Циклоп - Генри Лайон Олди

Циклоп закашлялся, содрогаясь всем телом. Кашель походил на треск рвущегося полотна. Эхом он отразился от стен пещеры, пошел гулять меж сталактитами. Казалось, мироздание вот-вот пойдет трещинами и разлетится на куски, явив уцелевшим новые небеса и новую землю.

— Выпейте.

В губы Циклопа ткнулась плошка с водой. Сын Черной Вдовы пил жадно, проливая воду на грудь. На шее, в такт глоткам, судорожно дергался острый кадык.

— Лучше молчите. Берегите силы…

Циклоп помотал косматой головой:

— Ты, Вульм. Я помню, каким ты был в Шаннуране. Смеющийся Дракон был добр к тебе. Он дал тебе шанс. Ты теперь не такой, как раньше.

Грязно выругавшись, Вульм отвернулся. Циклоп был прав, но правота эта была Вульму горше желчи. Давний авантюрист, живучий и беспринципный, и так слишком часто намекал нынешнему старику, в какую задницу привели его две подлые стервы: милосердие и человечность.

— Ты, Эльза. Ты выжила, но потеряла все, включая разум. Янтарь был добр к тебе, вернув способность рассуждать. Стала ли ты прежней? Нет, ты изменилась.

— Я изменилась, — прошелестел в ответ голос Эльзы. — Но разве дело в одном янтаре? Тогда, у башни… Вы тоже повинны в моих изменениях. Я не знаю, что вы делали, но вы виноваты.

— Натана изменил грот. Сила? Мышцы — пустяки. Где насмерть перепуганный щенок, которого я подобрал в переулке?

Засыпая крупу в котелок, Натан пожал плечами: не знаю, мол.

— Симона изменил Шебуб. Камень, оставшийся в Симоновой руке. Магов меняет то, с чем они не могут справиться. Меня изменили Вдова и Око Митры, — с осторожностью лекаря, изучающего открытую рану, Циклоп коснулся лба двумя пальцами. — Инес…

Он умолк, борясь с приступом кашля. Все ждали продолжения. Натан застыл истуканом в опасной близости от костра; искры уже прожгли штанину парня, еще немного — и придется тушить. Но изменник ничего не замечал.

— Инес досталось больше всех. Око Митры изуродовало, а затем убило ее тело. Оно же сохранило душу Инес. Красотка, ты жива! Это ли не чудо?

Циклоп обернулся к Эльзе, которая все время порывалась что-то сказать:

— Что?

— Она… Инес… — слова давались Эльзе с трудом. Язык и губы сделались чужими. — Она говорила со мной. Вашими… вашими устами, пока вы лежали в беспамятстве. Просила передать…

Сивилла глянула на Вульма с Натаном, сомневаясь, можно ли говорить при них.

— Я знаю, что она просила передать.

— Знаете?

— Ушедшие, Око Митры, Симон. Я прав?

— Откуда?! — задохнулась Эльза.

— Я спал, и видел сон, — нараспев, нещадно фальшивя, протянул Циклоп. Лицо его озарилось огнем, и костер был тут ни при чем. — Сон о беседе двух женщин. Мертвая, но живая, одна говорила другой: я стала сильнее, как маг, для Ока Митры я — увечный, слабый Ушедший…

Он уставился на булькающий котелок, словно увидел там резвящихся саламандр. Остальные тоже повернули головы, но ничего не заметили, кроме пузырящейся каши с редкими вкраплениями моркови и темных волокон солонины. Натан ревниво засопел: пусть кто-нибудь только попробует сказать про кулеш — помои с глиной!

— Тело, — произнес Циклоп голосом, звенящим от напряжения. Он по-женски обхватил себя руками, сделавшись хрупким, узкоплечим, и повторил с нажимом: — Ей нужно тело. Я бы отдал свое, но она не возьмет. А если возьмет, потом вся изведется. Будет мучиться… Сто лет. Больше. До конца жизни. Я ее знаю. А я бы отдал…

Речь сына Черной Вдовы походила на бред умалишенного. Но в сказанном горела такая уверенность, такая страсть на грани отчаяния, что даже Вульм не заподозрил в Циклопе безумца.

