Пепел и пыль - Анастасия Усович

Рис быстрым движением поднимается со стула и берёт мои ладони в свои.

— Ты справишься, Аполлинария! Для тебя это ерунда.

— Рис…

— Я очень на тебя рассчитываю.

Каждый раз Рис сопровождает свои слова тем, что сжимает мои пальцы, словно в такт своему сердцебиению. Весомости это его словам не придаёт, да и пальцы мои начинают ныть от боли, и всё же я киваю, соглашаясь.

— Где химеры? — спрашиваю я. — Куда ты их отправил?

— Нашёл одно интересное местечко, — отвечает Рис. — Я покажу тебе, только сначала…

Он выпускает мои руки, хватает со стола что-то маленькое и блестящее, Секунда, я слышу треск битого стекла. А затем Рис сдувает что-то со своей ладони прямо мне в лицо.

Я захожусь в кашле, когда в горло попадает горькая пыль.

— Христоф Рождественский, что за дрянь ты только что высыпал мне в лицо?

— Так они почувствуют запах моей крови и начнут тебя слушаться, — оправдывается Рис.

При всём желании врезать ему сейчас по довольной физиономии, я лишь долго выдыхаю через ноздри, затем провожу ладонью по лицу и с готовностью бросаю взгляд на портал у дальней стены: не тот, через который пришла. Эта дверь напоминает мне одну из тех, что соединяют коридоры и комнаты в здешнем штабе. Рис распахивает её и жестом приглашает меня пройти. Видимо, он сам компанию мне составлять не собирается. Я перешагиваю порог и оказываюсь посреди огромного поля. Ни домов здесь нет, ни каких-либо других человеческих следов. Только пение птиц, голубое небо и запах леса, распростёртого вдалеке. Я оборачиваюсь, но портала уже не нахожу. Вместо него в паре шагов от меня стоят химеры. Все пятнадцать, вполне себе хорошо выглядящие, только одеты всё в те же грязные и рваные лохмотья. Пока химеры не замечают меня, они ведут себя как обычная толпа: сбились в кучки и беседуют о чём-то. А потом ветер дует мне в спину, относя запах крови, которым пропитались моя кожа, волосы и одежда благодаря Рису, и химеры поворачивают головы в мою сторону.

— Рис послал меня к вам, чтобы я научила вас сражаться, — объявляю я, вкладывая в голос всю возможную уверенность.

Для химер мои слова ничего не значат. Они продолжают таращиться, видимо, не совсем соображая: как так от этой незнакомки пахнет хозяином, но при этом она — точно не он?

— Кто ты? — подаёт голос одна из химер: лысая женщина со странным угловатым лицом, и длинными руками, покрытыми голубой чешуёй.

— Друг, — отвечаю я.

Но не встречаю поддержки на лицах. Им, наверное, друг-то и не нужен. Химеры запрограммированы на ведомость; Рис — их хозяин, и другие отношения они не воспринимают.

— И единственный шанс на победу, — добавляю. — Ваш лидер хочет видеть воинов, и вы должны показать ему, что готовы на всё ради него.

Химеры начинают реагировать на мои слова. Они подходят ближе, выстраиваются произвольным клином. Вперёд выходит высокий крепкий мужчина.

— Мы готовы, — говорит он.

За его спиной в широком и изящном движении расходятся чёрные крылья сирены. И это кажется мне самым прекрасным из всех творений Риса. У сирен никогда не рождаются мальчики — это заложено генетикой. А потому передо мной сейчас — редчайшее из чудес.

— Научи нас, — в разговор вступает совсем ещё мальчик, стоящий по правую руку мужчины.

В нём очень много от волка. Кофта без рукавов открывает покрытые шерстью предплечья. Голубые глаза сияют ярче освещённого солнцем неба над нашими головами.

— У нас есть оружие.

Мужчина-сирена делает шаг в сторону. Построенный клин расходится, открывая мне скинутые в гору мечи, топоры, ножи, пистолеты, шесты. Я смотрю то на оружие, то на химер. В конце концов, после долгого молчания и раздумий, развожу руками.

— Разве оно необходимо? Вы сами намного сильнее и смертоноснее любого из них.

А ещё, если химеры не станут пользоваться чем-то, кроме своих когтей и клыков, шансы стражей значительно увеличатся.

— Что ты предлагаешь? — спрашивает лысая женщина.

Я прокручиваю в голове все уроки контактных и бесконтактных боёв, все спарринги, через которые проходила Аполлинария. Пытаюсь мысленно примерить их на химер, тем самым некоторые приёмы отметаю сразу. У меня нет времени на то, чтобы составить план тренировки, да и инструктор из меня, что уж говорить, никудышный.

Но деваться некуда, и мне приходится импровизировать.

— Вы покажете, что умеете, а я расскажу, как это использовать, чтобы защитить своего хозяина, — говорю я.

— Как тебя зовут? — с задних рядов вперёд выходит девушка.

Смуглая кожа, жёлтые волосы, знакомое лицо. Грудь сдавливает, и несколько секунд, в течение которых проходит удивление, я не могу вдохнуть.

Ставлю на что угодно — передо мной сейчас родственница Бронберта.

— Аполлинария, — отвечаю.

— По поводу тебя у нас тоже есть приказ, — говорит она.

Каждый из пятнадцати кивает в подтверждении её слов. Я кашляю, скрывая нервный смешок.

— Любой ценой, независимо от исхода битвы, мы должны сохранить твою жизнь. И жизнь девушки по имени Роза. Хозяин сказал, вы обе — наш приоритет. И только потом он сам.

Как же это похоже на Риса, которого я узнала, и как на контрасте играет с Христофом, о котором мне говорили, сейчас уже кажется, десятилетиями назад, в моём мире!

Разве настоящий монстр должен заботиться о ком-то, кроме себя самого?

— Хорошо, — произношу я. — Давайте займёмся подготовкой. По одному выходите вперёд и демонстрируйте свои сильные стороны. Уверена, их у вас предостаточно.

А иначе, добавляю уже про себя, вы бы сейчас здесь не стояли.

* * *

Я бегу на пределе своих возможностей. Вымокшая от ливня, обрушившегося на город без предупреждения, одежда утяжеляет каждый шаг, волосы сосульками липнут к щекам. Я отдёргиваю путающуюся в ногах юбку сарафана, и, вовремя не замечая лужу, зачерпываю целую туфлю грязной воды. Но останавливаться нельзя, поэтому я только ругаюсь, на чём свет стоит, и впредь заставляю себя следить за тем, куда ступаю.

А в голове всё проносятся последние часы, и эти картины, словно нарезка из фильмов ужасов, теперь едва ли смогут меня оставить. Я была не права — у химер нет сильных сторон. Они — и есть сила в полном её объеме. Им не нужны ни режущие лезвия, ни пули — захотят и уложат нас на лопатки, даже не стараясь.

Когда влетаю в штаб и останавливаюсь посреди пустого коридора, чувствую колющую боль в боку. Сейчас она для меня не больше надоедливо кружащей поблизости мухи; уж чему я научилась, благодаря всему произошедшему за последнее время, так это