Марина Цветаева. Письма. 1928-1932 - Марина Ивановна Цветаева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
168
Правильно: Фондаминская Амалия Осиповна (урожд. Гавронская; 1882–1935) — жена соредактора «Современных записок» И.И. Бунакова (Фондаминского). Занималась благотворительностью, поддерживала нуждающихся.
169
Прокофьевы. — Прокофьев Сергей Сергеевич (1891–1953) — композитор, пианист и дирижер; с 1918 по 1933 г. в эмиграции, с 1921 г. жил, преимущественно в Париже. Прокофьева Лина (Каролина) Ивановна (урожд. Кодина; 1897–1989) — певица, актриса. Жена С.С. Прокофьева.
170
Речь идет о только что вышедшей книге Цветаевой «После России».
171
Я.Е. Поволоцкий. См. письмо к А.А. Тесковой от февраля 1928 г. и коммент. 2 к нему.
172
Сто экземпляров тиража «После России», отпечатанные на улучшенной бумаге, по условиям издания книги, были подписаны автором.
173
Возможно, сравнение связано со стихотворением А.И. Полежаева (1804–1838) «Тюрьма», герой которого («молодец») погружен в «грусть нестерпимую».
174
После своего вечера Цветаева подписала Д.П. Святополк-Мирскому экземпляр книги «После России»: «Дорогому другу Димитрию Петровичу Святополк-Мирскому, на память о том Вилетте, том Лондоне, той Вандее — Марина Цветаева. Медон, 17-го июня 1928 г.» (Труды симпозиума в Лозанне. С. 201). (Хранится в архиве Школы славянских исследований Лондонского университета.)
175
Д.П. Святополк-Мирский помогал Цветаевой с оплатой квартиры до лета 1931 г. См. письмо к P.H. Ломоносовой от 29 августа 1931 г.
176
Астафьев Константин Николаевич (1889–1975) — художник (псевдоним Астори). Его жена — Ольга Васильевна (урожд. Трофимова; 1886–1974). Знакомые М.А. Волошина. В эмиграции жили в Нью-Йорке. А.И. Цветаева знала Астафьевых по Коктебелю. Некролог о В.О. Зелинской за их подписью был напечатан в «Последних новостях» (1928. 31 мая). См. письмо к А.И. Цветаевой от 3 мая 1928 г. и коммент. 2 к нему.
177
Правильно: Осиповны (Иосифовны). Речь идет о Зелинской В.О.(И.).
178
Сборник «После России». Судьба нумерованного экземпляра, предназначенного для А.И. Цветаевой, нам неизвестна.
179
Первый отзыв на сборник «После России» появился за подписью М. С<лонима> (Дни. 1928. 17 июня), сразу вслед за первым отзывом были опубликованы рецензии В. Ходасевича (Возрождение. 1928. 19 июня) и Г. Адамовича (Последние новости. 1928. 21 июня), немного позднее: Е.А. Зноско-Боровского (Иллюстрированная Россия. 1931. № 33. 11 авг.) и П. Пильского (Сегодня. Рига. 1928. 25 авг.). (См. в кн.: Родство и чуждость. С. 343–354, 355–358.)
Критика весьма высоко оценила сборник.
«Видимая трудность восприятия стихов Марины Цветаевой не имеет ничего общего с туманностью или с поэтическими ребусами символистов. Нет ничего неправильнее ходячего представления о Цветаевой, как о непонятном поэте. Наоборот, ее стихи до того определенны, их выражения до того точны и сжаты, что порою они достигают почти математической четкости. Они требуют лишь одного — сосредоточенности внимания. Они рассчитаны на читателя, который способен на некоторое духовное усилие и в поэзии ищет некоего “полета души”, некоей возвышенной серьезности эмоций и мыслей.
Трагическая муза Цветаевой всегда идет по линии наибольшего сопротивления. Есть в ней своеобразный максимализм, который иные назовут романтическим. Да, пожалуй, это романтизм, если этим именем называть стремление к пределу крайнему и ненависти к искусственным ограничениям — чувств, идей, страстей… Стихи и в самом деле полны такой подлинной страсти, в них такая, почти жуткая насыщенность, что слабых они пугают, — им не хватает воздуха на тех высотах, на которые влечет их бег Цветаевой» (Марк Слоним).
«…Почему стихи Марины Цветаевой мне все-таки нравятся и почему, наконец, “плюсы” их в моем представлении перевешивают “минусы”. Дело в том, что один из этих плюсов исключительно велик и значителен, и его ничто перевесить не может: стихи Цветаевой эротичны в высшем смысле этого слова, они излучают любовь и любовью пронизаны, они рвутся к миру и как бы пытаются заключить весь мир в объятия. Это — их главная прелесть. Стихи эти писаны от душевной щедрости, от сердечной расточительности, — не знаю, как сказать яснее. Можно действительно представить себе, что от стихов Цветаевой человек станет лучше, добрее, самоотверженнее, благороднее. Признаюсь, я не нахожу в себе ни сил, ни желания довести эстетизм до такого предела, чтобы, сознавая это, стихи Цветаевой отвергнуть. Поэтому я их “принимаю”. И все оговорки мои не колеблют этого основного признания» (Георгий Адамович).
«Эмоциональный напор у Цветаевой так силен и обилен, что автор словно едва поспевает за течением этого лирического потока. Цветаева словно так дорожит каждым впечатлением, каждым душевным движением, что главной ее заботой становится — закрепить наибольшее число их в наиболее строгой последовательности, не расценивая, не отделяя важного от второстепенного, ища не художественной, но скорее психологической достоверности. Ее поэзия стремится стать дневником…» (Владислав Ходасевич).
«Эта книга — горячая, бунтующая, нервная, конечно, талантливая, отданная не пониманию, а прочувствованию, не логике, а чутью. Это — откровение в темпе, раскрытие души в ритме. Ее смысл и ценность в непрестанных колебаниях, внутренней дрожи, безмерном страстном порывании вперед» (Петр Пильский).
180
См. в письме А.М. Кожебаткину от 4 апреля 1912 г.: «Мы встречаем Пасху в Palermo…» (Письма 1905–1923. С. 123). Цветаева посетила Италию, находясь в свадебном путешествии по Европе.
181
См. письмо С.Н. Андрониковой-Гальперн от 25 февраля 1928 г.
182
Цветаева сравнивает условия своей нынешней жизни с осенью 1927 г., когда Ася гостила у нее в Медоне.
183
Ср. с воспоминаниями А.С. Эфрон о жизни семьи Цветаевой во Франции: «Ели — из мяса — только конину;
