Загадка XIV века - Барбара Такман

Настойчивая пропаганда Мезьера — каковая включала в себя великолепную постановку Первого крестового похода, исполненную во время визита императора в Париж — без сомнения, произвела впечатление на Карла VI и на других зрителей. В 1389 году Бусико, вернувшись из своего путешествия в Святую землю, где он выкупал графа д’О, принес первые «живые» впечатления о турках. Он рассказывал обо всем, что увидел на Востоке, о своем визите к Сигизмунду в Венгрии и о том, как достойно его принял в Галлиполи султан Мурад. Султан преподнес ему великолепные подарки. После этих рассказов молодому королю еще больше захотелось «чудесных приключений». В 1390-х годах новости с Востока сделались поистине тревожными. В 1393 году переговоры с Англией провалились, и Карл предложил Ланкастеру организовать совместную экспедицию против турок — «защитить веру, прийти на помощь Венгрии и императору Константинополя». Но пока мирные переговоры с Англией затягивались, ничего нельзя было сделать; с мертвой точки удалось сдвинуться, лишь когда сложившейся ситуацией заинтересовался лично герцог Бургундский.

Герцог Бургундский по-прежнему был главным движителем событий. Еще до того как из-за сумасшествия короля он получил в свои руки власть, герцог мечтал о крестовом походе, не совсем определившись, правда, куда идти — на Пруссию или на Венгрию. Цели у него особой не было, разве только занять делом воинов. В 1391 году он послал Ги де Тремуайя на разведку в Венецию и Венгрию и, убедившись в грандиозности предприятия, запланировал крестовый поход, который поначалу хотел возглавить сам вместе с Людовиком Орлеанским и герцогом Ланкастерским. В конце концов никто из них троих никуда не пошел. Вряд ли при этом они считали, что оборона Европы от турок представляет собой жизненный интерес. Личный же интерес герцога Бургундского, финансировавшего крестовый поход, заключался в прославлении себя и своего двора, и поскольку он восхвалял себя сам, то демонстрация собственных достоинств и стала главной его задачей, а планы, логистика, знание врага были на втором месте.

Главной проблемой, как и всегда, стали финансы. В 1394 году герцог Бургундский потребовал помощи в сумме двести тысяч ливров от истощенной гражданской войной Фландрии. После ожесточенной торговли фламандцы снизили сумму до ста тридцати тысяч. Этого было достаточно, чтобы начать закупку если не оружия, то роскошных туалетов. В январе 1395 года герцог послал к Сигизмунду брата Ги де Тремуайя, Гийома, с тем, чтобы тот обратился к королю Франции с официальной просьбой о помощи.

В августе в Париж приехали четыре венгерских рыцаря и епископ. Они сообщили королевскому двору, что султан Баязид собирает армию численностью четыреста тысяч человек, цель султана — низвести Венгрию до положения Болгарии, Валахии и Сербии, и если Франция не поможет, король Венгрии будет крайне огорчен. Посланцы рассказали, что жестокие турки держат в темницах христиан, отнимают детей у матерей и обращают их в ислам, насилуют девственниц, грабят и не щадят никого. Их король несколько раз давал бой страшному и могучему врагу и всякий раз терпел поражение. Как бы ни болезненно было такое признание, «судьба христиан требует, чтобы мы это сказали: „Король Сигизмунд умоляет о помощи во имя родства и любви к Богу“».

Поскольку вопрос с английским браком был решен, король Карл ответил, что он «как глава христианских королей» не даст христианам погибнуть под пятой султана и накажет его за дерзость. Энтузиазм оказался заразительным. Граф д’О — на тот момент коннетабль Франции — и маршал Бусико провозгласили, что долг каждого смелого человека — вступить в бой с «негодяями» [miscreants]. Этим словом, выражавшим презрение, обычно награждали крестьян и подсобных рабочих, а теперь так стали называть мусульман. Венгерских посланников завалили подарками и обещаниями о помощи, и они вернулись домой через Германию и Австрию, по пути сообщая всем о грядущем французском крестовом походе, и собирали для него провизию.

Через два месяца после визита венгров возвратившийся из Италии де Куси застал двор в необычайном волнении — все думали о крестовом походе и хотели выступать немедленно. У де Куси выработалась привычка: если была такая возможность, он никогда не засиживался дома. Герцоги Бургундский, Орлеанский и Ланкастерский отказались от похода, сославшись на переговоры с Англией, требовавшие их присутствия. Возможно, они просто хотели быть поблизости от трона. Но герцог Бургундский держал руку на пульсе — от его имени действовал старший сын, двадцатичетырехлетний Жан де Невер: он еще не был рыцарем, но отец назначил его номинальным командующим. Предопределенный Каин (по выражению Мишле) по отношению к Авелю (Людовику Орлеанскому), граф Неверский проявил таки решительность после смерти отца. Когда он стал герцогом, его прозвали Жаном Бесстрашным, это означало, что он не боялся вершить зло. Женившись в четырнадцать лет, он уже был отцом двух детей. Низкого роста, с большой головой, грубыми чертами лица, неловкими манерами, одевавшийся, мягко говоря, неряшливо, он был полной противоположностью во всем, кроме амбиций, своему очаровательному кузену Людовику. «Природа, — писал Мишле, — казалось, специально сотворила его для ненависти к герцогу Орлеанскому».

