Полынный мой путь (сборник) - Мурад Аджи

С легкой руки Ноя Закавказье стало «пристанищем» вишапов и страной железа: к концу 1-го тысячелетия до новой эры археологи фиксируют появление государства Парфии и массовое использование железных изделий, полученных по алтайской технологии… Почему? Нет ответа, да и не могло быть. В советские времена не задавали вопросов, связанных с историей тюрков! Сейчас другое время, но в Азербайджане ничего не изменилось, его наука живет по старым часам. А жаль…

Задал бы еще ряд вопросов. Например, что означают библейские имена – Адам и Ева? Или – почему дети Адама, Каин и Авель, выбрали себе профессии земледельца и чабана? Подчеркну – тюрки в древности были «пастырями овец», лишь они обрабатывали землю железным плугом (точнее, чугунным сошником), который придумал Ной. Археологи это подтвердили, они нашли на Алтае плуги, сошники, серпы, что становится уже не случайным совпадением, а информацией о социальных категориях алтайского общества. (119) Здесь есть над чем поломать голову. Это ли не повод задуматься об иных книгах Ветхого Завета – в какой социальной среде появились они, если их персонажи делали то, что не делал никто, кроме тюрков?

Подобного не скажу о Новом Завете, авторами которого был Матфей – мытарь (сборщик податей), Марк – переводчик, Лука – врач, Иоанн – рыболов. Никто из апостолов не знал «тюркских» профессий, потому что жил в другой социальной среде – без овец и обработанной плугом земли.

А потомки Каина стали «ковачами», то есть металлургами. Что, опять тюрки?..

Впрочем, не буду задавать вопросы, которые интересны лишь мне да читателям, понимаю, «независимую» науку постсоветских стран они не интересуют. Идей после развала СССР в науке не прибавилось, свежих взглядов – тоже. Вот и топчутся наши отнюдь не великие ученые на месте, между вчера и сегодня, не думая о завтрашнем дне.

Знаю, мои выводы в очередной раз вызовут протесты оппонентов, новую волну доносов. Уже слышу их негодование. Что ж? Будем спорить, чтобы сообща идти к Истине.

Еще один знак перемен нашей жизни – храмы, которые я видел в Нахичевани, и они – штрих Великого переселения народов, штрих Древнего Алтая. Зримый знак той эпохи, когда тюрки еще не сошли с Небес, на которые вознесла их вера. Восьмигранные стены, шатровые купола уже стали частью культурного пейзажа города, их реставрируют. Прежде в храмах справляли тенгрианский обряд, но после принятия ислама к ним стали пристраивать здание мечети: соседство старого и нового не противоречило друг другу, ислам нес идею Бога Единого. Эти архитектурно сложные постройки тюрки называли кошени (от «кош» – соединять) и тем подчеркивали свою веротерпимость.

Именно такое «соседство» отца и сына я встретил в реставрируемом духовном комплексе около крепости Алинджа. Да и в самой Нахичевани. Древняя религия предков не забыта, хотя ничто уже не говорит о ней… Первый храм здесь создал Всевышний – пещеру Асхабу-Каф, ей, видимо, посвящены строки 18-й суры Корана. Символично, знаком светского знания в суре выступает вишап – рыба (аят 60 (61)), правда, еще не каменная. (120) Напомню, по-тюркски «вишап» (башапа) означает «отец истока». О поиске истока и идет речь в суре.

Вход в пещеру Асхабу-Каф людям указал железный метеорит, прочертивший небо, теперь он лежит здесь, перед входом, на постаменте… Я осторожно коснулся метеорита, но ощутил не холод металла, а неистощимую силу веры в Тенгри, в Вечное Синее Небо, которое сделало нас тюрками – воинами Бога Небесного.

Пещера скрыта в расщелине горы, ее вход ориентирован на юг, чем, возможно, она и привлекла предков. Привлекла, разумеется, не ориентацией, а чудом, творимым в день Богоявления. В двадцатые числа декабря, в праздник рождества Тенгри, солнце в полдень освещает самый дальний зал пещеры, где в остальное время года царят полумрак и прохлада. Зал отличает купольный потолок, усиливающий звуки, здесь читали молитвы, вели проповеди. Место интересно еще и тем, что с потолка время от времени на головы собравшихся падают мельчайшие капли – слезы милосердной Умай. По поверью, тому человеку способствует удача и ее заступничество.

Пещера служила прибежищем монахов, что было в традиции религии Тенгри, на это указывает очень известная легенда о молодых людях, которые проспали здесь триста с лишним лет и не заметили как. Легенда эта есть в иудаизме, в христианстве, в исламе, но в ней, естественно, не названа Нахичевань… Однако народный эпос построен так, что подлежит расшифровке.

