостоятельность ахимсы перед лицом войны. Он поклялся никогда не причинять зла другому, даже защищая собственную жизнь, и это было правильно. Но если бы в эту самую минуту сюда вломился обезумевший ивиомил с лазером или нейроножом, Данло не знал, как стал бы защищать эту славную старую женщину.

– Мы прожили долгую жизнь, – сказала Харра, – но вы еще молоды.

Данло взял со стола флейту и молча уставился на нее. Что может эта двухфутовая бамбуковая палочка против тлолта, лазера или ядерной бомбы?

– Вы молоды, – повторила Харра, – и не сделали ничего, чтобы спасти вашу молодость и вашу жизнь.

– Мне жаль, но я больше не позволю снять с себя паллатон.

– Жаль? Это нам жаль. – Харра протянула к нему руки, как к теплому солнцу. – Мы не хотим, чтобы смерть отняла у нас это сокровище.

Данло вспомнил ужасную красоту, которая открылась ему в Небесном Зале. Он и теперь видел сверкающее сознание, пронизывающее каждый атом его тела.

– Но ведь смерти, в сущности, нет, благословенная Харра, – с улыбкой сказал он.

Это могло быть правдой, но умирание все-таки существовало. Томас Ивиэль в спальне Данло выбрал этот момент, чтобы испустить особенно мучительный стон. Он попросил воды, стал звать своего сына, погибшего в первом бою за космодром, а через некоторое время воззвал к Богу.

– Я пойду к нему. – Данло встал и поклонился Харре. – Он был моим другом.

– Мы понимаем, – улыбнулась Харра, хотя и не привыкла, чтобы ее покидали, не спросив разрешения.

Данло, зажав в руке флейту, вздохнул.