— Ей нужно тело. Ей надо воплотиться. Она сказала: Симон. Надеюсь, он в силах помочь, — Циклоп говорил сам с собой, забыв о спутниках. — Великие маги умеют заточать души в зеркала из нефрита. Значит, умеют и возвращать. Если найти подходящее тело, Симон сможет… Тело! Главное, найти тело…

Он моргнул — раз, другой, словно просыпаясь. Взгляд его превратился в лед: взломанный лед вокруг стылой, черной полыньи. Вульм вскочил, отступая; ладонь искателя сокровищ легла на рукоять меча. Натан засопел, набычился; шагнул вперед, заслонив дрожащую Эльзу. Око Митры во лбу Циклопа потемнело, зашлось горячечным пульсом. Вздрогнул базальт под ногами, от костра по полу кинулись врассыпную яшмовые волны…

— Не бойтесь, — сказал Циклоп.

Рука Вульма осталась на мече. Натан не двинулся с места.

— Не бойтесь. Чудовища были добры ко мне. Я тоже буду добр к вам.

Глава девятая

Живые и мертвые

1.

— Что вы себе позволяете?!

Великан-гвардеец был вне себя от гнева. Ворвавшись в кабинет Дорна, он так хлопнул дверью, что вдоль косяка пошла длинная трещина, а со стены посыпалась штукатурка. Схватившись за меч, гвардеец до середины выдернул клинок из ножен — и с лязгом вогнал меч обратно. Чувствовалось, что с большим удовольствием он всадил бы меч в сердце человеку, сидящему за столом.

— Меня! Нет, меня, барона ди Пертуа… — от возмущения барон задохнулся. Имя ди Пертуа скомкалось, прозвучало неприличным звуком. Казалось, гвардеец ртом пустил ветры. — Меня, чьи благородные предки бились на Тисовом поле и под Фрельвилем! Потомка Шарля Сорвиголовы! И что? Я вас спрашиваю: что?!

— Что? — повторил советник Дорн.

— Меня арестовывают!

— Правда?

— Конвоируют по дворцу, словно мятежника!

— Вы подумайте…

— Влекут на допрос! Тысяча проклятий!

Кулак барона врезался в блеклый гобелен, прямо в лицо пастушку, скликающему овечек. Под гобеленом екнуло, зашуршало. Лицо пастушка превратилось во вмятину неприятного вида, делая юного красавца уродом. От такого овечкам по-хорошему следовало бы бежать на край света.

— Снимите маску, — попросил советник Дорн.

— Издеваетесь?

— Снимите маску. Здесь жарко, вы и так вспотели…

Сорвав черную маску, барон с воплем зашвырнул ее в угол. Пожалуй, ему хотелось бросить маску под ноги — и долго, с ожесточением топтать злополучный кусок кожи. Но это граничило с бунтом, а знакомиться с топором палача барон при всей его вспыльчивости не желал. Примятые маской усы распрямились, кончики торчали иглами. По щекам барона текли крупные капли пота. Ноздри широко раздувались, придавая внешности ди Пертуа что-то кабанье.

— Вина хотите?

— Хочу!

— Темприльо. Дивная лоза.

— Хочу!

— Мне поставляют это вино из Равии. Шесть бочек в год.

— Хочу, Бел вас разрази!!!

— О, простите! Я увлекся…

Советник налил вина в два серебряных кубка. Барон осушил свой единым глотком. Крякнул, рыгнул, рукавом камзола утер рот. Вино придало великану сил:

— Что вы себе позволяете!

— О чем вы, барон?

— О допросе!

— Вы преувеличиваете. Какой допрос? Дружеская беседа…

— Под конвоем?!

— Конвой? Что