Горбун - Поль Феваль

– Что ж, пойдем, – сказала она ей в тот момент, когда Шаверни, воспользовавшись короткой тишиной, уже в который раз принялся упрашивать приятелей и подруг его выслушать.

Спускаясь по лестнице, донья Круц сказала:

– Милая сестричка, пойми, нам нужно выиграть время. Притворись, будто на все согласна. А там будет видно. Поверь, я тебя в беде не оставлю. Если уж не будет другого выхода, то в конце концов я сама выйду за этого Шаверни!

– Ради меня ты готова принести такую жертву? – в благодарном изумлении воскликнула Аврора.

– Господи! Ну конечно. Давай же помолись, если это тебя утешит. А я как только смогу ускользнуть, опять прибегу к тебе.

И донья Круц проворной ланью взмыла вверх по лестнице. На сердце у гитаны было легко, – она торжественно покачивала в руке бокалом с шампанским.

– До чего же чудная! – думала она об Авроре. – Какая же тут жертва? Ведь Шаверни – жених, о котором только можно мечтать. Лучшего не бывает.

На верхней площадке донья Круц опять остановилась и прислушалась. Шаверни нетрезвым дрожавшим от обиды голосом вопрошал:

– Вы же обещали? Обещали, что после серенады выслушаете объяснения моего положения. Обещали, или нет?

– Да прекрати же ты наконец, Шаверни!

– Какая муха тебя укусила? Весь вечер одно и тоже. Никакого сладу!

– Господа, мы что-то рано сдались. Давайте ка еще разок подналяжем на дверь! – предложил Навай. – Нет такой твердыни, чтобы перед нами не рухнула, черт возьми! Раз-два…

Но «гоп» на сей раз не прозвучало. Именно в эту секунду гитана повернула в замке ключ и, сияющая, с вознесенным бокалом ступила на порог. Ее встретили бурными рукоплесканиями и восторженными выкриками.

– Господа, что-то вы здесь совсем притихли. Заскучали, наверное. Где же смех? Где песни? Где громовой голос веселья?

– Вот те на! – изумился Ориоль. А чем же мы, по-вашему, занимаемся, прелестная нимфа?

– Вот уж не знаю, но весельчаки из вас, прямо скажу, никудышные! – решительно заявила донья Круц и залпом осушила свой бокал. – За дверью вас почти не слышно.

– Неужели?

– Не может быть! – пристыжено удивлялись гуляки. Они-то надеялись, что шумят на весь Париж. Шаверни пожирал донью Круц восхищенным взглядом.

– Дивная! – только и мог он промолвить. – Бесподобная!

Вслед за маркизом комплемент хотел было повторить и Ориоль, но некстати пробудившаяся Нивель ущипнула его едва не до крови.

– Ни слова! – прошипела она.

Он хотел вырваться, но она ухватила его за рукав и с неженской силой усадила рядом с собой.

– Штраф, – мой милый, – со зловещей лаской объявила «дочь Миссисипи», – с вас голубенькая.

Ориоль мгновенно раскошелился и протянул ей новенькую хрустящую акцию. Нивель, удовлетворенно улыбнувшись, принялась напевать.

– «Ибо в Париже даже однавводит в издержки мужа жена».

Между тем донья Круц искала глазами горбуна. Инстинктивно она ощущала, что, не смотря на выказанный им отпор, этот человек – ее тайный союзник. Она не знала, у кого и как о нем спросить. Чтобы выяснить, не уехал ли он вместе с принцем, она, обращаясь ко всем, поинтересовалась:

– Где же его высочество?

– Уже вернулся, – входя в гостиную, ответил Пейроль. – Только что подъехала карета. Его высочество отдает распоряжения.

– Наверное, насчет скрипачей? – оживилась Сидализа.

– Неужели мы будем танцевать? – раскрасневшись от предвкушения удовольствия, воскликнула гитана.

Госпожа Флери и госпожа Дебуа, первые придворные балерины, посмотрели на донью Круц с презрением.

– Помнится, были времена, – назидательно заметила Нивель, – когда, попадая в этот дом, мы на десерт находили под своими тарелками приятные сюрпризы.

Она заглянула под свою тарелку и, надув губы, заключила:

– Ничего! Ни макового зернышка! Ах, мои дорогие, регентство приближается к упадку!

– Стареет! – прибавила Сидализа.

– Просто вянет на корню! Неужто, его сиятельство Гонзаго сильно обеднел бы, если бы, под тарелку каждой из нас положил по две три голубеньких?

– А что такое голубенькие? – спросила донья Круц.

После этого наивного вопроса в гостиной на несколько секунд повисла тишина несказанного изумления. Еще бы; – в доме Гонзаго можно было не знать чего угодно, захмелеть до того, что забыть свое собственное имя, но не иметь представления о голубеньких могла лишь слабоумная, или только что свалившаяся с неба обитательница луны.

Шаверни извлек из кармана свой пухлый бумажник, в котором находилось приданое. Отсчитав дюжину акций, он протянул их гитане.

– Благодарю, сударь! – сказала та. – Мсьё де Гонзаго обязательно их вам вернет.

И, разделив акции поровну между дамами, прибавила:

– Возьмите, сударыни ваш десерт. Право же, не стоит огорчаться от небольшой оплошности!

Долго уговаривать не понадобилось. Дамы приняли дарение, но после этого каждая из них составила о донье Круц нелестное мнение. Что поделаешь? Истинная доброта всегда наказуема!

– Эй! Что же мы все приуныли? – продолжала гитана. Негоже, чтобы его светлость застал нас сонными, как мухи. Давайте ка взбодримся! Наполните бокалы. Выпьем здоровье маркиза де Шаверни! Ваш бокал, маркиз!

Маркиз протянул бокал и глубоко вздохнул.

– Будьте начеку! – предупредил Навай. – Сейчас маркиз начнет объяснять деликатность своего положения.

– Только уж не вам, – огрызнулся Шаверни. – Мне достаточно всего лишь одной слушательницы, коль ею согласится стать очаровательная донья Круц. Остальным объяснять бесполезно. Все равно никто не способен понять моего положения.

– Да уж. Понять ваше положение куда как нелегко! – подтрунила маркиза Нивель. – Ваше положение, есть положение пьяного вдрыбадан!

Все захохотали. Сильнее всех, конечно, Ориоль. Казалось, еще немного, и он лопнет, как надувной резиновый шарик.

– Заткнитесь вы, пустозвоны! – маркиз запальчиво разбил о стол свой бокал. – Пусть только еще кто-нибудь посмеет надо мной зазубоскалить! – отчеканил он, окидывая компанию гневным взглядом; впрочем, долго гневаться он теперь не мог и тут же перешел на лирический лад:

– Донья Круц, вы… вы, право же, я не шучу, – вы здесь как яркая небесная звезда среди коптящих лампадок!

Раздались протестующие выкрики дам.

– Это уж слишком!

– Вы забываетесь, маркиз! – воскликнул толстый откупщик.

– Полно вам, Ориоль! В том, что я сказал, нет ни для кого обиды. Разве что для коптящих лампадок. К тому же я говорю не с вами. Неужели мне придется обращаться за помощью к мсьё де Пейролю, – просить его запретить вам вопить? Признаюсь, что недавно он мне очень понравился, хоть это и случалось всего один единственный раз, когда он стоял привязанным к вешалке. В таком положении он был просто великолепен! Но сейчас мне хотелось бы вам, милая донья Круц, объяснить мое собственное положение.