13 диалогов о психологии - Соколова Е.Е.

А.: Значит, ты сменил установку на “обладание” установкой на “бытие”? С: В каком смысле?

Два модуса существования человека по Э. Фромму. Проблема идеала и реальности в психологии

А.: Данные термины использует в своей книге “Иметь или быть” Эрих Фромм. Эта книга, вышедшая в 1976 году и не так давно переведенная на русский язык, написана под влиянием мучительных раздумий Фромма о человеке, его счастье и путях его достижения. Как раз в ней Фромм и дает анализ двух основных “способов существования” человека — обладания и бытия. Мне представляется, что этот труд особенно актуален для нас сегодня. Ведь для многих из нас идеалом общественного развития и, соответственно, человека стали западный образ жизни и преуспевающий бизнесмен.

С: А как может быть иначе? Ведь совершенно очевиден крах коммунистической идеологии и соответствующего образа человека.

С: Почему же в таком случае довольно много людей до сих пор остаются верны идеалам, которые — с большей или меньшей степенью условности — могут быть причислены к разряду “социалистических”? Ты как психолог должен был бы разобраться в этом вопросе. А для этого мы должны проанализировать проблему, которую поднял в своей книге Фромм, которую неоднократно обсуждали русские философы, в частности тот же Бердяев, а также ученые, принадлежавшие к самым различным философским и психологическим течениям и направлениям: экзистенциализму, философской антропологии и другим. С: Что же это за проблема?

Диалог 13. Человек в поисках смысла

А.: Это проблема соотношения идеала и реальности в конкретной жизни человека. Она имеет непосредственное отношение к другим фундаментальным проблемам человеческой личности, а именно — смысла жизни, самоосуществления и прочим.

Итак, сначала об идеале. Задумывался ли ты когда-нибудь, почему так сильна в людях тяга к идеалу, почему так много философов, писателей, психологов наконец, уделяло внимание проблеме создания идеального (в смысле совершенного) общества и совершенного человека? С: Нам-то как раз сейчас не до идеалов. По-моему, наши люди озабочены весьма прозаическими вопросами: как бы прожить.

А.: Я думаю, ты не прав. Как показывают исследования, зачастую вопросы о смысле жизни, об идеалах, которые способны придать жизни этот смысл, появляются именно в такие “трудные” эпохи, когда человеку живется, по выражению Франкла, “хуже некуда” (См. [11, с. 29]).

А в нашей стране, я думаю, время всегда было “трудным” — не случайно многие исследователи утопического сознания (а оно тоже в своеобразном виде отражает идеалы) отмечали, что “в России утопия всегда чувствовала себя как дома” [21,с. 105]. А ведь утопия представляет, своего рода, “психотерапевтическое средство” для людей, чья реальность слишком тяжела. На это обстоятельство обращали внимание многие русские мыслители, в частности известный в свое время правовед Павел Иванович Новгородцев. П.И. Новгородцев: Для труждающихся и обремененных, для бедных тружеников земли нужны впереди светлые перспективы, и эти перспективы даются в образе ожидаемого совершенства жизни. Усталые путники на жизненном пути, люди ищут отдохнуть и забыться в сладких мечтах о счастье, пережить хотя бы в воображении это блаженное состояние, где нет более ни борьбы, ни тревог, ни тяжкого изнурительного труда [22, с. 40]. А.: Но оставим эту сложную тему, потому что отношения между собственно идеалами человека и возникающими в общественном сознании утопическими проектами весьма неоднозначны. Важно одно: это стремление к идеалу как условие нормальной осмысленной жизни подчеркивается исследователями самой разнообразной ориентации. Зачастую это стремление к идеалу рассматривается как противоположное “реальной” жизни человека.

М. Шелер: То, что делает человека человеком, есть принцип, противоположный всей жизни вообще, он как таковой вообще несводим к “естественной эволюции жизни”, и если его к чему-то и можно возвести, то только к высшей основе самих вещей — к той основе, частной манифестацией которой является и “жизнь”. Уже греки отстаивали такой принцип и называли его “разумом”. Мы хотели бы употребить для обозначения этого А’более широкое по смыслу слово … — слово “дух”.Деятелъный же центр, в котором дух является внутри конечных сфер бытия, мы будем называть личностью, в отличие от всех функциональных “жизненных” центров, которые, при рассмотрении их с внутренней стороны, называются также “душевными”центрами…

Основным определением человека как “духовного” существа станет его — или его бытийственного центра — экзистенциальная независимость от органического, свобода, отрешенность от принуждения и давления, от “жизни” и всего, что относится к “жизни” [23, с. 53].

