Циклоп - Генри Лайон Олди
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Утром младший сын старосты, из пустого удальства сбегав к кургану, доложил землякам, что видел наемника. Тот, не оглядываясь, уходил в сторону Павеля.
Он больше не мог.
Силы кончались. Разум балансировал на тонкой нити, грозя рухнуть в пропасть. Нет, это не разум. Это Хродгар. Висит над бездной, кричит: «Помоги!». Не знает, смешной великан, что никто не придет к нему на помощь.
Гибни молча.
Вульм брел от города к городу, от села к селу, теряя человеческий облик. Над ним смеялись. Он точно знал — смеются. Кольцо на каждом пальце. Серьга в каждом ухе. Монеты в каждом кошельке. И люди. Трижды он убивал насмешников, подстерегая их в укромном месте. Дважды насмешники убивали его — себе на беду. Не проходило и минуты, как труп Вульма превращался в двойника убийцы, только втрое сильнее, быстрее, яростнее.
Насытив гнев, он становился самим собой.
В торбе не переводилось золото. Малая толика, но ее хватало, чтобы не умереть с голоду. Смеющийся Дракон был не слишком щедр, но заботлив. От хохота, преследующего Вульма по пятам, спасало одно — найти чудовище, дать убить себя… Дальнейшая схватка, повторяясь раз за разом, не приедалась Смеющемуся Дракону. Где бы он ни находился, в пещере, за спиной или в туманящемся рассудке Вульма, мерзавец готов был вечно любоваться ужасной картиной. Чудовище, которым становился убитый в схватке Вульм, неизменно побеждало, и после этого до завтрашнего утра — а если повезет, то и день-два — искатель сокровищ не слышал проклятого смеха.
От снов это не избавляло.
Ночами с регулярностью пытки он посещал знакомую пещеру. «Да что же ты?!» — кричал Хродгар, цепляясь за край. Вульм хотел ответить, или кинуться на помощь, или сбежать, как преступник бежит из опостылевшей темницы… Ничего не получалось. Хродгар падал, и золото смыкалось над предателем — переваривая, переплавляя его душу и тело.
Сперва он думал, что это кара. Потом решил, что Смеющийся Дракон равнодушен к человеческим поступкам. Для твари главное — зрелище. Потом понял, что смысл ночных видений вряд ли станет ему ясен. Так происходит, и можно лишь терпеть, стиснув зубы.
Однажды терпение лопнуло, и Вульм перерезал себе горло. Пустое занятие — минутой позже он встал, втрое сильнее и быстрее себя-настоящего, только убивать было некого, а радоваться обретенной мощи — бессмысленно. Не успел он оглянуться, как вернулся к исходному состоянию.
Его сторонились. Стоило Вульму зайти в кабак — и тот пустел, словно в него вошла Госпожа Чума. На улице люди переходили на другую сторону или укрывались во дворах. Никто не соглашался быть его спутником. Нанимать его перестали. Он искал чудовищ сам, сверхъестественным чутьем определяя, где можно найти гигантского змея, упыря или тигра-людоеда. В Каверране он нырнул со скал в объятия кракена — кошмара окрестных флотилий. Вскоре много больший кракен, одержав победу, выбросился на берег, где и стал Вульмом.
Двое рыбаков, видевших это, сошли с ума от ужаса.
С недавних пор Вульм стал предпочитать одиночество — или общество нищих. У всех остальных были деньги, украшения, яркие безделушки. Золото смеялось над ним, серебро потешалось, сердолик хихикал. Алмазы задыхались от хохота. Остатки здравого смысла подсказывали — однажды он не выдержит, убьет кого-нибудь на глазах у всех и попадет на плаху. А может, сам будет убит и воскреснет при свидетелях. Тайна раскроется. Жрецы Кхалоса и Нурая, маги Трипитаки и Арканума будут спорить за право изучить Вульма, как занятную диковину.
Если, конечно, его просто не сожгут на площади.
Летом, сидя в лесу и вдыхая аромат свежей зелени, он высыпал из торбы подарки веселой гадины. Бездумно перебирая монеты, взял перстень с топазом. Такой перстень был в каждой порции даров. Надев его на палец, Вульм вглядывался в брызжущий искрами «глаз», словно надеялся увидеть там ответ. Наконец, бледный и решительный, он собрал драгоценности обратно в торбу, встал и побрел на юго-восток — в дальний путь к нагорью Су-Хейль, туда, где за Пальцем Хатон-Идура скрывалась пещера Смеющегося Дракона.
Перстня он не снял.
Ноги скользили по раскисшей земле. Ветер, колючий и злой, порывами налетал из холмов, швырял в лицо пригоршни дождя. Кусты бересклета, взмахивая ветвями, рыдали, словно плакальщицы над разверстой могилой. Вульм шел, презирая опасность. Сейчас к нему могла подкрасться любая тварь, но человек не думал об этом.
Ему было все равно.
На долгом пути к пещере ему не встретилось ни одно чудовище. Твари избегали Вульма, хотя он не выбирал дороги, ночуя где придется: поляна в лесной глуши, постоялый двор, капище мертвого бога. Грабители избегали безумца, нутром чуя, что пожива дастся большой кровью.
На безымянном пальце Вульма блестел перстень с крупным топазом. Камень с ехидцей подмигивал всякий раз, когда Вульм смотрел на него. В торбе завалялась горсть монет, человек! Трать! Меняй на вино и еду, проигрывай в кости…
Он не притрагивался к проклятому золоту. Брался за любую работу: колол дрова, драил песком котлы в харчевнях, таскал мешки с зерном. Соглашался чистить выгребные ямы. Над ним смеялись, косясь на перстень, украшавший палец бродяги. Вульм терпел, получая за работу кров и еду. На вино не хватало, но вино не приносило желаемого забвения.
По ночам он видел сон, а днем его преследовал смех.
Оскалясь, как зверь, он шел дальше.
И вот — тропа вильнула змеей, завершившись раздвоенным «жалом». Вульм принялся карабкаться по мокрым ступеням и вскоре нырнул в левую «глазницу». Он миновал череду залов и тоннелей; шел в кромешной тьме, без факела, пока не увидел призрачное свечение. Дверь в сокровищницу была открыта, и там играли масляные сполохи, приглашая войти.
Опустившись на четвереньки, Вульм заполз внутрь.
Завалы драгоценностей призывно блестели, переливались огнями самоцветов. Золота стало еще больше. Барханы текли, наполняя пещеру тончайшим, как писк комара, перезвоном. Через мгновение уши Вульма наполнил знакомый смех. Перстень не хотел сниматься. Вульм сорвал его, до крови ободрав кожу, едва не вывихнув палец. Размахнулся из последних сил:
— Забирай! Подавись!
Он швырял золото в золото, перстни в перстни, цепи в цепи. Жалкие подачки из торбы — в груды сокровищ, сияющие и бесконечные. Когда торба опустела, Вульм стал хватать что попало, из-под ног, отовсюду — и бросать наугад, с бессильной яростью, как пращник мечет жалкие камни в боевого, укрытого броней слона.
— Не надо! Не хочу!
Он не надеялся на возмущение хозяина пещеры и был до икоты, до остановки сердца счастлив, когда золотые
