Оно - Стивен Кинг

Он по-прежнему держал меня за руку и вновь потащил к двери, хотя там столпилось так много людей, что мы не могли ее разглядеть. Я бы пошел с ним, потому что пребывал в шоке и сам соображал туго. Знал только одно: не хочу, чтобы меня поджарили, как индейку.

Дик схватил Трева за волосы и дернул изо всей силы. А когда Трев обернулся. Дик влепил ему оплеуху. Я помню, как голова Трева стукнулась о стену, и еще подумал, что Дик рехнулся, а потом он заорал в лицо Треву: «Если ты пойдешь туда, точно умрешь! Они же зажали дверь, ниггер!»

«Ты этого не знаешь!» — прокричал в ответ Трев, и тут раздалось громкое: «Ба-бах!» — совсем как при взрыве петарды, да только это взорвался большой барабан Марти Деверо. Огонь распространялся по потолочным балкам. Занялся и промасленный пол.

«Я знаю! — крикнул Дик. — Я знаю!»

Он схватил меня за другую руку, и на мгновение я почувствовал себя канатом, который тянут в разные стороны. Потом Трев присмотрелся к двери и признал правоту Дика. Тот подвел нас к окну, схватил стул, чтобы вышибить его, но прежде чем успел размахнуться, стекла вылетели от жара. Тогда он ухватил Трева Доусона сзади за штаны и подтолкнул вверх.

«Полезай! — кричит он. — Полезай, твою мать!» — и Трев полез, сначала в окне исчезла его голова, потом ноги.

Потом он помог долезть до окна мне. Я схватился за боковины рамы и заорал. На следующий день ладони покрылись волдырями — дерево уже занялось. Я нырнул вниз головой и, если бы Трев не поймал меня, сломал бы себе шею.

Мы повернулись к клубу и, Майки, увидели такое, что можно представить себе только в самом кошмарном сне. Окно превратилось в желтый сверкающий квадрат света. Пламя полыхало под крышей, а в десятке мест прорывалось сквозь железо. Мы слышали, как внутри кричат люди.

Я увидел две коричневые руки, которые покачивались перед огнем — руки Дика. Трев сцепил руки, я встал на них, сунулся в окно, схватился за руки Дика. Прижался животом к стене, а температурой она уже не уступала стенке раскаленной буржуйки, и потащил его вверх. В окне появилось лицо Дика, и на пару секунд мне показалось, что вытащить его не удастся. Он наглотался дыма и терял сознание. Его губы потрескались. Рубашка на спине начала дымиться.

А потом, когда я почувствовал, что мои пальцы сейчас разожмутся, мне в нос ударил запах горящих внутри людей. Кто-то мне говорил, что этот запах очень похож на запах жарящейся на открытом огне свинины, но это не так. Скорее такой запах появляется после того, как холостят жеребцов. Разводится большой костер, в который бросают все, что отрезают, а когда огонь разгорится, ты слышишь, как лопаются яйца, будто орехи, и так же пахнут люди, когда они начинают гореть в своей одежде. Этот запах ударил мне в ноздри, и я понял, что долго не выдержу, поэтому потянул изо всех сил и вытащил Дика из окна. Правда, один его ботинок остался внутри.

Я свалился с рук Трева на землю, а Дик рухнул на меня, и должен тебе сказать, у этого ниггера была очень твердая голова. У меня перехватило дыхание, и несколько секунд я катался по земле, схватившись за живот.

Наконец, я смог подняться, сначала на колени, потом на ноги. И увидел эти тени, бегущие к лесополосе. Поначалу я думал, что это призраки, но потом разглядел ботинки. К тому времени вокруг «Черного пятна» стало светло, как днем. Я разглядел ботинки и понял, что это мужчины в белых балахонах. Один из них немного отстал и я увидел…

Он не закончил фразу, облизнул губы.

— Что ты увидел, папа? — спросил я.

