Звёздные изгнанники - Андрэ Нортон

У меня не было ответа, но она его и не ждала, а продолжала:

— Цветы — это первое доказательство существования такой связи. Зачем они в поселках? -- Она широко развела руки, словно хотела схватить что-то и притянуть к себе. — Я хочу знать это! Должна знать!

Но тут состояние транса прошло, и Илло снова посмотрела на меня — так, словно снова увидела во мне личность. Впервые за все время она улыбнулась, маска исчезла, и передо мной была не целительница, а просто девушка.

— Когда я была маленькой, — даже тон ее голоса изменился и потерял поучительные интонации, — я читала ленты с рассказами. Старые-старые приключения, которые всегда новы — может, потому что где-то в прошлом в них было зерно истины. Всегда женщина в беде. Ей угрожают все мыслимые опасности — чудовищные звери и злые люди. Но во всех испытаниях она никогда не теряет надежды, знает, что в конце концов добро восторжествует. И еще в этих рассказах есть герой, могучий боец и работник, не знающий страха. Для него опасность — это вызов, который он всегда готов принять. Вдвоем они проходят через множество приключений, сражаются мечом, умом и силой рук, пока зло не преодолевается и добро надевает корону победителя. Иногда я думала — каково участвовать в таком приключении... — Она помолчала и продолжила: — И вот я в нем участвую — и обнаруживаю, что ноги болят от ходьбы, что постоянно испытываешь холод страха и тебя не поддерживает знание, что все хорошо кончится. Да, приключения совсем не таковы, как рассказывают в этих лентах.

Я положил голову на руки и нарочно закрыл глаза. Конечно, я понимал, что я не герой и не проявлю героизм, если того потребуют обстоятельства. Мне показалось, что в ее словах есть оттенок насмешки — хотя, с другой стороны, она хочет сама приободриться. И в гот момент я был настолько эгоистичен, что пожелал: пусть продолжает и заодно подбодрит и меня. Но меньше всего мне хотелось обсуждать качества настоящего героя.

Я устал и готов был довериться тарам: они никогда крепко не засыпают, но всю ночь дремлют, просыпаются, чтобы попастись — даже здесь, где пастись нечем.

Здесь ночь и день одинаковы. Позже я проснулся, ощутив тяжесть на руке. Не вполне проснувшись, я слегка повернул голову и увидел, что Илло лежит рядом, прижавшись ко мне головой. Она крепко спала и дышала ровно и медленно. Но на лбу сохранялась морщина, как будто и во сне ее преследовали вопросы.

Я осторожно отодвинулся от нее, так что ее голова теперь лежала на моем мешке. Свет тот же самый; тары жуют жвачку, которая, должно быть, кончается. Когда я пошевелился, Витол открыл большие глаза, потом снова закрыл, вероятно, убедившись, что все в порядке.

Однако постепенно я почувствовал, что мир, который ощутил во сне, больше не существует. Сидел и с растущей тревогой разглядывал длинные ряды ящиков с живыми и мертвыми растениями. Что-то здесь есть — а тары, на которых я полагался (может быть, неблагоразумно), это не видят и не чувствуют.

Но сколько я ни смотрел, заметных перемен не обнаружил: только туманные псевдооблака вечно движутся, все остальное тихо и спокойно. Но инстинкт, который вырабатывается у живущих на открытых равнинах, поднял меня. Я заглянул за один ряд, за следующий.

Здесь огни светились и растительность была буйная. Поэтому я держался от нее на почтительном расстоянии и держал наготове шокер: если на меня нападут, оружие, которое действовало в Чащобе, может подействовать и здесь.

Здесь тихо. Не слышно дыхания гаров, легкого шороха, который издает Илло, поворачиваясь во сне. Я словно совершенно один — в чужом мире, в чуждом окружении, которое угрожает мне просто потому, что не имеет ничего общего с моим видом.

И в этот момент мое представление об этом месте изменилось. Я считал его теплицей для растений — может быть, экспериментальной станцией, какие создают люди на новых планетах, чтобы проверить пригодность местной почвы и растительности. Но это заключение основывалось на моих знаниях и наблюдениях. А что, если эти растения разводят совершенно по иным причинам?

И в голове моей возникло совершенно другое предположение, сначала смутное и слабое, как первый росток, вырывающийся из оболочки семени. На Вуре нет никаких армий. Людям никогда не приходилось здесь объединяться для защиты от конкретного и осязаемого врага. Я никогда не встречался с Патрулем, этим воплощением военной мощи Федерации. Лишь однажды крейсер в обычном полете высадил в Портсити отряд — чтобы забрать записи, оставленные попавшим в аварию кораблем изыскателей.

Тень всегда оставалась чем-то неясным, неопределенным, неизвестным. О ней не думали как об армии, как о подготовленной и обученной силе. Странствующему по Вуру всегда приходилось справляться с опасностями в одиночку — с непогодой, с неожиданными бурями, как та, от которой пострадали мы, со стаей хищников, с внезапной болезнью, когда рядом нет медицинской помощи. Но такие опасности незначительны по сравнению с...

Тело мое напряглось, рука крепче сжала рукоять шокера, я невольно медленно водил оружием из стороны в сторону, словно готовился лучом прокладывать себе путь. Но здесь ведь не густые джунгли — напротив, аккуратные ряды, уходящие в бесконечность. Свободной левой рукой я взял бинокль, продолжая в правой сжимать шокер.

Ящики, одни с живой растительностью, другие с мертвой, бесконечная шеренга, и это только вдоль одного прохода. Дальнего конца я не видел, потому что...

Я помигал, протер стекла бинокля и снова поднес их к глазам. Да, в дальнем конце есть какой-то предел -- но не стена. Скорее густой туман, как будто там рождаются облака, отрываются от массы, которая начинается на уровне пола.

И...

Я попятился вдоль ряда. Это не воображение! Мое зрение приспособлено к далеким расстояниям. Туманная масса движется — к нам!

И в то же мгновение я прижался спиной к ящику — меня чуть не сбило с ног огненное кольцо вокруг горла. Бинокль выпал из руки, я попытался сорвать цепочку. Но шокер не выпустил.

С этим кольцом огня, пожирающим мою плоть, я перестал быть Бартом с’Лорном. Стал тем, кто сражается с чем-то невидимым, неслышимым, неосязаемым. Я должен идти вперед, это необходимо. Я превратился в...

В пищу?

Понимание вызвало такой шок, что я разорвал узы, стягивавшие сознание. Собрался с силами, повернулся и, пошатываясь, качаясь из стороны в сторону, ударяясь о ящики, побрел назад.

Цепочка на ощупь не кажется горячей, но на коже царапины: это я стремился сорвать ее.

— Барт?..

Илло держалась рукой за край ящика, мертвые растения при ее прикосновении рассыпались в пыль.

— Барт!..