Хотя королевская кровь графа Неверского и его положение в обществе придавали блеск готовившемуся походу, его отец осознавал необходимость более ответственного командования, которого он, очевидно, не ожидал ни от коннетабля д’О, ни от маршала Бусико, — оба младше тридцати пяти. Поэтому он обратился к де Куси как к старшему государственному мужу и более опытному воину.

Де Куси впервые принял участие в боевых действиях против англичан, когда ему было пятнадцать лет, в восемнадцать он усмирил крестьянское восстание; обширный опыт де Куси был необычайно разнообразен — тут и войны, и дипломатия, работа в правительстве, социальные и политические взаимоотношения. Зять Эдуарда III, он служил двум королям, воевавшим друг против друга, то есть его опыт был воистину уникален. В войну он был командующим в одиннадцати кампаниях — в Пьемонте, Ломбардии, Швейцарии, Нормандии, Лангедоке, Тоскане, северной Франции, Фландрии, Гельдерне, Тунисе и Генуе. Он командовал наемниками, был союзником и противником графа Савойского, Григория XI, Хоквуда, Висконти, Габсбургов, швейцарцев, наваррцев, гасконцев, англичан, берберов, флорентийцев и нобилей Генуи. В качестве дипломата де Куси вел переговоры с папой Климентом VII, герцогом Бретани, графом Фландрии, королевой Арагона, участвовал в мирных переговорах с англичанами, с парижскими бунтовщиками. Его первая, темпераментная и экстравагантная жена была на восемь лет старше, а вторая — приблизительно на тридцать лет моложе. Он был советником и посредником двух принцев крови — герцогов Анжуйского и Орлеанского, главнокомандующим в Пикардии, а позднее — в Гиени, членом Королевского совета и главным кравчим Франции; дважды его хотели назначить коннетаблем. Кого он только не знал, с кем не имел дела — от злобного Карла Наваррского до святого Пьера Люксембургского!

Неудивительно, что герцог и герцогиня Бургундские послали за ним и сказали: «Монсеньор, мы знаем, что из всех рыцарей Франции вы самый опытный во всех делах, поэтому и просим вас стать в этом походе товарищем нашего сына и его главным советником».

«Ваше высочество и вы, сударыня, — ответил де Куси, — если будет угодно Господу нашему Богу, я совершу эту путешествие и вот почему: во-первых, во имя долга, дабы защитить веру Христову, а во-вторых, чтобы оказаться достойным той чести, которую вы мне оказываете». Но тут же де Куси попросил извинить его и освободить от этой обязанности и возложить ее на более достойных — вверить Жана графу д’О и графу Жаку де ла Маршу, ведь они оба по крови Неверские. (Будучи д’Артуа, д’О был кровным родственником Валуа, в этом и состояла главная причина того, что его назначили коннетаблем, в то время как де ла Марш, самый молодой из крестоносцев, «без бороды и усов», принадлежал к роду Бурбонов.)

«Сир де Куси, — ответил герцог, — вы больше видели и пережили, нежели наш кузен д’О и де ла Марш, вы знакомы с местностью, по которой предстоит пройти, а они в этих краях не бывали, поэтому мы и выбрали вас и просим исполнить нашу просьбу». Де Куси поклонился и сказал: «Ваша просьба для меня приказ» — и согласился при условии, что ему помогут Ги и Гийом де Тремуай и адмирал де Вьен. Чувствовалось, что и он не слишком доверяет молодым людям.

Поскольку результат похода в решающей степени зависел от командования, понятно, почему герцог Бургундский с такой тщательностью подходил к выбору «главного советника», если даже Фруассар и приукрасил кое-что в своем рассказе. Средневековые хронисты позволяли себе прямую речь при описании исторических событий. Так поступал до них и Фукидид. Если мы принимаем речь Перикла к афинянам, то отнесемся же с доверием и к обращению герцога Бургундского к де Куси. Вызывает удивление, правда, что имя де Куси как «главного советника» в окончательном списке основных советников графа Неверского не упоминается. В списке есть имена двух Тремуайев, Одара де Шассерона, всех придворных герцога Бургундского вместе с Филиппом де Баром и адмиралом де Вьеном. Де Куси, д’О, Бусико, де ла Марш и Анри де Бар перечислены в отдельном списке, с ними граф Неверский мог советоваться, «когда это покажется ему полезным». Организация руководства этой военной кампанией имела очевидные недостатки и отразила отсутствие концепции единства командования.