Россия и ислам. Том 2 - Марк Батунский

209 Миропиев. Цит. соч. С. 44–45 (имеется в виду статья в № 30 «Нового времени» за 1883 г.).

210 Миропиев тут же обвинил мусульманских модернистов в том, что они «с презрением смотрят на наше русское образование» (Там же. С. 44). Любопытны следующие слова В.Д. Смирнова о том, сколь опасно стимулировать мусульманский модернизм в сфере образования: «Если эта масса (татаро-мусульманская. – М.Б.) продолжала свое прежнее инертное существование, которое бы само собою заглохло, отставшись от культурного развития коренного русского христианства… Но в том-то и дело, что эта масса стремится выйти из своей неподвижности и тронуться куда-то, но только в каком-то своем, особом, направлении» (Цит. по: Каримуллин А. Татарская книга пореформенной России. С. 133). Но нельзя в то же время игнорировать тот факт, что именно в той же таро-мусульманской среде во множестве экземпляров распространялись привезенные из исламского зарубежья различные книги (см.: Там же. С. 136), идейно-политический стержень которых зачастую противоречил и духу и сути официальной доктрины. Однако, как признал другой цензор, Ш. Ахмеров, «нельзя отрицать любознательность татар; у них в большее количестве обращаются сочинения не только религиозного содержания, но и исторические, географические и прочие, но содержание подобных книг заимствуется не из русских источников, а из турецких…» (Цит.: Там же. С. 204).

211 Там же. С. 45.

212 См.: Рейснер М.А. Государство и верующая личность. СПб., 1905. С. 14–16.

213 Это было в первую очередь наследие Византийской империи, где, по словам Маркса, «государство и церковь были так тесно переплетены, что невозможно изложить историю первого, не излагая истории второй». Маркс же отмечал, что православие отличается от других разновидностей христианства отождествлением государства и церкви, гражданской и церковной жизни. Отличие такого отождествления в России по сравнению с Византией – превращение церкви «в простое орудие государства, в инструмент угнетения внутри страны и захватов вовне». (Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Т. 10. С. 130–131).

214 В России взаимодействие государства, права и религии отличалось:

– наибольшим сохранением в отношениях государства и церкви пережитков феодализма;

– более тесной и открытой, чем в других европейских странах, связью государства с религиозными организациями, юридическим неравенством конфессий;

– наделением религиозных учреждений функциями государственных и судебных органов;

– тесным взаимодействием светских и духовных судов, правовых и религиозных норм;

– регулированием государственным правом основных внутрицерковных и межконфессиональных отношений, а религией – многих внецерковных отношении;

– сильным влиянием религиозной идеологии на правосознание;

– воспроизведением религиозных норм в ряде отраслей права;

– сакрализацией религией государства и права;

– недопущением законами вневероисповедного состояния граждан, принуждением их к исполнению религиозных обрядов;

– предоставлением привилегий религиозным организациям и служителям культа, особенно господствующего православного исповедания, – охраной их интересов и религии в целом (см.: Клочков В.В. Закон и религия. От государственной религии в России к свободе совести в СССР. М., 1982. С. 16).

