Кортни. 1-13 (СИ) - Смит Уилбур

– Мы преследовали разбойников, – объяснил Дориан. – Однако очень жаль, что ваш почтенный отец уезжает раньше, чем мы достигли соглашения.

– Мой отец тоже расстроен. Он просит передать вам благодарность за проявленную вами щедрость и гостеприимство.

– Прежде чем он уедет, я хотел бы просить его о помощи. Мы узнали, что прошлой ночью в лагере побывали два опасных преступника. Два человека, один араб, второй европеец, предположительно голландец. Ваш отец говорил с этими людьми? Мне сообщили, что видели, как они покидали ночью этот шатер.

В ответ сэр Гай улыбнулся, но улыбка была у него только на губах, глаза оставались холодными. Верити сказала:

– Мой отец желает заверить вас, что два человека, приходившие ночью в лагерь, – не преступники. Это вестники, которые принесли новости, заставившие отца изменить его планы. Они пробыли с ним очень недолго.

– Ваш отец хорошо знает этих людей? – настаивал Дориан.

Ответ сэра Гая был явной ложью.

– Мой отец раньше никогда их не видел.

– Как их звали?

– Они не назвали своих имен, а отец не спрашивал. Их имена ему не интересны и не важны. Это простые посыльные.

Мансур внимательно наблюдал за лицом Верити, когда она отвечала на вопросы. Лицо оставалось спокойным, но голос звучал напряженно, а темные тени под глазами словно соответствовали мрачным мыслям. Она не хотела смотреть на Мансура. Он чувствовал, что она лжет: может, ради отца, а может, и ради себя.

– Могу я спросить его превосходительство, какие именно вести принесли посыльные?

Сэр Гай с сожалением покачал головой. Потом достал из внутреннего кармана пергаментный пакет с королевским гербом и надписью «Honi soit qui mal y pense» и двумя красными восковыми печатями.

– Его превосходительство сожалеет, но это официальный секретный документ. Любое иностранное государство, которое попытается его перехватить, развяжет войну.

– Пожалуйста, заверьте его превосходительство, что мы не собираемся начинать войну.

Дориан не решился настаивать дальше.

– Я должен выразить сожаление по поводу неожиданного отъезда его превосходительства. Желаю ему благополучного путешествия и быстрого возвращения в Оман. Надеюсь, он разрешит проехать с ним первую милю пути.

– Вы окажете моему отцу большую честь.

– Сейчас я вас оставлю, чтобы закончили приготовления. Буду с почетным караулом ждать на границе лагеря.

Мужчины поклонились друг другу, и калиф вышел. Когда Мансур выходил, Верити бросила на него быстрый, полный боли взгляд. И он понял, что ей очень нужно с ним поговорить.

Сэр Гай и Верити в сопровождении капитана Корниша и вооруженных моряков подъехали к тому месту, где у начала восточной дороги их ждали Дориан и Мансур. Дориан полностью справился со своим гневом. Они тронулись в путь вместе. Хотя Мансур старался держаться поближе к Верити, та ехала рядом с отцом, переводя вежливый, но незначительный разговор между ним и Дорианом. Но когда поднялись на первую гряду, в лицо ударил ветер с моря, холодный и освежающий. И словно прикрываясь от него, Верити поправила шарф, который удерживал на ее голове шляпу. Девушка на мгновение как будто перестала ее держать, и ветер сорвал ее с головы. Шляпа покатилась вниз по склону холма, как колесо на жестких широких полях.

Мансур повернул лошадь и поскакал за ней. Наклонился в седле и, не замедляя бега лошади, поднял шляпу с земли. Потом повернул назад. Верити выехала ему навстречу. Она благодарно кивнула и водрузила шляпу на место, на мгновение прикрыв лицо шелковым шарфом. В этот момент от остального отряда их отделяло не меньше ста шагов.

– У нас всего мгновение, прежде чем отец что-то заподозрит. Ты не пришел вчера вечером, – сказала она. – Я ждала.

– Не мог, – ответил он и хотел объяснить, но она перебила.

– Я оставила письмо под пьедесталом богини.

– Верити! – резко позвал сэр Гай. – Иди сюда, дитя! Ты мне нужна для перевода.

Поправив шляпу и кокетливо наклонив ее, Верити ногами сжала бока кобылы и подъехала к отцу. Она больше не смотрела на Мансура, даже когда после обмена комплиментами две группы всадников расстались. Сэр Гай поехал в сторону Маската, а калиф и его охрана повернули назад к Искандерабаду.

