Говорят сталинские наркомы - Георгий Куманёв

— Что касается состояния дел на заводах, которые Вы будете курировать, — сказал нарком, — то об этом Вас проинформирует начальник одного из главных управлений наркомата.

Выслушав его, я в свою очередь сообщил, что знаю хорошо почти всех директоров заводов, главных инженеров и многих ведущих специалистов нашего профиля и имею общее представление о положении на этих предприятиях.

— Все это очень хорошо. Это облегчит Вашу работу, — заметил Устинов. — Но следует иметь в виду, что все, о чем Вы имели представление, было ведь до войны. А она вносит сейчас серьезные коррективы.

В конце нашей встречи Дмитрий Федорович поинтересовался, сколько в настоящее время ежедневно выпускает авиационных пулеметов Березина мой машиностроительный завод.

Я тут же сообщил данные. Они совпадали с теми цифрами, которыми располагал нарком.

— Да, — сказал Устинов, — на 6 июля имеются такие сведения. Но вчера я разговаривал с товарищем Сталиным, и он требует существенно увеличить их выпуск. Подумайте, как это лучше сделать, и доложите.

Так я вступил в свою новую должность.

Г. А. Куманев: У меня к Вам имеется и такой вопрос. Как известно, за две с половиной недели до начала войны прежний нарком вооружения СССР Борис Львович Ванников по ложному обвинению был снят с поста наркома и арестован. 9 июня 1941 г. на этот пост был назначен Дмитрий Федорович Устинов. Но когда Ванникова уже в начале июля 1941 г. освободили, почему он не стал снова во главе этого наркомата, а был назначен лишь заместителем наркома?

В. Н. Новиков: Потому что наркомом вооружения был только- только утвержден Устинов. Куда же его деть? Когда освободили Б. Л. Ванникова, его заместителя И. А. Барсукова, начальника Главного патронного управления С. И. Ветошкина (он и сейчас еще живой, но уже мало что соображает) и директора завода Ф. К. Чар- ского, они четверо прямо из тюрьмы пришли ко мне в кабинет.

А мы, т. е. новые замы, были уже назначены. Иван Антонович Барсуков, например, до ареста являлся начальником нашего главка, а потом стал заместителем наркома вооружения и курировал нашу отрасль — все стрелковое вооружение. И я был утвержден как раз на его место.

Итак, они пришли ко мне со своим бывшим наркомом. Причем Ванников прибыл от Сталина. Правда, он находился у меня в кабинете очень недолго. (Как потом я узнал, он вернулся в тюрьму, где его привели в полный порядок и вернули кое–что необходимое из вещей и документов.)

Его коллеги рассказали мне, как произошло их освобождение. Здесь была несомненная заслуга Бориса Львовича. Человек он был очень умный и находчивый. (Если у нас останется сегодня время, я о нем кое–что еще дополню.)

Так вот, в тюрьме Ванников писал на себя все, что хотели от него следователи, т. е. во всю оговаривал себя.

— Хотел покушение на товарища Сталина сделать?

— Конечно, хотел.

— А как хотел?

— Я собирался крупнокалиберный пулемет затащить на ГУМ, и когда товарищ Сталин будет выезжать из Кремля, дать по нему очередь из этого пулемета.

Это, конечно, форменная чушь. Но следователи старательно всю эту околесицу фиксировали. Дело его, естественно, дошло до Берии, а потом и до Сталина. И Сталин сразу отметил, что показания Ванникова — это какой–то бред, какая–то ерунда.

Далее, когда началась война, через 10 дней Сталин Ванникову в тюрьму дал задание, чтобы Борис Львович подготовил предложения, как разворачивать в новых экстремальных условиях военную промышленность страны.

Ванников написал, что он сейчас не знает, какая сложилась обстановка, но полагает, что надо в первую очередь сделать то–то и то–то. После этого Сталин вызвал его к себе. На столе у хозяина кабинета он видит свою записку, многие места были подчеркнуты красным карандашом. (Об этом Ванников сам рассказывал мне.)

В присутствии Молотова и Маленкова Сталин сказал ему:

— Ваша записка — прекрасный документ. Вы во многом оказались правы… Мы ошиблись…

Далее Сталин попросил Ванникова забыть все, что было связано с его арестом, и предложил стать заместителем наркома вооружения, в шутку добавив:

— Я ведь тоже сидел в тюрьме.

На это Борис Львович со свойственной ему прямотой ответил:

— Вы, товарищ Сталин, сидели как народный герой, а я как враг народа, германский шпион.