А.: Шелер считает, что быть человеком — это значит бросить своеобразный вызов случайному бытию (он называет его “So-sein” — наличному бытию, “так-бытию”) в определенном месте пространства и в определенный момент времени (См. [Там же, с. 63]). Подобная мысль встречается и у Бердяева.

Н.А. Бердяев: Свобода вкоренена не в бытии, а в “ничто”, свобода безосновна, ничем не определяема, находится вне каузальных отношений, которым подчинено бытие и без которых нельзя мыслить бытия [24, с. 199].

А.: Может быть, более понятно эта позиция выражена у Виктора Франкла (в скобках, однако, отмечу, что в психологии, как мы уже говорили, проблема собственно свободы — в том числе свободы воли — имеет уже давнюю историю и весьма различные варианты своего решения).

В. Франкл: Человек как духовное существо … всегда может как-то “относиться”, как-то “вести себя” по отношению к миру. В каждое мгновение своей жизни человек занимает позицию по отношению как к природному и социальному окружению, к внешней среде, так и к витальному психофизическому внутреннему миру, к внутренней среде. И то, что может противостоять всему социальному, телесному и даже психическому в человеке, мы и называем духовным в нем. Духовное, по определению, и есть свободное в человеке…

Диалог 13. Человек в поисках смысла

К способности человека “вставать над всем” принадлежит также его способность встать над самим собой… Я могу лишь отмежеваться от того, что есть во мне… Ведь типом или характером я лишь обладаю; то же, что я есть, — это личность… Это свобода от своей фактичности, свобода своейэкзистенциальное™ [11, с. 111-112].

А.: Из всех этих высказываний становится ясно, что существует некий идеальный образ человека, человека как свободной личности, которая не “приспосабливается” к миру, а “относится” к нему, что всегда предполагает “возражение”, иногда даже полное отрицание “этого” (наличного) мира, человека, который свободно развивает свои “сущностные силы”, как говорил Маркс. И не случайно он не раз формулировал принцип функционирования нового общества так: “свободное развитие каждого является условием свободного развития всех”. Разве это не гуманистический идеал развития человека?

С: Мне всегда казалось, что этот идеал недостижим и нужно принять человека таким, каков он есть. Ведь, действительно, человеку, если воспользоваться несколько видоизмененными словами Фрейда, свойственно не только “самое высокое”, но и “самое низкое”. Мне кажется теперь, что идеологи строительства социализма не учитывали именно то, что они называли “низким” или “низменным”, стремясь насильственно переделать, например, тенденции к обладанию. Наверное, эти тенденции неискоренимы в человеке. Иначе как же он физически будет существовать и обеспечивать свою семью, если не будет обладать? Поэтому я понимаю людей, которые скептически относятся к идеалам социализма: разве можно “быть”, то есть самоосуществляться, будучи голодным?

А.: А как же тогда объяснить создание величайших произведений искусства и литературы во время Ленинградской блокады, о которых ты сам мне напомнил в нашем разговоре о концепции Маслоу?

С: Ленинградская блокада — все-таки исключение из общего правила. А по общему правилу никто не станет следовать идеалу “быть” и ничего при этом не “иметь”. А.: Ты все время говоришь о противопоставлении “быть” и “иметь” как о противопоставлении социалистического идеала развития человека, который ты считаешь утопическим, и реальных тенденций этого развития. Но разве идеал “быть” действительно был идеалом развития нашего общества за 70

лет после 1917 года? Многочисленные наблюдатели и участники событий в нашей стране

неоднократно отмечали, что “русский коммунизм”, как часто называли сложившуюся в

СССР общественную структуру, имел своим идеалом как раз не “быть”, а “иметь”.

Н.А. Бердяев: Современный социализм … буржуазен до самой своей глубины и никогда не

поднимается над уровнем буржуазного чувства жизни и буржуазных идеалов жизни. Он

хочет лишь равной для всех, всеобщей буржуазности [25, с. 176-177].

А.: “Ваш жизненный идеал — животный идеал, — обращается Бердяев к идеологам