В безжалостном свете полудня лицо богини было грустным, и стало особенно заметно, что ее красота пострадала от прошедших тысячелетий. Оглядевшись в последний раз, чтобы убедиться, что за ним не следят, Мансур прошел в храм и склонился перед статуей. У пьедестала ветер намел груду песка. Кто-то положил здесь пять белых камешков в форме стрелы. Острие стрелы было нацелено туда, где песок недавно потревожили, потом снова старательно разровняли.

Мансур разгреб песок. Между мраморным основанием статуи и каменными плитами пола была небольшая щель. Прижавшись щекой к полу, Мансур увидел, что глубоко в щель засунут листок пергамента. Чтобы достать его, пришлось воспользоваться кинжалом. Мансур развернул листок и увидел, что он с обеих сторон исписан изящным женским почерком. Он снова свернул листок, спрятал его в рукав одеяния, торопливо прошел к своему шатру и вошел во внутреннее помещение. Здесь он разложил письмо на тюфяке и принялся читать. Никакого приветствия не было.

«Надеюсь, ты сегодня придешь. Если нет, оставлю тебе это. Я недавно слышала сигнал тревоги и видела уезжающих всадников; придется верить, что ты поехал с ними. Подозреваю, что вы преследуете двух незнакомцев, которые вечером приходили к моему отцу. Это военачальники Заяна аль-Дина. Одного из них зовут Кадем ибн-Абубакер. Второй – изменник-голландец, чьего имени я не знаю. Они командуют турецкой пехотой, которая начнет нападение на Маскат. Они сообщили моему отцу, что флот и транспортные корабли с армией Заяна аль-Дина больше не стоят у Занзибара. Они вышли две недели назад и уже встали на якорь за островом Буми. Мы с отцом должны немедленно вернуться на «Арктур», чтобы не застрять в городе, когда его окружат турки. Отец собирается присоединиться к флоту Заяна, чтобы присутствовать при вхождении Заяна в город».

Мансур похолодел от ужаса. Остров Буми всего в десяти милях от входа в гавань Маската. Враг подобрался тайно, и городу угрожает страшная опасность. Он продолжил читать.

«Сам Заян – на борту флагманского корабля. С ним пятьдесят больших дау и семьдесят тысяч турецких солдат на борту. Они планируют высадиться на полуострове и подойти к городу со стороны суши, чтобы захватить защитников врасплох и не попасть под огонь батарей на стенах, обращенных к морю. К тому времени как ты будешь это читать, они уже могут начать нападение. У Заяна еще пятьдесят дау, набитых войсками и вооружением. Они будут у Маската через неделю».

Мансур был так поражен, что с трудом сумел дочитать письмо, прежде чем броситься к отцу.

«С глубокой печалью и чувством вины должна сказать тебе, что предложение моего отца помочь совету мятежников было всего лишь хитростью, уловкой, чтобы задержать шейхов пустыни в Маскате, пока не подойдет Заян и не захватит их всех сразу. И им нельзя ждать от него милосердия. Тебе и твоему отцу тоже. Я узнала обо всем этом всего час назад. Я искренне верила, что предложение защиты от имени английского правительства было искренним. Я стыжусь того, что за эти годы мой отец причинил своим братьям Тому и Дориану. Я ничего не знала об этом, пока ты не рассказал. Я всегда знала, что мой отец честолюбив, но не представляла себе истинных размеров его жестокости. Я бы хотела найти возможность загладить все это».

– Такая возможность есть, Верити, да, есть, – прошептал Мансур и продолжил читать.

«Мне больно продолжать. Сегодня я узнала, что Кадем ибн-Абубакер и есть тот злодей, что убил твою мать – принцессу Ясмини. Он хвастал этим коварным убийством. И хотел сегодня убить твоего отца и тебя. Мой отец запретил, но не из сочувствия, а чтобы не помешать Заяну аль-Дину захватить город. Если бы мой отец не остановил его, клянусь своей надеждой на спасение, я бы смогла как-нибудь предупредить тебя. Ты не знаешь, как велико мое отвращение к делам отца. За один краткий час я его возненавидела. И еще больше я его боюсь. Пожалуйста, Мансур, прости меня за боль, которую мы причинили тебе».