Теневая Линия. Ловцы звёзд. Звёздный Рубеж - Глен Кук

Эми виновато сжалась:

— Я заслушалась. Кажется, мы не там повернули. Надо вернуться обратно.

Они повернулись и пошли обратно, пока не нашли коридор, который вел в нужную сторону. Он проходил мимо женского отделения интенсивной терапии. Раненые лежали снаружи, где сестры могли их бегло внешне осмотреть. В отделение, рассчитанное на пятьдесят мест, уже втиснули около трехсот женщин.

— Да, в самом деле плохо.

— Ходячих раненых переводят в жилые отсеки.

Вдруг Мойше остановился, как громом пораженный. Лицо последней пациентки, лежащей в противоожоговом баке, он уже никогда больше не думал увидеть.

— Мария!

Она была жива, и в этом своем баке, среди джунглей трубок, была в сознании. Она встретила его взгляд и попыталась выразить свою ненависть. Внутривенный монитор тут же ввел ей дозу нембутала.

— Что случилось, Мойше?

Он показал рукой.

— Ты не знал?

— Нет. Я думал, она мертва.

— Она бы и умерла, если бы мы не доставили ее сюда быстро.

— Но…

— Ты стрелял слишком издалека.

— Понимаю.

Она оставила тему, поняв, что развивать ее он не хочет.

Следовало ему понимать, что Мария так легко не уйдет.

Был ли у нее напарник? Ответ был критичен. От него может зависеть его жизнь.

А если он выживет, Мария будет преследовать его на планетах. Пока что битвы выигрывал он, но исход войны был неясен.

Он без энтузиазма ждал следующей с ней встречи.

— Чего ты так вдруг заспешил? — спросила Эми. Он почти бежал.

Киндервоорт не был рад его опозданию, но запустил Мойше в комнату для тестов без выражения недовольства.

— Вот это бен-Раби.

Психологи взялись за привычное дело. На Мойше обрубился знакомый парад идиотских вопросов. Еще с детства он пытался сбить их с толку, давая случайные ответы — потому-то всегда его тесты длились так долго. Компьютерам было нужно много материала, чтобы его прищучить.

Когда психологи закончили, они передали его обыкновенным докторам, и те прогнали его через тщательный физический осмотр. В его голову они просто влюбились. Рассказ о своей мигрени ему пришлось повторить три раза и выдержать дюжину поверхностных и глубоких сканирований черепа.

И еще они хотели знать все о вшитом в него инстеле.

Вот тут у него возникла внезапная немота. Действия Бюро были вне обсуждения.

Когда он уже готов был заорать, его отпустили. Главный инквизитор извинился, что отнял столько времени. В его тоне даже был намек на искренность. И он, и Мойше знали, что потеря времени была на совести Мойше.

Ему было велено перед возвращением на работу как следует выспаться.

Он надеялся, что они ничего не узнали, но боялся, что все-таки узнали. Профильные тесты обмануть тяжело.

Время летело быстро, почти так же быстро, как в сумасшедшей и суматошной культуре планет. Мойше вернулся в отдел контроля повреждений, и рабочее время теперь было невыносимо.

Как-то все же удалось заставить работать двигатели и вывести «Данион» на устойчивую орбиту. Потом началась настоящая работа. Все, кто не был занят на спасательных работах или на жизнеобеспечении корабля, стали готовить его к перелету на Верфи через гипер.

Работа у Мойше оказалась не такой напряженной, как ожидалось. На «Данионе» больше пострадал экипаж, чем оборудование, и больше от нападения акул, чем от сангарийского огня.

Доходили слухи, что более половины людей траулерного флота погибли или все равно что погибли от выжигания мозгов. Его знакомым посчастливилось. Он не знал никого, кто оказался жертвой. Но каждый день на работе он видел новые лица и недосчитывался старых.

Просыпаясь, Мойше каждый раз с удивлением обнаруживал, что он все еще жив. Битва у Звездного Рубежа завершилась и была выиграна, но эта победа поставила траулерный флот на грань катастрофы. Как только удавалось справиться с текущими проблемами, возникали новые.

И акулы тоже пока не отстали. Они тайком следовали за флотом и стадом, и число их росло с каждым днем. Неделя или месяц — и они ударят снова.

Флот вел гонку со временем. Нужно было добраться до Верфей раньше, чем акулы достигнут критической…

Когда внезапная смерть крадется по пятам за завесой времени, это самое время бежит быстро, и каждый прошедший час приближал Мойше к тому моменту, которого он боялся, — моменту возвращения на Карсон и в прежнюю жизнь.

Он не хотел возвращаться.

После битвы «Хочу» уже не сосало кровь его души, и пистолеты тоже не мерещились. Кажется, у него случилась спонтанная ремиссия его психических заболеваний. И недели в этом смысле шли почти безмятежные. А проблемы стали более непосредственными и личными.

Он нашел то, что ему было нужно, сочетание всего, что нужно для ощущения своего места в жизни: женщину, полезную работу и место в обществе, где его не считают просто совокупностью статистических данных, которыми надлежит манипулировать. Он еще не совсем понимал, что случилось и почему, но он знал, что здесь его место. Пусть даже его еще не приняли до конца.

Именно этого он искал, когда покидал Старую Землю. Флот дал ему из этого кое-что, но недостаточно. Настоящее было здесь.

Он был дома.

Но как остаться? Существовали неодолимые приоритеты лояльности. Условия Киндервоорта он просто не мог принять. Не мог предать Бюро.

Попытаться поговорить с Ярлом и что-нибудь устроить? Он колебался. Метался в стороны. Принимал и отменял решения по сто раз на дню.

А Маус? Что он подумает? Что он сделает и скажет?

И все это время он, как записывающий аппарат, делал заметки для Бюро. Иногда он беспокоился, как переправить их с корабля, но это не было особо важным. Главное, что при записи сведения откладывались у него в подсознании, откуда психологи вытащат их наркогипнозом.

Это если он вернется домой.

Это если он захочет, чтобы их вытащили. Он не хотел идти на это задание тогда, и с тех пор у него охоты не прибавилось. Выполнив его, он разрушит все, что стало ему дорого.

Это было подходящее настроение, чтобы закончить «Иерусалим». И для итоговой мысли он нашел точно подходящую цитату:

И мир ополчился, и ты произнес:«Море смятенья!» Дорог на ЗемлеНет больше, и воздух щетинитсяКопьями, звезды боятся светить,И время и место злорадно смеются…

Фирдоуси (Абуль Касим Мансур)

Все персонажи «Иерусалима» погибали, пытаясь поймать желания своих сердец. Прощайте, прежние спутники.

И хватит. Это все равно была лишь претенциозная литературная попытка в стиле модерн. И она ему больше не нравилась. Только такое самоубийственное настроение заставило его закончить быстро, не отделывая детали, которые он планировал изначально. Иногда он чувствовал себя одним из собственных созданий, отвергших все, кроме смертельного конца…