Сюжет этой легенды отразил этапы распространения веры на Среднем и Ближнем Востоке, что уже есть зацепка для пытливого ума. Другую зацепку я нашел у Э. Гиббона, который написал, что в раннем Средневековье Кавказ считали частью Алтая (одна духовная культура). Их объединяло даже общее название – Каф… И там и там. А не отсюда ли появился топоним Кавказ? Очень правдоподобно. Ведь правду лишь затеняют, но никогда не гасят. (121)

Из эпоса мы знаем, как весть о Боге Едином несли шедшие с Алтая орды, во главе которых стоял царь, косвенно о том упоминает и «Шахнаме» (Книга царей)… События развивались, строго следуя логике: одни правители уходили, другие шли им на смену. В целом картина выглядела так. После упадка Персии (Парсы) центрами тюркской религии на Среднем Востоке стали Кушанское и Парфянское царства. Их потеснил Иран, где государственной религией был уже зороастризм. Начались жестокие религиозные войны. Потом ислам победил зороастризм, на Средний Восток вернулось Единобожие. И – о чудо! – обнаружилась община монахов, которая веками жила в пещере, храня верность традициям Тенгри. Появилась легенда о юношах, проспавших более трех веков в пещере Асхабу-Каф. (122)

Пещера Асхабу-Каф – святое место, она всегда манила к себе паломников, каждый день приезжают сюда из Турции, Ирана, самого Азербайджана. Едут семьями по примеру отцов и дедов. Традиция! Кто-то из гостей режет барана, кто-то – нет, но все оставляют на уступах стен пещеры обо, смысла его не понимают, но поступают, как велит древний обычай. Камушки, поставленные один на другой, там всюду… Тем и сильна народная память, она не исчезает, а лишь забывается.

На время, не навсегда.

Дары Алтая: хлеб и вино

Мне трудно сжиться с мыслью, что наш мир открыт и известен. Нет, открывать его будут всегда: ведь каждая раскрытая тайна рождает другую тайну, еще не раскрытую. Жизнь – это нескончаемая цепочка открытий, больших и малых, тем и интересна она… На банкете после окончания экспедиции на Гямигая у нас вышел спор, который, думаю, будет интересен читателю. Тема обычная, застольная, она открыла еще одну вершину тюркского мира. Началось с очевидного.

Все знают, «алкоголь» – арабское слово, а почему? Арабы же не знали спирта, «летучей жидкости с особым запахом и опьяняющим свойством», которая, соединяясь с водой, превращается в водку. Ислам запрещает им пить. Тогда почему слово арабское? Между прочим, если точно, то алкоголь (алкохль) у арабов означает «тонкий порошок».

Действительно, где здесь водка? Или хотя бы ее запах?

И я вспомнил, как однажды на Алтае в горном селении угостился арачкой (арачан) – напитком древних тюрков. Потом мне показали, как его готовят. Готовят из молока. Технология проще простого. «Это же дедушка самогонного аппарата, превращающий пар в слезы радости, которыми наполняют бутылки», – сказал я, не до конца понимая смысла сказанного. Сказал, выпил и вроде бы забыл.

Позже, разбирая записи русских миссионеров, встретил упоминание о напитках Древнего Алтая, и будто вновь увидел тот закопченный котел, с плотно пригнанной деревянной крышкой, края которой со всех сторон замазаны глиной. Из крышки торчали два отводка, сделанные из трубчатых костей барана. Рядом чугунный кувшин, прикрытый куском войлока, и корыто холодной воды. Пожалуй, все, если не считать резкого запаха, замешанного на едком дыме, но и в нем была своя особенная древность.

Четыре ведра молока, пропущенные через установку, дают два ведра «живительной воды», а выжимки идут на сыр… Верно, проще не бывает. Для кого-то все это источник пьянства, для меня – знак древней культуры. И я это отчетливо понял тогда, на банкете в Нахичевани.

«Оборудование» и «технология» возгонки появились, когда одомашнили лошадь, не раньше, потому что араку выгоняли из кобыльего молока, оно от природы игристое, хмелит, веселя душу и согревая тело. Это свойство кумыса подметили древние алтайцы и усилили его… Видимо, «живительная влага» предков, чистая, как роса, и заронила у меня сомнения в арабской родословной алкоголя. «Народ, не знавший кобыльего молока, не придумал бы его возгонку», – размышлял я, потому как знал, сырье – начало любой технологии.

Лишь очень наблюдательный человек подметит: у сырого кумыса есть хмель, а у кипяченого нет. Куда он пропадает? Выходит вместе с паром. И – родилась идея собрать драгоценный пар… Возгонка подняла крепость напитка. А когда стало ясно, что получать и как, подумали о замене сырья. На Алтае в дело пустили ячмень, его мололи в муку и отправляли на брагу, из которой, как из кумыса, гнали спирт. Замену придумали в «межсезонье», когда не было кобыльего молока, но был ячмень… Прав ли я?