— Не важно. Дай мне воды, Майки.

Я дал. Он выпил все и закашлялся. Проходившая мимо медсестра заглянула в палату.

— Вам что-нибудь нужно, мистер Хэнлон?

— Новый комплект кишок, — ответил он. — Они у тебя под рукой, Рода?

Она нервно улыбнулась и пошла дальше. Отец протянул мне пустой стакан, и я поставил его на столик у кровати.

— Рассказывать дольше, чем вспоминать. Ты наполнишь стакан перед уходом?

— Конечно, папа.

— От этой истории тебе будут сниться кошмары, Майки?

Я открыл рот, чтобы солгать, потом передумал. И мне представляется, если бы я солгал, он бы мне больше ничего не рассказал. Жить ему, конечно, оставалось недолго, но он мог решить, что доскажет в другой раз.

— Скорее да, чем нет, — ответил я.

— Это не так уж и плохо, — услышал я от него. — В кошмарах мы можем думать о самом худшем. Наверное, для этого они и служат.

Он протянул руку, я ее взял, и мы держались за руки, пока он заканчивал историю.

— Я огляделся и успел заметить, как Трев и Дик огибают угол — они бежали к фасаду нашего клуба. Я поспешил за ними, все еще жадно хватая ртом воздух. Увидел там сорок или пятьдесят человек. Кто-то плакал, кого-то рвало, кто-то кричал, кто-то проделывал первое, второе и третье одновременно. Некоторые лежали на траве, потеряв сознание, угоревшие от дыма. Дверь была закрыта, и я слышал, как кричат люди по ту ее сторону, просят, чтобы их выпустили, выпустили ради всего святого, потому что они сгорали живьем.

В клуб вела только эта дверь, знаешь ли, не считая двери на кухню, у которой стояли мусорные баки и все такое. Входя в клуб, дверь отталкивали от себя, выходя — тянули на себя.

Некоторым удалось выйти, остальные начали напирать, и дверь захлопнулась. А уж потом ее зажали намертво. Те, кто находился ближе к огню, перли вперед. Тех, кто оказался у двери, вдавливали в нее. И открыть дверь у них не было никакой возможности. Все оказались в ловушке, а огонь с ревом наступал.

И если в ту ночь погибли только восемьдесят человек, а не сто или даже двести, то благодарить за это надо только Трева Доусона. Но за свои труды он получил не медаль, а два года тюрьмы. Видишь ли, в этот момент к клубу подкатил большой старый грузовик, и за рулем сидел не кто иной, как мой давний знакомец сержант Уилсон, тот самый парень, которому принадлежали все окопы на территории этой базы.

Он вылезает из кабины и начинает выкрикивать приказы, совершенно бессмысленные, да их все равно никто и не слышит. Трев хватает меня за руку, и мы бежим к нему. Дик Холлорэнн к тому времени куда-то подевался, и увидел я его только на следующий день.

«Сержант, мне надо воспользоваться вашим грузовиком!» — кричит ему в лицо Трев.

«Прочь с дороги, ниггер», — отвечает ему Уилсон и сбивает с ног. Потом вновь начинает выкрикивать какую-то чушь. Никто не обращал на него никакого внимания, да и кричал он недолго, потому что Тревор Доусон вскочил, как черт из табакерки, и уложил его на землю.

Трев умел бить сильно, и чуть ли не все после его удара оставались на земле, но у этого козла голова оказалась крепкой. Он поднялся, кровь лилась изо рта и носа, и сказал: «За это я тебя убью». Что ж, Трев ударил его в живот, тоже со всей силы, а когда Уилсон согнулся пополам, я сцепил руки и рубанул ему по шее, прямо скажу, от души. Трусливый поступок, конечно, бить человека сзади, но отчаянная ситуация требовала отчаянных мер. И я бы солгал, Майки, если б сказал, что не получил удовольствия, глядя, как этот сукин сын тыкается мордой в землю.