215 В религии усматривался стимул для воинскои деятельности, для преодоления инстинкта самосохранения. Христианское учение о бессмертии души толковалось как «увеличение объема жизни в пространстве и времени», которое переходит в абсолютные и вечные категории загробной жизни. За павшими в бою оставалась награда вечной блаженной райской жизни. «Таким образом, – писал один из военных психологов, – религиозное чувство одновременно удовлетворяет стремление к расширению жизни и уничтожает поступки, мотивированные самосохранением. Это и передает энергию воинам, одухотворенным религиозным чувством. Забота полководца сводится к поддержанию и повышению этого чувства» (Зыков А. Как и чем управляются люди? Опыт военной психологии. СПб., 1898. С. 126). Религиозные обряды (не только, впрочем, православные) входили в структуру управления армейским контингентом наряду со строевыми мероприятиями и получали высокую социально-психологическую оценку. Обрядность эмоционально возбуждала участников боя, которому неизменно предшествовала церковная служба. Вместе с армией двигались походные церкви и воинские священнослужители (см.: Будилова Е.А. Социально-психологические проблемы в русской науке. М., 1983. С. 109–110). Религия использовалась как орудие тотальной интеграции солдат с их начальниками – в свою очередь, сакрализуемых как исполнители Божьих предначертаний. Рьяный монархист, Н.А. Ухач-Огорович, ратуя за безусловное отвержение атеизма и твердое восприятие всеми военнослужащими религиозной догмы о душе, как трансцендентной силе, вложенной в человека при его творении Богом, тут же проводит следующее различие между патриотизмом и национализмом. «…Для воинского чина нет войны непатриотичной или ненациональной, для него существует только знамя и воинский долг добросовестно сражаться, совершенно устраняя вопрос, ради чего ведется война. Не дело армии рассуждать: национальна война или нет; ее дело идти в бой, когда повелят, и одерживать победы» (Ухач-Огорович Н.А. Военная психология. Киев, 1911. С. 41). С точки зрения Ухач-Огоровича, «патриотизм – это любовь к отечеству, под коим в наши дни надо понимать государство»; он является «моральной платой за блага, получаемые от государства». Входя в состав государства, разные народы подчиняются покорившему их народу на почве патриотизма. Национализм совпадает с патриотизмом у господствующей, утверждает Ухач-Огорович, нации и противоположен патриотизму у подчиненных народов, а потому, являясь посягательством на целость государства, должен быть уничтожен. Нет, конечно, необходимости сколько-нибудь подробно доказывать, что все эти тезисы в первую очередь относились к активизировавшим свою роль в политической жизни империи мусульманским этносам.

216 Свод законов Российской империи. СПб., 1912. Т. 1, ч. 1, ст. 65.

217 Это – Таврическое магометанское духовное правление; Оренбургское магометанское духовное собрание; Шиитское духовное правление (ведало закавказскими шиитами); Суннитское закавказское духовное правление.

218 Цит. по: Клочков В.В. Закон и религия. С. 26. (Курсив мой. – М.Б.)

219 Цит.: Там же. С. 29.

220 Там же. С. 30, 31.

221 См.: Там же. С. 38.

222 Там же. С. 39.

223 Свод основных государственных законов. Свод законов Российской империи, т. 1,ч. 1, ст. 66.

224 Клочков В.В. Цит. соч. С. 59.

225 Цит. по: Крывелев И.А. Ленин о религии. М., I960. С. 131.

226 За все это официальное православие щедро отплачивало монархии. В одном из учебников, предназначенном для обучения будущих священников, писалось, что, поскольку в царях церковь «имеет своих земных кормителей, защитников и покровителей, православная церковь всегда считала своей обязанностью сообразовываться с узаконениями верховной власти, подчиняла свои распоряжения государственным» (Записки по нравственному православному богословию, составленные протоиреем П. Солярским. СПб., 1860. Т. 1. С. 125).

227 См.: Свод уставов о предупреждении и пресечении преступлении // Свод законов Российской империи. Т. 14, ст. 36, 38–39.

228 Свод учреждении и уставов управления духовных дел иностранных исповеданий христианских и иноверных // Свод законов Российской империи. T. II, ч. 1, ст. 5.

229 «Присоединение к православию иноверцев» производилось на основании их письменного заявления, в котором выражалось «решительное намерение» присоединиться к православной церкви и содержалось обещание «пребывать в послушании ее всегда неизменно». Процедура «присоединения» была довольно простой и не требовала согласия гражданских властей: священник делал соответствующую запись в метрической книге.

230 Православным священникам разрешалось крестить детей «иноверных родителей» с получением от последних письменного обязательства воспитывать крещеных детей в православной вере. Крещение иноверцев, достигших 14-летнего возраста, вообще производилось без согласия их родителей или опекунов.

231 Так, в одном лишь 1912 г. денежные поступления московского «Православного миссионерского общества», ставившего целью обращение в православие нехристиан и утверждение обращенных «в истинах святой веры» и «правилах христианской жизни», составили около миллиона рублей (см.: Церковь в истории России (IX в. – 1917 г.). Критические очерки. М., 1967. С. 280).

232 См. подробнее: Можаровский А. Изложение хода миссионерского дела по просвещению казанских инородцев с 1552 по 1867 г. Казань, 1870. С. 152.

233 Клочков В.В. Цит. соч. С. 67.