Сталин затем его спросил:

— А почему всякую чушь на себя писали, товарищ Ванников?

Тот отвечает:

— Чтобы не били меня и пыток не устраивали. Пусть лучше расстреляют, чем пытать меня будут.

Сталин еще спрашивает:

— Какие у Вас пожелания? Мы Вас выпускаем.

Ванников заявил:

— У меня единственное пожелание. Те товарищи, которые были арестованы вместе со мной, арестованы тоже напрасно. И их следует тоже освободить.

И он назвал фамилии этих людей.

Сталин дал указание, чтобы освободили и сослуживцев Ванникова. Они сразу ко мне четверо и пришли. О чем они меня лично попросили? Говорят, позвони Кобулову, чтобы нам вернули наши ордена, наши награды.

Я Кобулову позвонил. Мол, так и так, надо награды вернуть. Он ответил, что завтра все ордена и медали будут возвращены.

После этого Барсукова назначили снова на старую должность заместителем наркома вооружения СССР. Как бы параллельно со мной. Нагрузок у меня было предостаточно, и мы с ним поделили, кто за что отвечает и что курирует.

Ванников тоже был назначен заместителем к Устинову. Скажу откровенно, что Ванников стиль работы Устинова не воспринимал. Он уехал на Урал будто бы на восстановление одного завода, сидел в Свердловске на заводе Фрадкина, где выпускали зенитные орудия, ездил по Уралу, помогая восстанавливать перемещенные из западной части СССР заводы.

И Ветошкина восстановили в должности начальника Главка патронного управления наркомата. Был также возвращен на прежнюю работу в качестве директора завода (правда, другого) Чарский. А потом через некоторое время, по–моему, в феврале 1942 г. Ванникова назначили наркомом боеприпасов СССР. Так что он был полностью восстановлен, потом перебрался в Наркомат среднего машиностроения, где занялся атомными делами. Умер трижды Героем Социалистического Труда.

Г. А. Куманев: А кто все же, во Вашему мнению, был сильнее как нарком — Устинов или Ванников?

В. Н. Новиков: Безусловно, Ванников. У них с Устиновым был и разный стиль работы.

С Устиновым было трудно сработаться. Вот не получились у него, например, отношения с Косыгиным, не сработались они. Человек он очень резкий, вспыльчивый, иногда принимал и несколько скороспелые решения.

Но были у Устинова и сильные стороны. Это его достаточно широкий кругозор, техническая подкованность, огромная работоспособность, решительность и энергия.

Я, например, с Устиновым привык работать. Оба мы примерно одного возраста, почти одновременно институт закончили. Ему шел лишь тридцать третий год, и он был самым молодым наркомом. После моего прихода в Наркомат вооружения у нас установились довольно близкие отношения, и мы уже вскоре перешли на «ты». Потом получилось так, что я оказался в наркомате единственным человеком, кто о промахах, ошибках Дмитрия Федоровича мог ему говорить откровенно. Остальные могли вызвать только гнев, большое недовольство наркома.

Устинов, повторяю, человек был довольно суровый. А я мог, если он надурит где–нибудь, сказать ему об этом.

Б. И. Зверев: Это было в последние годы или Вы говорите о военном времени?

В. Н. Новиков: Нет, это было еще в годы войны, т. е. задолго до того, когда Устинов стал членом Политбюро. После этого я стал с ним меньше общаться. А раньше почти каждое воскресенье мы бывали друг у друга в гостях. Дружили с ним много лет.

Что касается Ванникова, то он был более вдумчивый человек и не принимал непродуманных и скороспелых решений. Вспоминается первый приезд Бориса Львовича в ранге наркома вооружения к нам в Ижевск после разукрупнения прежнего завода–гиганта. По тому как он детально знакомился с цехами нашего машиностроительного завода, по содержанию вопросов, которые задавал инженерам и рабочим, как беседовал с мастерами, чувствовалась его высокая компетентность, богатый опыт и заинтересованно–хозяйский подход к делу.

По окончании просмотра обоих заводов Ванников указал на отдельные недостатки в их работе, отметив, что как у машиностроителей, так и металлургов имеются большие неиспользованные резервы. При этом нарком никого ни в чем не упрекнул, ни разу не повысил голоса. Он будто советовался с нами…

И до Великой Отечественной войны, и в военные годы, и в послевоенное время Борис Львович всегда сохранял присущие ему качества выдающегося организатора оборонной индустрии, хорошего товарища, простого, чуткого и отзывчивого человека.