Коротко обо всём. Сборник коротких рассказов - Валентин Валерьевич Пампура

Премудрый червяк

Длинный, красный червяк, двигая своими кольцами, выбрался из сырой, прохладной земли на её поверхность. Солнце, больно ударило по глазам. Обилие цветов неприятно запестрило в его глазах. Движения воздушных масс, и прочих, ещё не проявленных, но уже ощущаемых опасностей, рассыпалось дрожью по длинному, и склизкому телу, не приспособленному для этого мира. — Назад! — Воскликнул червяк. — Скорее назад, в привычную тьму, в могильную сырость, туда, где покой и тишина. — Говорил червяк, возвращаясь в свою нору.

Уже потом, когда он лежал на глубине, среди древесных корней, он вещал, внимающим ему, маленьким червям, ещё не познавшим жизни. — Запомните — говорил он — Там, на верху жизни нет! Там только хаос, и смерть! Каждый, кто попробует покинуть наш благословенный мир, погибнет, сгинет там навсегда! — Маленькие черви слушали его затаив дыхание, и открыв рты.

И кто знает, и может быть этот премудрый червяк был прав, в своих великих суждениях.

Вопрос

У Алексея Яковлевича, было приподнятое настроение. После ужина, он решил прогуляться по парку, но в самом его тёмном, углу, он получил, неизвестным кулаком по лицу. Придя в себя, после удара, Алексей Яковлевич, почесал, вспухшую щёку рукой, и, недоумевая, отправился домой. Полночи Алексей Яковлевич, и супруга его, Татьяна Семёновна, думали, кто и зачем ударил, Семёна Яковлевича по лицу. Высказывались предположения, самого разного толку, от террористического нападения, до банального ограбления. Но так как, фигура Семён Яковлевича, была самой простой наружности, и не занимавшая никогда никаких руководящих постов, то мысль о террористах, была тут же отметена. А так как телефон, и триста рублей, лежащих в кармане Алексей Яковлевича, оказались не тронутыми, то и вариант, с ограблением, тоже, был, отвергнут. Поломав себе головы, супруги уснули.

Раннее, до случившегося события, Родион Горнев, двадцатипятилетний детина, отменного здоровья, и человек, имевший довольно свободные взгляды на жизнь, вышел из тренажёрного зала, и, чувствуя в себе особый прилив сил, вошёл в парк, с противоположной стороны. Настроение у него было бодрым, и свободным. Ему хотелось, свершений и подвигов. Он шёл, вглядываясь в темноту, в поисках, хоть какой ни будь, возможности проявить свои не дюжинные способности.

Они сошлись в центре парка, как раз в том самом месте, где сгорела, цепь, светодиодных фонарей. Которые электрик, Кузьма, Самойлов, отказался чинить, так как закончилась его смена. И на все увещевания начальства, Кузьма, только хмыкнул, и отправился в пивную.

И так, пробираясь сквозь тьму, Семён Яковлевич, не скрывал своего благодушного настроения, и заслышав, чьи-то шаги он, снял шляпу, и широко улыбнувшись, в темноту, учтиво поприветствовал незнакомца. Но, не договорив фразы, он, почувствовал такой удар в челюсть, что в глазах его запрыгали солнечные зайчики.

А несколькими минутами раньше, в бодром расположении духа навстречу Семёну Яковлевичу, двигался Родион Горнев. Заслышав в темноте шаги, и услышав голос, Родион Горнев, не думая ни мгновения, засадил, накаченным кулаком, в белеющую в темноте челюсть, Семёна Яковлевича, и удовлетворённый, победой, отправился домой. Где лёг спать, и проспал до самого утра, крепким, молодецким сном.

Семён же, Яковлевич, спал плохо, проснулся, он с опухшей, щекой, и с туманом в голове.

Электрик Кузьма Самойлов пил пиво до трёх часов утра, и вследствие чего, проспал выход на работу

Вопрос к читателю — Кто виноват, в произошедшем событие? Семён Яковлевич, изъявивший прогуляться перед сном?

Родион Горнев, переполнивший мышечную ткань, в тренажёрном зале?

Электрик Кузьма Самойлов, отказавшийся починить, электрическую цепь, в следствии окончании своей смены?

Или, в дело вмешалась, кармическая справедливость, воздавшая каждому герою по его заслугам?

Сливовое дерево

— Он не хочет, есть спаржу!

— А вчера отказался надеть строгий галстук, соответствующий торжественной обстановке.

— А вы видели его носки? Они разного цвета.

— Он сошёл с ума.

— Сегодня утром, ему три раза говорили, что сидеть нужно ровно, но он назло скрючивался, как вопросительный знак.

— А как он разговаривает, говорит не прикрытым гортанным звуком.

— И ржёт всё время как лошадь, скаля свои неровные зубы.

— Он издевается над нами.

— Пора положить этому конец.

— Поставить его на место.

— В конце концов, мы не должны ему позволять так издеваться над нами.

— Да.

— Но что мы можем сделать?

— Оставим его без обеда?!

— Плевать ему на наши обеды, вспомните, как он презрительно отозвался о спарже.

— Тогда отправим его спать, раньше других.

— Отправить то мы его, конечно, можем, но вот заставить заснуть, сомневаюсь.

— Не будем обращать на него внимания, создадим вокруг него пустоту, никто не сможет выдержать эту пытку. Человек существо коллективное.

— Только не он, он в пустоте чувствует себя гораздо лучше, чем в коллективе.

— Ну, можно же, хоть что ни-будь с ним сделать?!

— Может быть, розги…

— Розги… вы, что хотите его рассмешить?

— Должны же быть у него хоть какие-то слабости?!

— Я, кажется, знаю, чем его укротить.

Всё. Чем?

— Женской лаской. Никто не сможет устоять против неё.

— Да он тебя, обсосёт как конфету и выплюнет. Я уже пробовала.

Всё. Как?!

— Однажды мы катались с ним верхом, и заехали в чудный лесок. Я оголила своё плечико, и сказала — Какое романтическое место, оно просто пышет любовью, клянусь, я бы отдалась под тем чудесным кустом, тому, кто бы осмелился… — и томно посмотрела на него.

Всё. И…

— Он долго ржал как конь, а потом сказал — А я бы охотно справил нужду под этим кустом.

— Все. Хам!

— Не то слово. Он никого не ставит и во грош.

— Ему никто не нужен.

— Он любит только себя.

— Эгоист!

— Животное — сказала дама рассказавшая историю с кустом.

Потом возникла пауза. Она застыла на сосредоточенных лицах, отразилась, растерянностью в глазах, и в замерших в пространстве телах.

Входит он.

— Тише. Это он… он… он… — Тела задвигались, и улыбки растянули их в ширину.

Он. Я хочу яблоко.

Они. Он хочет яблоко… яблоко… яблоко… — тела засуетились, и пространство закачалось вокруг них. — Вот… вот… вот… — кто-то протянул сливу. — Но это слива… слива… слива… зашелестели голоса в недоумении — но яблока нет… яблока нет… яблока нет… снова зашелестели голоса. — Пусть будет слива… пусть будет слива… пусть будет слива… пусть будет… — прошелестели голоса, и протянули ему сливу.

Он. Ух ты! Это же слива!

Они. Конечно слива… конечно… слива… конечно слива…

Он. Обожаю сливы.

Они. Прекрасно… прекрасно… прекрасно…

Он. Почему вы всё повторяете?

Они. Мы